Погладив ляжку одному из юнцов, Маша облизала губы:

– Не хочешь пойти наверх?

Но мальчики не торопились. Сначала им надо было допить пиво, а потом попробовать «снежок».

– Не хотите нюхнуть «снежку»? – поинтересовался старший из них, откинув назад свесившуюся на лоб челку.

– I luv tha snow![19] – с сильным польским акцентом отозвалась на его предложение Лулу.

Мальчишки истерически захихикали. «Экскурсия в трущобы» удалась.

Спустя десять минут все уже толклись в туалете вокруг восьми дорожек кокаина, сервированных на крышке унитаза. Мальчишки разрезвились и пробовали приставать, считая, что сполна расплатились за все кокаином, но Маша и Лулу отшучивались, не допуская лишних вольностей. Пускай ребята разогреются предвкушением того, что ждет их наверху, после того как они заплатят Славросу.

Маша почувствовала, как у нее закружилась голова, как побежали мурашки по телу, а на душе стало тепло. Ничего, все это когда-нибудь пройдет. После «Кей-клуба» начнется другая жизнь, она еще успеет чего-то добиться. В этот миг ее даже не испугала мысль об Изе. Они договорились выпить по одной, а затем идти наверх.

Вернувшись со всеми в зал, Маша тут же увидела Изу. Та спустилась с эстрады и теперь сидела в нише вместе с другим быком в заляпанной пятнами рубашке поло и деревянных башмаках. Он был завсегдатаем клуба, хозяин таксомоторного парка из десятка машин и стольких же чурок, которые на них шоферили. Иза подливала ему в бокал и потирала его толстое пузо. Харальд был в раздраженном состоянии и отодвинул от себя ее руку.

На Машин столик как раз принесли пиво, и один из юношей трясущимися руками принялся ей наливать. Бóльшая часть пролилась на пол. Машу это вполне устраивало: чем скорее они кончат пить, тем лучше. Иза искоса посмотрела в их сторону и призывно заулыбалась молодым людям. Затем она бросила на Машу холодный взгляд и легким кивком приказала ей убираться. Маша проглотила подступивший к горлу комок и осталась сидеть. Взгляд Изы сделался жестким, и она повторила жест, на этот раз более выразительно. На Машу вдруг накатило чувство полного одиночества. Кокаиновый туман испарился, а вместе с ним ее решимость. Делать нечего! Нужно подчиниться Изе. Маша стала извиняться перед мальчиками, и в это время возле столика Изы показалась Табита. Харальд что-то сказал Табите, Маша не расслышала слов. Табита, девушка из Нигерии, черная, как антрацит, остановилась и заулыбалась во весь рот, обнажив белоснежные зубы с широкой щербиной посередине.

По словам Табиты, ей было восемнадцать лет, но Маша догадывалась, что на самом деле она намного моложе. Девочка не отличалась большим умом, плохо знала язык и обыкновенно отвечала «о’кей» на все, что бы ей ни сказали. Другие девушки насмехались над ней, воровали ее вещи, забирали быков и отнимали наркотики. Чаще всего ей доставались самые поганые быки – вонючие и те, у кого совсем съехала крыша.

Харальд жестами показал, чтобы она к ним подсела.

«Не будь же такой дурочкой, Табита!» – подумала Маша.

Табита тут же села за столик Харальда и Изы.

Губы Изы скривились в змеиной улыбке.

– Ты ведь хотела мне что-то показать? – зашептал на ухо Маше один из мальчишек и лизнул ее затылок. – Ведь ты припасла для меня что-то хорошее?

– Да, милый, – ответила Маша и не стала противиться, когда молодой бычок потянул ее за собой.

Наступило утро. Действие кокаина, которого она нанюхалась за ночь, не давало Маше уснуть. Не помогли даже две таблетки валиума, которые Маша приняла час назад. В тесной комнатушке стояла тишина – ни чертовой музыки снизу из зала, ни стонов из соседних комнат. Такое чувство, как будто она на свободе. Вечер прошел хорошо. Удачный был вечер. Если вообще такое возможно в «Кей-клубе». Во всяком случае, она получила на руки тысячу пятьсот крон чаевых и списала у себя четыре тысячи восемьсот крон долга Славросу. Ей хотелось сходить по-маленькому, но она боялась проделать длинный путь в конец коридора, где находился туалет. Она полежала еще несколько минут, уговаривая себя перетерпеть и соображая, нет ли в комнате сосуда, которым она могла бы воспользоваться, затем сдалась, достала трусики и надела.

По пути через коридор ей почудился вдруг какой-то странный запах, как будто запахло паленым. Чем ближе к туалету, тем сильнее он становился. Дойдя до конца коридора, она замерла перед приоткрытой дверью. Сквозь щель оттуда доносились невнятные голоса. Маша осторожно отворила дверь. Вдруг чьи-то руки схватили ее и втянули внутрь, дверь сзади захлопнулась. Перед туалетными кабинками толпились девушки. Каждая держала Табиту, кто за руку, кто за ногу, прижимая ее к полу. Верхом на Табите сидела Иза с утюгом в одной руке и сигаретой в другой. Ягодицы Табиты были в ожогах, на них отпечатались треугольные следы раскаленного утюга.

– Что это у вас тут… делается? – спросила оторопевшая Маша.

– Кажется, не так уж трудно понять, – ответила Иза, яростно сверкая глазами. – Вот, учим негритянку. Чтобы знала: за воровство наказывают.

– Ты… ты же изувечишь ее!

Иза пожала плечами:

– Ну и что? Я же не виновата, что эта черномазая не понимает человеческого языка. – Прищурившись, Иза посмотрела на Машу. – А как насчет тебя? – Иза махнула в Машину сторону утюгом. – Ты украла у меня комнату. Что за это полагается?

– Задай ей жару, Иза, – услышала Маша сзади голос одной из девушек и почувствовала толчок в спину.

– Я же не по своей воле, – сказала Маша. – Ты прекрасно знаешь, что я просила Славроса поселить меня в другую комнату и оставить тебе «Свадебные апартаменты».

Иза затянулась сигаретой:

– Но ты ведь там живешь, так что давай плати за постой. Что ты получила вчера от юнцов?

– Тысячу…

– А мне казалось, что больше.

Маша замотала головой:

– Это все, что у них было. Остальное ушло Славросу. Пожалуйста, я отдам тебе.

– Разумеется, отдашь! – Она обратилась к лежащей на полу Табите. – Ты никогда ни за что не платила. Вы, черномазые, думаете, что все должно быть задаром. Воображаете, что можно явиться сюда и отбирать все у нас, у тех, кто вкалывает.

Отшвырнув сигарету, она пристальным взглядом посмотрела на лицо Табиты:

– А ты не такая уж уродка. Ты похожа на куклу, которая была у меня в детстве. Единственную куклу-негритенка на весь Тырговиште[20]. Я любила эту куклу, этот черненький пупсик был моей лучшей игрушкой. Слышишь, Табита? – Иза погладила ее по залитой слезами щеке.

– О…кей! – послышался полузадушенный голос Табиты, так как рот у нее был заткнут трусиками.

– В один прекрасный день я взяла и бросила негритенка в печку. Сама не знаю почему. Я же его очень любила. Просто мне хотелось посмотреть, как это будет. Знаешь, что с ним сделал огонь? – Иза снова затянулась сигаретой и выпустила струю дыма прямо Табите в лицо. – В огне она расплавилась, дорогуша! Щечки и все личико расплавились и растеклись. Мой черненький пупсик сделался совсем гладеньким. Ты никогда не видела ничего глаже, Табита. Никогда. – Иза улыбнулась и стала медленно приближать раскаленный утюг к лицу Табиты.

Табита попыталась вырваться, но три девушки крепко держали ее. Когда между утюгом и лицом осталось несколько миллиметров, Табита зарыдала.

– Прекрати! – закричала Маша.

Остальные девушки обернулись.

Иза вскочила с пола и двинулась на Машу:

– Может быть, я что-то напутала. Может, это был не негритенок? Может, это была белокурая кукла-шлюшка? Такая, вроде тебя. Держите ее!

Две девушки, стоявшие по обе стороны от Маши, схватили ее за локти, Иза уперлась ладонью в Машину грудь и притиснула ее к стенке. Затем она подняла утюг.

– Ты не сделаешь этого, – сказала Маша, охваченная ужасом.

– Ты уверена?

– Если Славрос узнает, что ты нас изувечила так, что мы не можем больше зарабатывать деньги, он повесит на тебя долг. Мой и Табиты. Ты никогда отсюда не выйдешь.