Прихватив с кухни хлеба, сыра и холодного мяса, мы с Франческой направились в дворцовый сад. Время до вечера пролетело незаметно: Франческа плела венки из цветов, потом я мастерил для нее камышовую флейту, а она сидела рядышком, болтая почти без умолку. Когда я закончил работу и коротко посвистел в дудочку, она радостно захлопала в ладоши, как ребенок.

   - Какая прелесть! Всегда мечтала иметь такую. Какой ты ловкий, Джованни!

   - Теперь ты сможешь всех свести с ума свистом, - рассмеялся я, протягивая ей флейту. - Боюсь только, что монсеньор кардинал не очень-то любит такую музыку, но он скоро привыкнет.

   Франческа звонко рассмеялась и чмокнула меня в щеку.

   - А вот и твоя плата!

   Я обнял ее и притянул к себе.

   - Ну уж нет. Я столько трудился не для того, чтобы получить так мало!

   Она, оробев, вопросительно посмотрела мне в глаза.

   - Не понимаю. Чего же тебе еще?

   - Я сам тебе покажу.

   Наклонившись, я прижался губами к ее пухлым губкам и попытался поцеловать по-настоящему, но она сердито оттолкнула меня обеими руками.

   - Хватит! Ты с ума сошел?! Что это такое, во имя Мадонны?

   - Франческа... Прости, я не хотел тебя обидеть. Если ты позволишь, я сделаю так, что и тебе будет приятно, только доверься мне.

   - Нет!

   - Но я ведь так и не получил свою плату.

   - Если ты непременно должен совать свой язык мне в рот, то забирай свою дудочку и уходи. - Она съежилась, обхватив руками колени, и отвернулась от меня.

   - Ну ладно, - примирительно сказал я. - Между прочим, всем женщинам очень нравится целоваться.

   - Неужели? - недоверчиво хмыкнула Франческа, глядя на меня исподлобья.

   - Может быть, попробуем еще раз?

   Она передернула плечами, повернулась ко мне и зажмурилась. Я обнял ее как можно нежнее, слегка коснулся губами ее приоткрытых губ и так замер, согревая ее своим теплом. Она понемногу расслабилась, послушно ожидая продолжения, и тогда я осторожно проник языком между ее губ. Через мгновение она прижалась ко мне, отвечая на поцелуй. Я чувствовал через ткань платья ее маленькие груди, и это пробудило во мне настоящую бурю желаний. Почти не сознавая, что делаю, я стал прижимать девушку к себе, одновременно нетерпеливо пытаясь залезть ей под юбку. Мои пальцы уже коснулись ее обнаженной ножки... как вдруг резкая боль привела меня в чувство. Схватившись за щеку, я в недоумении посмотрел на Франческу, которая, вскочив на ноги, возмущенно поправляла платье.

   - Ах ты негодяй! - гневно воскликнула она, сверкая глазами. - Я никому не позволяю трогать меня так! Не думай, что мое доверие к тебе безгранично. Убирайся от меня, я не хочу больше тебя видеть!

   - Франческа, послушай...

   - Прекрати! - Она повернулась и поспешила прочь, а когда я попытался догнать и остановить ее, вырвалась из моих рук и побежала еще быстрее. - Не вздумай идти за мной, иначе пожалеешь!

   Я смотрел ей вслед, думая, что бы она могла мне сделать. Пожаловаться на меня кардиналу, чтобы он выгнал меня? Это был бы действительно лучший способ решить мою проблему, подумал я почти весело. Я с легкостью мог бы догнать Франческу и получить от нее абсолютно все, что хотел, и тогда ворота дворца навсегда бы для меня закрылись. Жаль, она успела убежать далеко, да и вряд ли я решился бы пойти на такую подлость по отношению к ней. Она действительно была невинной малышкой... А между тем я все еще испытывал определенные неудобства, и проблема требовала к себе внимания. Оглядевшись и удостоверившись, что поблизости никого нет, я быстро сдернул штаны и несколькими движениями руки достиг желанного облегчения.

   Надо же, Франческа оказалась упрямой девчонкой, да и я тоже хорош, если думал, что смогу переспать с ней за камышовую дудочку. Лицо до сих пор горело от ее пощечины, постоянно напоминая мне о собственной глупости. День для меня выдался просто ужасный; вечером, закрывшись в своей комнате, я чинил сбрую и с мрачным упорством точил кинжалы - до тех пор, пока лезвие совершенно не истончилось. Плеснув на лицо теплой воды из кувшина, я раньше обыкновенного лег спать, даже не спустившись в кухню, чтобы поужинать.

   Следующий день, можно сказать, по-настоящему начался для меня с приезда монсеньора Савелли. Почти до обеда я без дела слонялся по комнатам, делая вид, что проверяю, все ли в порядке, а на самом деле надеясь случайно столкнуться с Франческой. Один раз мне показалось, что в конце коридора мелькнула знакомая кудрявая головка, но, поспешив следом, я понял, что если Франческа и была там, то я ее уже не догоню. Время тянулось медленно, пока звон подков по мощеному двору не заставил меня выглянуть в окно. Кардинал уже спешился, бросил подбежавшему конюшему поводья и направился к входу во дворец. Риккардо, отряхивая с плаща пыль и путаясь в ножнах меча, едва поспевал за его размашистым шагом.

   Я вышел в холл, стараясь держаться с достоинством и в то же время так, чтобы привлечь к себе внимание монсеньора. Кардинал шел прямо, не глядя ни на кого, его лицо казалось напряженным и встревоженным. Казалось, он едва сдерживает потрясение, а может быть, и ярость. Я решил, что благоразумнее будет не тревожить его прямо сейчас, не зная точно, в каком он настроении.

   Поговорить с кардиналом не удалось ни в этот день, ни на следующий. Он не обращал на меня совершенно никакого внимания, разве что коротко распоряжался, чтобы я был рядом, подал ему что-нибудь или ушел. Он надолго заперся в своем кабинете, попросив никого не пускать к нему, и до самой ночи писал, а утром велел слугам отнести письма: два в Латеранский дворец, еще одно - на постоялый двор в торговом квартале, а последнее отправил с гонцом в Венецию.

   Прошло еще несколько дней, в течение которых монсеньор Савелли вел себя как обычно: выезжал в город по делам, наносил визиты священникам и римским аристократам, читал или смешивал порошки у себя в рабочем кабинете, молился и подавал милостыню. Я все никак не мог завести с ним разговор, а через какое-то время мне стало казаться, что то ночное происшествие действительно было только сном. Теперь, когда прошло столько времени, было уже трудно решиться высказать монсеньору кардиналу свое недовольство его распутством. Дни летели, и ничего подобного больше не происходило. Мало-помалу я стал успокаиваться в отношении кардинала; держался он со мной ровно, даже никогда не смотрел на меня пристально. Спал я спокойно, несмотря на то, что он настаивал, чтобы я ночевал в той самой комнате, смежной с его спальней. Первое время я с тревогой ждал его появления, держа на всякий случай наготове кинжал, чтобы защищать свою честь, но он ни разу не переступил порог моей комнаты, и я успокоился.

   К тому же кардинал платил мне неплохое жалованье, которое, собственно, и удерживало меня в его дворце. Постепенно я утвердился в мысли, что мне суждено служить монсеньору Савелли долго и преданно. Меня печалила моя опала у Франчески, и я начал приглядываться к другим служанкам, однако не мог выбрать среди них достойную заменить для меня мою маленькую Фиорину. Для большинства из них я был чересчур молод, и они лишь посмеивались надо мной. Впрочем, надежды когда-нибудь вернуть милость Франчески я не терял, думая, что очень скоро накоплю достаточно денег, чтобы не только ухаживать за ней, но и взять ее в жены.

   Как-то я проснулся среди ночи от странного сна. Во сне ко мне явился монсеньор Савелли, он сел на мою постель. Его глаза были темны, как бездна преисподней, и в них не было ничего, кроме мрака. Не говоря ни слова, он протянул ко мне руки, и я стал целовать его - глубоко, взасос, с дикой, первобытной страстью, а потом он ласкал меня - его руки гладили мое тело, спускаясь все ниже... Я излился, корчась в его объятиях, - и проснулся в жарком поту, задыхаясь. В моей душе царило совершенное смятение. Я увидел, что снова испачкал постель, и опять в этом был виноват тот же самый человек. Сон казался настолько реальным, что я был удивлен пробуждением; мне казалось, что все произошло на самом деле. Вскочив с кровати, я быстро прокрался к двери в спальню кардинала и прислушался: все было тихо, до меня не доносилось ни звука. Стараясь не шуметь, я осторожно приоткрыл дверь и с любопытством заглянул внутрь.