- Я понимаю, Рамиро далеко не ангел, но у меня нет сомнений в его преданности. Фаэнца должна почувствовать руку нового правителя и научиться жить по новым законам. Если он станет проявлять излишнее рвение, я изменю свой выбор.

  - Что ваше сиятельство называет излишним рвением? - поинтересовался я.

  - Рамиро бывает немного жестким, особенно когда дело касается неисполнения его распоряжений. Он путает мир и войну, но пока это мне только на руку. Возможно, ему удастся быстро восстановить порядок в городе.

  - Но...

  - Уверен, именно такой наместник сейчас и нужен Фаэнце. - Он с усмешкой посмотрел на меня. - Не стоит беспокоиться об этом, Оттавиано.

  Позже, вечером, разговаривая с Асторе, я поделился с ним своими опасениями.

  - Испанец будет править городом от имени Борджиа! - с негодованием сказал я. - Может быть, я еще стерпел бы, будь это Мальвецци или Бальони, но грязному испанскому выскочке тут не место!

  - Это уже не наш город, Оттавиано, - спокойно возразил Асторе. - Или ты забыл? Завтра мы покинем Фаэнцу, а вернемся ли - бог весть.

  - Завтра? - опешил я, гадая, когда это герцог Валентино упоминал об отъезде.

  - Да. Чезаре хочет уехать как можно скорее, так что все это, - он обвел глазами комнату, - мы видим, может быть, в последний раз.

  - Он говорил тебе об этом?

  - Вечером он приказал командирам поднимать солдат и готовиться к походу. Мы выступаем утром.

  Черт побери, мысленно выругался я. Мне казалось, у нас еще полно времени, чтобы немного передохнуть от осады и всей круговерти последних дней, но Чезаре Борджиа, видимо, не сиделось на одном месте.

  - Куда же мы отправляемся?

  - Он не говорил мне.

  Я задумался.

  - Вижу, ты знаешь обо всем гораздо лучше меня. Как так получилось, ведь я почти все время был вместе с вами?

  Он тихо рассмеялся.

  - Я знаю совсем немного. Ты как раз отошел, чтобы поговорить с сенешалем, когда герцог рассказал мне о предстоящем отъезде. Почему ты все время пытаешься защитить меня от Чезаре? Я...

  - Он страшный человек, Асторе. Ты видишь только внешний блеск, его ум и обаяние ослепляют тебя, оставляя скрытыми жестокость, хитрость и лицемерие. Как думаешь, почему люди так боятся его? Посмотри на убийц, окружающих его, на Мигеля, на Рамиро, на бешеного графа Вителли, ненавидящего, кажется, весь мир... Они преклоняются перед ним.

  - Оттавиано, он не сделал нам ничего плохого. Подумай, что с нами было бы, не предложи он нам свою поддержку? Мы добровольно встали на его сторону, и мое желание быть рядом с ним продиктовано благодарностью.

  Я принял бы это объяснение, если б за его словами не скрывалось нечто большее. Я видел, какими глазами Асторе смотрел на герцога Валентино, и отчаянное чувство собственной вины и щемящей ревности сжимало мне сердце. Я винил себя в том, что позволил Асторе решить все за нас обоих, и в том, что теперь ничего уже нельзя было изменить.

  Отъезд из Фаэнцы я вспоминаю как плохой сон: мне не верилось, что я покидаю свой родной город, везя с собой лишь шпагу и вымпел Манфреди на длинном древке. Сильный гнедой жеребец, подаренный мне Чезаре, плохо слушался, и мне постоянно приходилось натягивать поводья, чтобы удержать его. Асторе, в сверкающих доспехах с гербом, ехал рядом со мной на черном коне, и его восхищенный взгляд скользил по выстроенным в маршевом порядке отрядам воинов и командиров. Чезаре Борджиа держался особняком, горделивый и широкоплечий, и отрывисто раздавал распоряжения. Жители Фаэнцы, уже успевшие проникнуться доверием и симпатией к герцогу, пощадившему город, толпились на улицах, провожая армию в поход. Я помню топот сотен ног, цокот подкованных копыт по мостовой, звон оружия, скрежет доспехов и выкрики людей, - от скопления народа и завораживающего марша кружилась голова, и я не мог воспринимать окружающее как обычную реальность.

  За городскими воротами Асторе оглянулся, его подбородок чуть дрогнул, и я заметил, как влажно блестят его глаза.

  - Прощай, Фаэнца, - скорее угадал, чем услышал я его голос, и мысленно эхом повторил его слова. Увидимся ли мы еще, мой славный город?

  Чезаре двинулся по дороге на северо-запад, к Болонье, и я понял, что не зря опасался за судьбу Джованни Бентиволио. Выслав вперед графа Вителли с полуторатысячным отрядом, он надеялся захватить небольшие укрепленные форты на границах владений деда Асторе. Остановив армию вблизи еще одной приграничной крепости, герцог Валентино направил послов к Бентиволио с требованием добровольно сдать все укрепления к востоку от Болоньи.

  Пока старик раздумывал, Чезаре захватил ближайшую крепость и разместил в ней свое войско. Я был потрясен легкостью, с которой нам удалось выбить из крепости гарнизон; фактически, нам не пришлось сделать ни одного боевого выстрела, разве что для острастки. Солдаты Бентиволио сдались, даже не выказав желания сопротивляться, и Чезаре вступил в ворота. Асторе следовал сразу за ним. По всему было заметно, что герцог Валентино был его кумиром.

  Мы разместились в крепости, выставили караулы и стали ждать ответных действий Джованни Бентиволио. Каждый день приходили новые вести: отряд Вителли захватил еще три приграничных крепости, так что кольцо вокруг Болоньи смыкалось все теснее. Похоже было, что у старого герцога Бентиволио не оставалось особого выбора, как только пойти на мировую, выполнив все требования Чезаре.

  На третий день прибыли послы из Болоньи; когда их проводили к герцогу, он принял их с холодной любезностью и велел передать правителю свои условия, лишавших деда Асторе самой значительной из его пограничных крепостей. Кроме того, Чезаре потребовал денежной компенсации и обещания содействия его армии против любых врагов Церкви и Рима. Я был потрясен жесткостью выдвинутых условий; герцог Валентино явно не был расположен церемониться с Бентиволио.

  Послы отбыли под вечер, чтобы доставить ультиматум в Болонью. Чезаре ужинал в обществе кондотьеров, пригласив и нас с Асторе. Он непринужденно смеялся, шутил по поводу храбрости болонских солдат и спрашивал, не мало ли он потребовал у герцога Джованни. Время от времени он смотрел на меня, и я невольно отводил глаза, чувствуя в его взгляде откровенное желание, вызывавшее в моей душе смятение и страх. В то же самое время Асторе не спускал глаз с него самого: мальчишка был очарован и делал все, чтобы Чезаре обратил на него внимание.

  После ужина все разошлись по своим делам, за столом остались лишь герцог Валентино да мы с братом.

  - Ну что ж, Асторе, - улыбнулся Чезаре, - уже поздно, а день выдался нелегкий. Думаю, всем нам не помешало бы отдохнуть. Надеюсь, вас хорошо устроили?

  - О да, ваше сиятельство, мы с Оттавиано чувствуем себя почти как дома.

  - Хорошо. Я непременно загляну к вам сегодня же, если выдастся свободная минута. Мне нужно обговорить с синьором Мальвецци диспозицию, и надеюсь, это не займет слишком много времени.

  Он проводил нас до двери, и уже у порога его пальцы с силой сжали мое плечо. Я обернулся к нему; по его губам скользнула мягкая усмешка. Дрожа от недоброго предчувствия, я вышел следом за Асторе.

  - Мы должны ждать его в моей комнате, - сказал я. - Будь со мной, братишка, я не хотел бы оставаться с ним наедине.

  - Почему?

  - Я ему не доверяю.

  - Ты просто трус, Оттавиано. Вообще, в твоей комнате только скамья у окна и топчан. Думаешь, я долго смогу просто так сидеть рядом с тобой? Если Чезаре догадается, что мы с тобой... ну, ты понимаешь.

  - Ладно. Я сяду на скамью, ты на постель, мы поговорим, потом он придет, посмотрит, как мы устроились, и уйдет спать. Потом можешь отправляться к себе, если захочешь.

  Он пожал плечами.

  Мы прождали довольно долго; в крепости понемногу стихали все звуки, люди ложились спать, и лишь перекличка часовых нарушала молчание ночи. Асторе начал позевывать, и я понял, что герцог вряд ли придет сегодня. Напряжение и усталость прошедшего дня стали сказываться и на мне.