– Ой, я надеюсь, это отойдет. Si gauche![4] Мне так жаль! Я не думала… я не видела…

– Все в порядке… – пробормотал атлет. – Правда, правда же в порядке – это отойдет…

И так далее. Я смаковал эту сцену. Наконец он окончательно перешел на китайский, но собрался с мыслями и обратился ко мне на родном языке:

– Ничего страшного, уверяю вас, сэр. Правда. Разрешите представиться: Толмен, Барри Толмен, прокурор округа Мерлин, Западная Виргиния.

Значит, он стервятник и политикан. Ничто в моих прежних встречах с прокурорами не побуждало меня с любовью хранить их фотографии, но я не видел причин быть грубым. Я представился, представил его Констанце и предложил в возмещение ущерба угостить выпивкой.

Себе я заказал еще молока и, потягивая его, наблюдал за развитием знакомства. Я только изредка вставлял отдельные замечания, чтобы не создалось впечатления, будто я злюсь. Когда мой стакан наполовину опустел, Барри Толмен сказал:

– Я слышал – простите, я это сделал не нарочно, – я слышал, что вы упомянули Сан-Ремо. Я никогда не бывал там. В тысяча девятьсот тридцатом я был в Ницце, в тысяча девятьсот тридцать первом – в Монте-Карло. Кто-то, не помню кто, сказал мне, что обязательно нужно увидеть Сан-Ремо, потому что это самое красивое место на Ривьере, но я не поехал. Теперь… ну… теперь я верю этому.

– О, вы должны были поехать! – В ее голосе снова была дрожь, и я счастлив был это слышать. – Холмы, виноградники, море!

– Да, конечно. Я очень люблю природу. А вы, мистер Гудвин? Любите… – (Тут последовал толчок и лязг тормозов. Поезд миновал стрелку.) – Любите вы природу? – закончил он.

– Разумеется, – кивнул я и сделал глоток.

– Как жаль, что сейчас ночь, – сказала Констанца, – я могла бы смотреть в окно на Америку. Мы ведь проезжаем Скалистые горы?

Толмен не засмеялся. Не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, как он смотрит в ее фиолетовые глаза. Он объяснил, что Скалистые горы находятся за полторы тысячи миль отсюда, но местность, по которой мы едем, тоже красивая. Он рассказал, что трижды ездил в Европу, но не нашел там ничего, кроме исторических памятников, что могло бы сравниться с Соединенными Штатами. Как раз там, где он живет, в Западной Виргинии, горы ничуть не хуже, чем в Швейцарии. Он нигде ничего не видел красивее своей родной долины, особенно того места, где стоит знаменитый курорт Канова-Спа. Это его родина.

– Но я как раз туда еду! – воскликнула Констанца. – Конечно же! В Канова-Спа!

– Я… Я так и думал. – Его щеки порозовели. – То есть три вагона из этого поезда идут туда, и я подумал… Я подумал, что, возможно, встречу вас там. Хотя, конечно, я не веду там светскую жизнь…

– И мы встретились в поезде. Я, правда, пробуду там недолго. Но, раз вы говорите, что там красивее, чем в Европе, я не могу дождаться, когда увижу Канова-Спа. Но, предупреждаю, я люблю Сан-Ремо и море. Вы, конечно, ездили в Европу с женой и детьми?

– О нет! – Он был ошеломлен. – Конечно нет! Разве я выгляжу таким старым, чтобы иметь жену и детей?

«Щеголь проклятый, – подумал я, – этого ты мог бы не говорить!» Мой стакан был пуст. Я поднялся:

– Извините, друзья, я пойду проверю, не вывалился ли из поезда мой шеф. Я скоро вернусь, мисс Берен, и провожу вас к отцу. Вряд ли вы уже приобрели привычку вести себя как американские девушки.

Никто из них не заплакал, видя, что я ухожу.

В ближайшем вагоне я столкнулся с несущимся по проходу Жеромом Береном. Он остановился, я вынужден был сделать то же.

– Моя дочь! – прорычал он. – Вукчич оставил ее!

– С ней все хорошо, – ответил я. – Она беседует с моим приятелем, которого я ей представил. Мистер Вулф в порядке?

– В порядке? Не знаю. Я только что расстался с ним.

Он бросился вперед, а я пошел своей дорогой.

Вулф был в купе один. Сидел на диване, вцепившись руками в подлокотник, глаза широко открыты – воплощенное отчаяние.

– Жизнь прекрасна! – радостно сказал я. – Мы будем резвиться на зеленой траве, а вокруг нас будут порхать бабочки.

– Заткнись!

Не мог же он сидеть так всю ночь. Пришлось решиться на подвиг. Я позвонил, чтобы проводник приготовил постель. Потом подошел к Вулфу – но нет.

Помню, в старинном романе, который как-то попал мне в руки, было подробно описано, как очаровательная молодая девушка вошла в спальню и своими прелестными пальчиками прикоснулась к застежке платья. «А теперь, – говорилось там, – мы должны покинуть ее. Мы с вами, дорогой читатель, должны проявить деликатность. Нельзя подсматривать девичьи тайны. Ночь распростерла свои опахала, поступим так же, читатель!»

Что ж, я согласен.

– Не думаю, что выслеживать мальчишку, который швыряет камни, – подходящая работа для детектива, – сказал я. – Особенно если, как вы, знать себе цену.

Гершом Оделл сплюнул сквозь зубы на огромный папоротник, росший в десяти футах от места, где мы с ним расположились на травке.

– Все так. Но я ведь говорил вам. Эти важные птицы платят от пятнадцати до пятидесяти долларов в день, чтобы жить в этом караван-сарае и писать письма на фирменной бумаге Канова-Спа. И им не нравится, когда во время верховой прогулки ниггеры швыряют в них камнями. Я не говорил «мальчишка», я сказал «ниггер». Они подозревают, что это тот самый, кого месяц назад уволили из гаража.

Теплое солнце светило сквозь кроны деревьев. Я зевнул. Чтобы скрыть скуку, я спросил:

– Вы говорите, это случилось здесь?

– Вон там, – показал он. – По другую сторону тропинки. Оба раза попали в старого Крислера, ну, знаете, авторучки Крислера, у него еще дочь замужем за послом Уиллеттом.

Ниже по тропинке послышались голоса. Затем стук копыт стал отчетливее, на тропинке появились две благородные, красивые лошади, и два всадника проехали от нас так близко, что можно было бы дотянуться до них рыболовной удочкой. Один был фатоватый парень в щегольской куртке и с ним дама, достаточно толстая и старая, чтобы начать служить людям.

– Это миссис Джеймс Фрэнк Осборн. Из балтиморских Осборнов, что занимаются судостроением и сталью. С ней Дейл Чатвин, удачливый игрок в бридж. Видите, как он дергает свою лошадь? Ни черта не умеет ездить.

– Да? Я и не заметил. Вы хорошо разбираетесь в здешнем обществе.

– Приходится на такой работе. – Он снова плюнул в папоротник, поскреб затылок и сунул в рот стебелек травы. – В девяти случаях из десяти я угадываю, кто передо мной, еще до того, как мне скажут. Но бывают и исключения. Например, ваша компания. Черт их знает, кто они такие! Наверное, повара, которых пригласил наш шеф-повар. Смешно. Что же, теперь Канова-Спа – кулинарная школа на дому, так, что ли?

– Это не моя компания, мистер, – покачал я головой.

– Но вы с ними.

– Я с Ниро Вулфом.

– А он с ними.

– Не сейчас. Сейчас он заснул в номере шестьдесят. Думаю, в четверг мне придется усыпить его хлороформом, чтобы погрузить в поезд. – Я подставил лицо солнцу. – На свете бывают вещи и похуже поваров.

– Это точно, – согласился он. – А откуда они все взялись?

Я вытащил из кармана сложенную вырезку из «Таймс» и, пробежав ее глазами, протянул список Оделлу: