Здесь Сартак-пай остановился:
«Где же сын мой Адучи? Почему не идёт мне навстречу?»
— Слетай, дружок чёрный дяте.я, к реке Катуни, посмотри, куда ведёт её Адучи-мерген.
Чёрный дятел полетел к горе Белухе, и увидел он, что река Катишь быстро-быстро бежит на запад. Недалеко от Устъ-Коксы догнал дятел силача Адучи. Тот вёл воду всё дальше.
— Зачем на запад бежишь, Адучи-мерген? — крикнул дятел.— Отец твой уже половину дня ждёт тебя на востоке, в Артыбаше.
— Э-э, поспешил я маленько, ошибся…— молвил Адучи и, нисколько не медля, повернул реку па северо-восток.— Через три дня я с отцом встречусь.
Дятел, не отдыхая, поспешил к старому богатырю:
— Прославленный Сартак-пай, сын ваш сначала ошибся маленько, однако спохватился и теперь бежит за вами. Через три дня он будет здесь.
— Славный дятел, ты мою просьбу уважил,— сказал Сартак-пай,— за это я научу тебя корм добывать там, где ни одной птице его не добыть.
Дятел склонил голову набок, внимательно слушая.
— Не ищи червей в земле,— сказал Сартак-пай,— не лови мошек на лету. Не скачи за гусеницами по тонким веткам. Уцепись когтями за ствол, постучи клювом по коре и крикни: «Киук-кнук! Караты-каана сын свадьбу справляет, киук! Наденьте жёлтую шёлковую шубу, чёрную бобровую шапку, скорей-скорей! Караты-каана сын вас на свадьбу зовёт!» И все жучки, мошки, букашки тотчас выбегут к тебе.
С тех пор дятел сидит на стволе, стучит клювом по коре и кормится так, как научил его старик Сартак-пай.
Дожидаясь своего сына, Сартак-пай три дпд держал указательный палец в долине Артыбаша. За это время под палец много воды натекло. Длинное Телецкое озеро — это Сартак-пае-ва пальца след.
Наконец-то Адучи-мерген прибежал, Катупь-реку за собой привёл. Теперь Сартак-пай-старик поднял палец, и полилась из Телецкого озера река Бий. Сартак-пай шёл, прокладывая путь Вию, новой реке. Адучи быстро бежал, ведя Катунь. Ни на шаг от старика не отстал!
Вместе влились обе реки — Бий и Катунь — в широкую Обь. И понесла могучая Обь воды Алтая в далёкий Ледовитый океан.
Адучй-мерген стоял гордый, счастливый.
— Сынок,— окликнул его Сартак-пай,— быстро вёл ты реку, но я хочу посмотреть, хороша, удобна ли для людей твоя дорога.
И старик пошёл от Оби вверх по Катуни-реке. Адучи-мерген шагал позади отца, и колени его гнулись от страха: о людях он не думал, когда гнал воду. Вот отец перешагнул через реку Чемал, подошёл к горе Согонду-туу. Лицо его потемнело, брови закрыли глаза.
— Ой, стыд, позор, Адучи-мерген-сынок! Зачем ты заставил реку повернуть здесь так круто? Люди тебе за это спасибо не скажут. Плохо сделал, сыпок.
— Отец, я не мог расколоть Согонду-туу, даже борозду провести по её хребтам не хватило сил.
Тут Сартак-пай снял с плеча свой железный лук, натянул тугую тетиву, пустил литую медную трёхгранную стрелу. Согонду-туу-гора надвое раскололась. Один кусок упал пониже реки Чемала, и на нём вырос сосновый бор Бешпёк. Другой осколок высится над Катунью. И до сих пор хвалят люди богатыря за то, что дал он воде дорогу прямую, как след стрелы.
Дальше пошли отец и сын вверх по реке. Видит старик — свирепо, быстро бежит Катунь, рушит и рвёт берег.
— Как будут люди перебираться с одного берега на другой? Ты опять не вспомнил о людях, сынок Адучи.
У самого устья реки Чобы богатырь опустился на серый камень, крепко задумался: «Как людям помочь?»
— Здесь,— сказал он,— как раз середина реки. Тут мы построим мост.
Покорно молчал молодой Адучи. Он не смел перед отцом сидеть и стоял, качаясь из стороны в сторону, как камыш.
— Пойди домой, отдохни, дитя,— позволил Сартак-пай,— только спать не смей. И жена твоя, Оймок, из уважения к моей работе пусть в эту ночь не смыкает век.
— Неужто, отрц, вы всю ночь не уснёте?
— Когда творишь великое дело, сон не посмеет прийти. Низко поклонившись, ушёл Адучи.
Сартак-пай принялся собирать в подол своей шубы большие камни и скалы. Всю тёмную ночь без отдыха работал старик.
Ветер гнул деревья. В небе дымились чёрные тучи, сверкали молнии, гремел гром.
— Э-э,— усмехнулся Сартак-пай,— молния мне поможет! Он поднял руку, схватил молнию и вставил её в расш;еплён-
иый ствол пихты. При свете пойманной молнии стал старик
строить мост. Он вонзал один камень в другой, и камни покорно лепились один к другому. И когда осталось положить последний ряд, мост вдруг обрушился.
Сартак-пай рявкнул, как медведь, и выбросил камни из подола шубы. Гремя, посыпались они и завалили берег от устья Чобы до устья реки Эдиган. Там они и лежат до сих пор.
От грохота проснулся Адучи-мерген, открыла глаза и жена его Оймок.
— Мы отца ослушались, мы спали в эту ночь!
Испугавшись гнева Сартак-пая, обернулись они серыми гусями и полетели вдоль реки Чуй. Бросил им вслед стопудовый камень разгневанный богатырь. Этот камень упал на Ку-райской степи, там он и лежит. Сын старика Адучи-мерген ц сноха Оймок остались гусями навечно.
Одинокий и печальный, сел Сартак-пай на своего чёрного иноходца и вернулся к устью реки Инн. Его родной аил давно рассыпался, его бесчисленные стада ра.$брслись. и следы их травой поросли. Сартак-пай расссд.чал копя, бросил на большой камень войлочный кичим-потник, который всегда был под седлом коня, и, чтобы кичим просох, старик повернул тысячепудовый камень на восток, а сам сел рядом.
Так, обратив лицо к восходящему солнцу, почил вечным сном на своей родной земле прославленный богатырь.
Тут кончается наша песня про Сартак-ная — строителя, про Сартак-пая — хозяртна молпий, про Сартак-пая — старика.
ПРО ЗАБЫВЧИВОГО СКАЗИТЕЛЯ, ПРО РАЗГНЕВАННОГО БОГАТЫРЯ И ОБ ЭТИХ СКАЗКАХ*
Дело было осенью. Осенние ночи долгие, хорошо такой ночью сидеть в сухом аиле у жаркого костра и слушать песню-сказку. Однажды семь ночей нел сказку знаменитый на Алтае сказитель — кайчи — Чиййк Капрайлов. Семь ночей сказывал он, струны топшуура перебирая, великую песнь о богатыре Алтай-куучйне. Семь ночей народ певца слушал. На восьмое утро сел кайчи на коня, к себе домой собрался.
Весь день, не отдыхая, шёл верный конь. Поднявшись на горный перевал, тяжело задышал, рёбра, как мехи, заходили. Чийик расседлал коня, расстелил на земле потник, седло под
голову полон{ил и лёг. Семь ночей не снал певец, и гут, па перевале, сон сразу сморил его. Но едва смежил веки — земля закачалась.
Вскочил Чийик. Вершины деревьев к траве пригнулись, корпи к небу нсднялись. Тучи небесные на землю опускаются, пыль земная кверху подымается. На вершине горы вспыхивают зарницы, к подножию звёзды сыплются. Это сам Алтай-куучин-богатырь, о котором семь ночей Чийик пел, теперь сюда едет на багрово-рыжем коне. Уши коня но дну неба две глубокие борозды ведут, хвост коня землю метёт. Глаза конские горячей кровью налились, из широких ноздрей бледное нламя вылетает.
Большой, как Белуха-гора, стройно сидит на коне могучий богатырь. Между глаз богатыря тридцать овечьих отар ляжет, на плечи тридцать табунов могли бы встать. Чёрные глаза богатыря гневом горят, румяное лицо потемнело. Близко-близко подъехал Алтай-куучин к Чийику Капраилову:
— Это ты обо мне семь ночей пел?
Чийик языком шевельнуть не в силах, челюсти не отмыкаются. Дрожа, на нотнпк опустился, на колени встал.
— Я спрашиваю,— загремел богатырь,— ты про меня семь ночей сказку сказывал?
— Э-э… да-а, говорил сказку…— голоса своего не слыша, отвечает Чийик.
— Лжива была твоя песнь, не всю правду ты людям сказал. Мою богатыршу-мать воспел, богатыря-отца помянул, подвиги мои славил, врагов моих осмеял. Но, победы мои восхваляя, почему о постыдном бегстве моём ничего не сказал? Забыл ты, как шёл на меня богатырь без лука, без конья, нагой богатырь — без шапки, без сапог? От этого пешего богатыря спасаясь, я коня насмерть загнал, бросив коня, пешком побежал. Ум потеряв, без памяти убегая, семьдесят семь гор я своими пятками в пыль истолок, море с семьюдесятью заливами в грязь затонтал. Моя тёмная печень от страха оборвалась, моё круглое сердце чуть не лопнуло. Правду как ты посмел от людей утаить?
