Я не расцеловал его. Да, я люблю комплименты, пусть они даже несколько прямолинейны, но, во-первых, давно научился вести себя в подобных обстоятельствах, а во-вторых, на вечер у меня было назначено свидание.

Мрачные складки на лице Вульфа слегка разгладились.

– Вы сказали, что получили предостережение. От кого?

– От Пола Тейера, племянника Хака. Тейер квартирует у него в доме. Он такой же неприспособленный к жизни, как и я: целыми днями сочиняет музыку, которую никто никогда не будет слушать. Тейер лелеет надежду унаследовать от Хака часть состояния моего отца и поэтому, обеспокоившись, сразу написал мне.

– Что же его обеспокоило?

– Множество мелких деталей и один существенный факт. Не так давно к Хаку приходил человек с коробками от Тиффани[1], с которым Хак провел в кабинете почти час. Это могло означать только одно: он покупал какие-то драгоценности для женщины – одной из трех перечисленных.

– Почему? Разве не существует других?

Луэнт покачал головой.

– Для Хака не существует. Он прикован к креслу-каталке и с тех пор, как умерла моя сестра, выбирался из дома не больше двух или трех раз. Женщины его не посещают. Это должна быть одна из трех. Вы удивитесь, почему Пол и я сами не выясним, какая именно. Но все не так-то просто. Мы видим Хака крайне редко, он даже пищу принимает в своей комнате или в кабинете. Пол, конечно, пробовал что-то нащупать, да и я предпринял несколько незначительных шагов в этом направлении, но дело, сами понимаете, деликатное…

– Подружитесь со всеми тремя.

– Невозможно. Они слишком ревнуют друг к другу.

– Тогда дождитесь, когда одна из них наденет подарок от Тиффани. Тут уж все станет ясно.

– В том числе и с мотивами, которыми я руководствуюсь. Что-что, а глупыми их не назовешь.

– Но ведь столь же ясным это станет и после того, как мистер Гудвин выведет соблазнительницу на чистую воду, – возразил Вульф. – Не без консультации со мной, разумеется.

– Но речь не идет о том, чтобы выводить кого-то на чистую воду! Отнюдь! – От волнения Луэнт даже съехал с гладкого кожаного сиденья. – Господи, неужели так сложно провести расследование, не посвящая никого в его истинные цели? Поймите, я не смогу привести Гудвина в дом, чтобы он допрашивал девушек касательно их отношений с Хаком, даже если захочу. Это дом моего отца, но хозяин в нем Хак. Нам придется воспользоваться какой-то уловкой, особенно для того, чтобы предоставить Гудвину случай побеседовать с самим Хаком. Например…

Он был прерван неожиданным звуком, раздавшимся со стороны Вульфа – наполовину рычанием, наполовину урчанием. Звук для этого и предназначался. Маленькие серые глазки Луэнта раскрылись в испуге и недоумении:

– Что-то не так?

– Фу, – произнес Вульф с легким отвращением. – Допускаю, я мог бы поинтересоваться любовными планами состоятельного вдовца, если бы находился в стесненных обстоятельствах, а наживка была впечатляющей. Но при существующем раскладе вы напрасно тратите свое время. И мое тоже. До свидания, сэр.

Это прозвучало окончательно и бесповоротно. Маленький сморщенный ротик Луэнта задвигался из стороны в сторону.

– Вы хотите сказать, что отказываетесь взяться за дело?

– Совершенно верно.

– Я так и думал, но решил все же попробовать. – Он соединил пальцы обеих рук. – Ладно, попытаемся иначе. Но это конфиденциально.

– Вы уже говорили.

– Знаю, но тут дело другое. Моя сестра умерла здесь, в Нью-Йорке, в доме моего отца, от отравления птомаином[2], содержавшимся в съеденной ею пище. Хак послал мне в Париж телеграмму, и я прилетел на ее похороны. По данному поводу у меня никогда не возникло бы никаких подозрений, не случись две вещи. Во-первых, Оделетт, моя тулузская любовница, обезумев от ревности, попыталась меня отравить, тем самым продемонстрировав, что убийство может совершить кто угодно, был бы мотив достаточно серьезным; и, во-вторых, я получил от Пола Тейера предупреждение, что Хака охмурила одна из живущих в доме женщин. Это заставило меня задуматься, и я отправился в библиотеку, где внимательно изучил статью о птомаине. Все три женщины непосредственно присутствовали при том, как отравилась моя сестра, и я уверен, что одна из них приложила к этому руку.

– На основании каких улик вы так считаете?

– У меня их нет. Вероятно, она уже тогда приворожила к себе Хака или же думала, что это лишь вопрос времени. Проведенные здесь две недели только укрепили мою уверенность. Но что я мог сделать? Я даже не осмеливался кого-либо о чем-либо расспросить. В полиции надо мной бы попросту посмеялись. И тут я, естественно, подумал о вас, но самое большее, что смог наскрести – тысячу долларов. Для вас это гроши, поэтому я решил попробовать уговорить вас взяться за дело, не упоминая об убийстве, а лишь рассказав о конкретной цели расследования… Что ж, теперь вы знаете все.

Он рубанул воздух рукой.

– Я хочу остановить ее! И надеюсь, что смогу этого добиться, выяснив, кто она.

– Как же вы ее остановите, не имея улик?

– Неважно. Это уже мое дело. Только бы удалось узнать ее имя. Для достижения своей абсолютно законной цели я готов заплатить авансом тысячу долларов в качестве компенсации за время и усилия мистера Гудвина, плюс ваша консультация. Итак, десять часов Гудвина и десять минут ваших. Пусть меньше. Сколько бы ни было, я хочу их купить.

Внезапно Вульф отъехал на своем кресле от стола и поднялся.

– Мне нужно сделать важный телефонный звонок, – пояснил он Луэнту. – Оставляю вас с мистером Гудвином. Поскольку, как вы говорите, вся работа будет выполнена им, мое присутствие не потребуется даже для того, чтобы решить, браться за нее или нет.

Он пересек комнату и вышел в холл, однако вовсе не потому, что хотел позвонить. Не желая отказываться от денег, но и не рискуя взваливать на свои плечи вину за мой испорченный во имя презренной тысячи долларов выходной, он решил оставить последнее слово за мной. Теперь он пойдет на кухню, откроет бутылку пива и будет высказывать Фрицу предложения относительно приготовления обеда. А я… Я влип. Если выпроводить теперь Луэнта за дверь, то пройдут месяцы, прежде чем я смогу вновь раскрыть рот, чтобы упрекнуть Вульфа за отказ от предлагаемой работы. Поэтому я взял небольшую пачку купюр, которую маленький человечек положил на стол Вульфа, пересчитал и удостоверился, что в ней двадцать штук по пятьдесят долларов.

– О'кей, – сказал я ему. – Я напишу вам расписку. Полагаю, что прежде всего нам следует обсудить тот способ, при помощи которого мы собираемся найти подход к Хаку. Вы согласны?

Он был согласен.

Хотя фасад некогда принадлежавшего отцу Луэнта гранитного особняка на Шестьдесят девятой улице между Пятой и Мэдисон-авеню, не подвергался мытью, очевидно, с тех самых пор, как маленький Герман родился там в далеком девятнадцатом столетии, внутри дома, несомненно, произошли изменения. Автоматический лифт был просторным и современным, и я без труда догадался, что его установили уже после того, как нынешний владелец этих хором оказался прикованным к креслу-каталке по причине болезни артерий.

Луэнт потребовал отложить военные действия, пока Теодор Хак не закончит обед, и когда мы наконец добрались до места и были впущены в дом женщиной-гренадером, которая легко могла бы поместить Германа в кармане своего передника, часы показывали уже начало третьего. Но я все еще надеялся, что изловчусь заработать тысячу за оставшуюся часть дня и сумею спасти выходной. Поэтому, когда гренадерша взяла у нас шляпы, я не стал тратить время на разглядывание роскошной громадной прихожей, а направился следом за Луэнтом к лифту. Мы поднялись на этаж и повернули направо по коридору, который был несколько у́же, но длиннее, чем нижний. Меня удивляла толщина ковров в доме, хозяин которого проделывал все передвижения в кресле-каталке.