Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В поисках поддержки он посмотрел на Саймона. Но Саймон отвернулся.

И тут до Робина дошло.

Виновато взглянув на остальных, он положил руку Саймону на плечо.

Саймон резко развернулся и зашагал прочь.

— Что это с ним? — озадаченно спросил Джордж Сполдер.

— Заткнись, кретин, — прошептал Робин. И с важным видом добавил: — Ты что, не знал, что его отец свалил, когда Сайму было всего шесть недель?

— Нет, — сказал Джордж. — Я не знал. Недолго он продержался, да? — добавил он, глядя вслед Саймону.

А Робин многозначительно заметил:

— Ровно одну тысячу восемь часов.

Все с большим уважением посмотрели на Робина. Потом, один за другим, они проводили Саймона сочувственным взглядом, в то время как он удалялся все дальше и дальше. Было очевидно, что он больше не нуждался в их компании.

Гуин сел на велосипед.

— Я поехал.

Джордж подтолкнул Уэйна.

— Пошли, — сказал он ему. И, потянув за собой Робина, добавил: — Пошли, Робин. Чего тут стоять. Он не обернется и не придет сюда, пока мы здесь.

Джордж был прав. Когда они исчезли за деревьями на повороте, Саймон, убедившись, что путь свободен, пошел обратно. Ему было очень плохо. Он чувствовал себя чужим среди них. Ему хотелось побыть одному.

Шесть недель! Целых шесть недель! Да, думал он, ожесточенно шпыняя камни на дорожке, шесть недель — это большой срок! Что же с ним было не так? Каким надо быть убожеством, чтобы отец, прожив с ним целых шесть недель, не пожелал остаться и воспитывать его? Даже Саймон, который провел со своей мучной куклой всего одиннадцать дней, не представлял себе, как можно зафутболить ее в канал или как его отец мог в один прекрасный день просто уйти, беззаботно насвистывая. А ведь Саймон, в отличие от куклы, был живым.

Так что же с ним в детстве было не так? Саймон видел других детей. Не далее чем сегодня утром, повороте в школу, он чуть было не врезался в одного ребенка. Малыш сидел в специальном рюкзаке на спине у матери, которая стояла на тротуаре и ждала зеленого сигнала светофора. Одиннадцать дней назад Саймон мог пройти мимо целой толпы детей и даже не заметить их. Теперь он обращал внимание на каждого.

На малыше была шапочка, украшенная шерстяными помпонами и завязанная лентой под подбородком. Саймону показалось, что и ребенок, и шапочка на вид очень чистые. Щеки у малыша были розовые и блестящие. Шерстяная шапочка белая как снег. Саймон не понимал, как родителям удается поддерживать такую чистоту. Ведь его мучной младенец, несмотря на все старания, с каждым днем становился все грязнее.

Словно почувствовав неотрывный взгляд Саймона, малыш обернулся и посмотрел на него. Ленточка с подбородка переехала вверх, закрыв ему рот, и Саймон протянул руку, чтобы поправить ее.

Малыш увидел его палец. Спокойное пухленькое личико мгновенно расплылось в улыбке. Саймону показалось, будто на голове у ребенка зажглась яркая лампочка. Эффект был поразительный — крошечное лицо засияло.

Саймон улыбнулся. Казалось бы, такой пустяк! Однако лицо малыша так светилось, словно Саймон не просто протянул ему грязный палец, а совершил чудо или проделал невероятный трюк: скажем, тройное сальто с бенгальскими огнями в ушах.

Саймон поправил ленточку. Малыш не отпрянул назад. Его настолько заворожил этот приближающийся палец, что он даже не понял, что ему хотят поправить шапочку.

Опьяненный успехом, Саймон помахал пальцем в воздухе.

Ребенок весело запрыгал в своем рюкзачке.

Его мама обернулась.

— Простите, — сказал Саймон, и тут зажегся зеленый свет.

Пока они переходили дорогу, Саймон шел за малышом и держал свой палец у него перед глазами. Ребенок весело подпрыгивал и хохотал. Но когда на другой стороне улицы им пришлось расстаться, у Саймона кольнуло в сердце. Он не помнил, чтобы ему когда-либо удавалось так просто кого-нибудь развеселить. Сколько этому малышу? Он понятия не имел. Что он вообще знал о детях? Положим, он еще отличил бы крошечного, багрового младенца — из тех, что показывают в документальных фильмах, от пухлого и розового — из тех, что сидят в колясках и ждут родителей у дверей магазинов. Но на этом его познания заканчивались. Возможно, думал Саймон, отец тоже не разбирался в младенцах. Возможно, глядя на Саймона, который беспомощно кряхтел и барахтался в своей кроватке, он не понимал, что всего через несколько недель (или месяцев) он станет чем-то вроде того малыша у светофора, который готов обожать тебя просто за то, что ты помашешь ему пальцем.

В том-то и весь секрет, подумал Саймон. Младенцы ни на кого не похожи. Они особенные. Он вдруг понял, почему все вечно толпятся возле них, чтобы посюсюкать и пощекотать им животики. Даже если ты — последний неудачник и влачишь жалкое, убогое существование, ты запросто можешь стать для ребенка кумиром, пределом всех мечтаний, и он не побоится вывалиться из своего рюкзака ради того, чтобы в последний раз взглянуть тебе вслед. Это — маленькое чудо, которым все восхищаются, над которым все охают и ахают. Раньше Саймон был убежден, что это просто такой ритуал, что так положено, чтобы приободрить и порадовать новоиспеченных родителей. Ему никогда даже в голову не приходило, что люди восторгаются искрение. Но теперь он понимал, что они не лицемерят. Они говорят то, что думают. Маленькие дети — это действительно чудо. Это факт. В магазине такого не купишь.

И самое прекрасное то, что они вроде как не совсем люди, по крайней мере, до поры до времени.

И обращаться с ними можно иначе. Их проще любить. Вообще-то они немного похожи на домашних питомцев — ты день за днем кормишь, купаешь их, убираешь за ними, и даже если тебя все достало, не ждешь от них невозможного. Ни один здравомыслящий человек не станет обижаться, что младенец не делает для него столько же, сколько он делает для младенца.

Взрослые люди — куда более сложная тема. Во взаимоотношениях взрослых кто-то один всегда чувствует себя обиженным или недооцененным. Три дня назад примерно по той же причине Люсинда окончательно рассталась с Фраззи Вудзом. «Это конец! — кричала она ему. — Мне надоело жить на односторонней улице! Я ходила на все твои матчи, чтобы поддержать тебя. Я даже таскалась с тобой на тренировки. И что я слышу, когда прошу пойти со мной на финал по бадминтону? Тебе, видите ли, некогда!» Теперь, всякий раз, когда Фраззи звонит ей после школы и просит выйти поговорить, она отвечает ему: «Мне некогда».

Любить ребенка по сравнению с этим — проще простого. Испытав неожиданный прилив чувств, Саймон остановился, вытащил свою куклу из портфеля, расположился на берегу канала и усадил ее к себе на колени.

— Знаешь, что мне в тебе нравится, — сказал он, глядя в ее большие круглые глаза, — С тобой очень легко. Ты не говоришь мне, как мама, чтобы я ставил грязную тарелку в раковину, убирал ботинки с прохода и не хлопал дверью. Ты не похожа на мою бабушку, которая вечно повторяет, как я вырос, и спрашивает, что я буду делать, когда закончу школу. В отличие от моих учителей тебе я нравлюсь таким, как есть. В отличие от Сью ты не дразнишь меня. В отличие от моего отца ты не можешь сбежать и бросить меня.

Взяв ее под мышку, он глядел на воду.

— Знаешь, я бы не возражал, если бы ты была живая, — сказал он. — Даже если бы мне пришлось по-настоящему ухаживать за тобой. Даже если бы ты кричала, пачкала пеленки и скандалила в магазинах. Я был бы только рад.

Он посмотрел на нее, уютно устроившуюся у него под мышкой, и слегка нажал на то место, где мог бы находиться ее нос, не будь она простым мешком муки.

— Одного я не понимаю, — доверительно сказал он. — Как люди могут плохо обращаться с детьми?

Ее огромные глаза с интересом смотрели на него. Он попытался объясниться.

— Моя мама говорит, что знает, отчего это происходит, — Саймон невольно нахмурился. — Она говорит, что ей даже вспомнить страшно, как она бесилась, когда у меня резались зубы.

Саймон недоуменно покачал головой.

— А бабушка рассказывала, что однажды ее сестра так разозлилась на своего ребенка, что со всех сил швырнула его в кроватку, так что даже ножка сломалась.

15
{"b":"258528","o":1}