— Печати? Какие печати?!

— Известно, какие, сынок, — продолжая щериться, отвечал ветеран. — Первой ячейки КЖС, а также Идеологической и Оперативно-сексотской. Вот так вкалываешь как фафик, в поте лица, не видать ни рожна, воздуха — в обрез, так еще и трясись всю смену, чтобы ненароком эти ебаные печати не сковырнуть! А они, чтоб ты въехал, и сами, того и гляди, рассыпаться могли. Сургуч-то из старых запасов был, колкий до опиздинения, трофейный, его наши ополченцы с швабрского этажа привезли. Только соглядатаям было на это насрать. Не уберег печатей — пеняй на себя. Вылезаешь, бывало, из кабины, ни рук, ни ног, ни жопы не чувствуешь, а все равно колотишься, не дай Архитектор, какая закавыка с печатями. Как смена кончилась, соглядатаи на них, каждый в свою лупу таращились. И, чуть что не так…

— Ну и ну, — пробормотал Отец. И, поскольку ветеран-крановщик уже основательно захмелел, решился на следующий вопрос. Спросил, как же, в таком случае некоторым из крановщиков по слухам все же удалось сбежать в Западное крыло. Ведь, если на голову приклеен идиотский колпак, кабина герметизирована и заколочена гвоздями, а баллон с дыхательной смесью приварен к полу и его не выкорчуешь, попробуй, сбеги.

— Ну, во-первых, на высоте воздух не такой ядовитый, как внизу, — сказал ветеран, поглаживая канистру. — Сам-то я им дышать не пробовал, не к спеху мне было, из любимого Блока тикать. Но кореша рассказывали, было дело. Это раз. Кроме того, бегуны, ебать их в корму, специально тренировались задерживать дыхание. Типа как ныряльщики в глубоком бассейне. Выдавит, бывало, такая гнида ногами лист ДВП, который в кабине вместо стекла полагался, встанет на карачки, да как задаст стрекача прямо по стреле. Рискованно, конечно, с верхотуры ебанешься, костей не соберешь, но бегуны и на это были согласны, лишь бы в Западное крыло съебать…

— И много крановщиков таким макаром слиняло? — продолжал допытываться Отец.

— А ты как думал? — поморщился ветеран. — Иначе, с чего бы Комитету в каждую кабину по соглядатаю сажать?! Это прикинь, как непросто было! Кабины в двухместные пришлось переделывать. И баллоны побольше ставить, чтобы на двоих кислорода хватило…

— Скажите, а соглядатаям тоже крепили на голову колпак?

— Естественно, что крепили, — оживился ветеран. — Чем они лучше других жильцов?!

Неожиданно он насторожился и, как показалось Отцу, протрезвел.

— Че-то я не понял, курсант, — проскрипел он, поедая Отца красными слезящимися глазками. — Тебе вообще какой до этого интерес?

— Да никакого, — пробормотал Отец, сообразив, что слегка увлекся.

— Никакого?! — подозрительно прищурился крановщик. — Непохоже. Что-то ты дохуя вопросов задаешь!

— Да я просто интересуюсь, — пролепетал Отец, нутром почувствовав: запахло керосином.

— Просто интересуешься, блядь?! — прорычал ветеран, силясь встать. — Ты сюда учиться на крановщика пришел, ебаный урод, или вопросы пиздаватые задавать?! Пиздуй, блядь, к тесту на тупость готовься, то есть, на устойчивость, я хотел сказать! Дай-ка я только сперва фамилию твою запишу…

К счастью, всплеск активности истощил последние силы куратора, голова крановщика покачнулась, будто туда под давлением подали жидкий чугун. Еще одно мучительное мгновение, и лоб ветерана уткнулся в клеенку, которой был застлан стол. Через минуту он уже храпел. На следующий день Отец без труда завалил тест на устойчивость и, таким образом, избавил себя от необходимости заполнять анкету. А чуть позже подался в технари, где ее не спрашивали. А зачем? Технари вкалывали во внутренних отсеках, на приличном расстоянии от крыши и ССанКордона. Им просто некуда было бежать…

— Много позже, когда мы с Михаилом Электроновичем трудились в цеху ПОЛЫНЕЙ, потребность в крановщиках отпала, — сказал мне в завершение того разговора Отец. — На смену кранам пришла новая, так называемая кессонная технология. Крышу начали поднимать на мощных гидравлических домкратах. Приподнимут на пару сантиметров, заложат щель кессонами, выгонят слой кирпича. Опять приподнимут. И никого за пределы Красноблока посылать не надо, чтобы потом дрожать: сбежит, не сбежит…

***

Как я уже говорил, после аварии на ПОЛЫНЯХ насиловики расследовали обстоятельства этого драматического происшествия. Наверное, подозревали теракт. К счастью, подозрения не оправдались, и было официально признано: взрывы случились из-за грубых просчетов, допущенных проектировщиками агрегатов. В итоге, погибших технарей из эксплуатационного персонала признали невинными жертвами аварии, назначив их ближайшим родственникам компенсацию. Обязались выдать по столитровому баллону сжатой дыхсмеси. Раструбили на все СНГ. Потом, как уже вошло в привычку, переиграли, выдали вполовину меньше. И все равно, это был по-царски щедрый жест. Ведь, если бы погибших при катастрофе технарей признали ее виновниками, родственников вполне могли обязать оплачивать понесенные этажом убытки из собственных кислородных запасов. При таких раскладах мне можно было смело вешаться. Поэтому каждый из нас не стал бухтеть, получив вдвое меньше обещанного, хотя мы прекрасно понимали: начальство откатило себе ровно половину дыхсмеси. Ну, откатило, и пускай, не сговариваясь, думали мы. В ту пору — все откатывали, кому было что откатить. Остальные приучились закрывать на факты откатов глаза. Откатывают, шкуры, и ладно, половина причитающегося — все же гораздо лучше, чем вообще ничего.

— И двадцать пять литров — тоже весьма кучеряво… — это мне недвусмысленно и весьма доходчиво дал понять следователь, занимавшийся делом Отца. Проблема заключалась в том, что Отец исчез, а для получения выплаты требовалось предъявить тело.

— Нету тела — нету дела, — искоса поглядев на меня, буркнул следователь. А затем прозрачно намекнул, что ему не составит большого труда пересмотреть вышеобозначенное дело. Переквалифицировать, по его дословному выражению, объявив испарившегося при аварии технаря умышленно слинявшим через Европериметр в Западное крыло.

— Может, у тебя есть доказательства, что пострадавший героически погиб, а не дезертировал с поста, бросив своих товарищей? — холодно осведомился следователь, дав понять: хотя Красноблок и перекрасили в Содружество Непродыхаемых Газенвагенов, уголовную статью за самовольное оставление казарм никто не отменял.

— Кроме того, есть еще статья за незаконное проникновение в Еврозону, — добавил следователь и принялся грызть кончик шариковой ручки, которой заполнял соответствующие бумаги. Я прекратил тупить, понял, чего он хочет, и сцедил ровно половину своего пятидесятилитрового баллона. Следователь был доволен. Мы расстались почти что друзьями. Он нацарапал мне свой номер телефона и сказал, чтобы я обращался в любое время, если что. То есть, если подвернется новое дельце. Я и не подумал обидеться на него за это. Он ведь просто зарабатывал на жизнь, только и всего. Молча расписался в ведомости, взвалил баллон на спину и потащил в казарму, где получил временную прописку. Ничего личного, как выражаются практичные мазерфакелы. Баллона, полученного мной за Отца, хватило, чтобы начать собственный челночный бизнес…

Думаю, Отец бы порадовался за меня. В конце концов, быть челноком — далеко не худшее занятие. Кстати, в нем действительно оказались свои прелести, о существовании которых я раньше не подозревал. Недаром говорят, нет худа без добра. Я всю жизнь мечтал побывать на экзотических этажах. Далеко бы я ушел, если бы не Перекраска? До нее рядовые стройбаны получали шанс переступить Госпорог лишь в составе боевых колонн, когда члены Геронтобюро, ненадолго стряхнув амнезию, вспоминали об интернациональном долге перед угнетенной общественностью с Неприсоединившихся этажей, чтобы она, вдобавок, стала побитой. Новоявленным интернационалистам было не до красот, зачастую общественность отчаянно сопротивлялась. Зато, в качестве мирного челнока, я играючи совмещал приятное с полезным, побывав в таких местах, о каких прежде не смел даже мечтать.

Например, посетил сказочный отсек хургадян. Тот самый, которым на заре Домоздания правили волшебник Озимый Рис и его возлюбленная, фея Изыди. Понятно, к хургадянам меня привели дела. Их тапки вдвое дешевле тех, которые шьют шавармщики. Они в последнее время совсем обнаглели. Обтяпав выгодное дельце, я не отказал себе в удовольствии, выкроил время и прогулялся по древним коридорам, где явственно ощущается дыхание столетий. То есть, свободного воздуха там кропаль, из Пентхауса туда дыхсмесь почти не качают, поскольку хургадянам за нее нечем платить, а в долг им больше не дают. В итоге, приходится довольствоваться той, что привозят с собой зажиточные туристы. Зато в кислородной маске можно бродить, где угодно, никакой толчеи, главное, чтобы бедуины не отобрали баллон. Такое, к сожалению, иногда случается. Но я все же рискнул, оно того стоило: своими ладонями коснуться кладки, уложенной самим Прорабом Кхерамом незадолго до трагического конца в бетономешалке. Я едва не лишился чувств, разглядывая древние иероглифы, изображающие диковинных зверей, им же — цены нет. А они там — повсюду. Хургадяне говорят, раньше иероглифов было еще больше, пока в отсек не повадились ездить Вольные штукатуры из Пентхауса, искать припрятанную под штукатуркой Смету Архитектора. Перепортили не один квадратный метр. Якобы, укатили ни с чем, но доподлинно, разумеется, неизвестно…