палатки и временные деревянные постройки — те, которые ставятся с помощью канатов, и чьи
броские вывески призваны дразнить и манить.
Кабал вместе с Костинзом шёл мимо этой лихорадочной суеты. Он не особо разбирался в том,
что творилось вокруг, и всё же покорно следовал первоначальному плану, разработанному Хорстом,
который вроде бы знает, что и как делать. Это только начало. Мы будем совершать ошибки. И будем
на них учиться. Хорст так и сыпал возмутительными банальностями.
Они подошли к паровой каллиопе. Это был огромный богато украшенный механизм, который
при перевозке один занимал весь вагон. Мощные органные трубы торчали из крыши, похожие на
мортиры в стиле барокко, которые вырастали из ярко раскрашенных деревянных завитушек. По всей
ширине тянулась небольшая сцена, на которой толпились цветастые механические фигурки с почти
точными миниатюрными копиями инструментов. Перед ними стоял дирижёр с палочкой. Он был
проработан лучше, чем музыканты, и был запечатлён как раз, когда задорно подмигивал публике. По
крайней мере, так было задумано, правда Кабалу это больше напоминало хитрый проницательный
взгляд. Позади о чём-то спорили несколько монтажников.
— В чём проблема? — спросил он. — Солнце зайдёт меньше чем через час. К тому времени
эта штука должна работать.
Один из них, крутя в руках кепку, подошёл к Кабалу
— Да мы музыку загрузить не можем, — стыдливо признался он. — Такое чувство, что она
вообще работать не собирается. Но даже если мы умудримся её запустить, они всё равно нам пар не
дадут.
— Кто не даст? — спросил Кабал.
Монтажник указал на локомотив. Высунувшись из кабины, Деннис с Дензилом маниакально
ухмылялись, как будто пакостить входило в их обязанности. Дензил радостно замахал, и Кабал
увидел, что от его левого предплечья отваливаются куски. С этим нужно что-то делать, иначе дурень
всех посетителей перепугает. Деревенщин, поправился он.
Кабал подошёл и, скрестив руки, посмотрел на них.
— Вы что, шутки шутить вздумали?
Дензил перестал махать и ухмыляться. А Деннис продолжал, пока его не ткнули локтем с такой
силой, что можно ребро сломать. А то и два. Он пропал из виду, и послышалось, как его голова с
громким треском ударилась о железную обшивку. Теперь и Деннис произнёс первое слово с момента
смерти. Тоже нехорошее. Кабал указал Дензилу на обугленную руку.
— Тебе не стыдно?! Посмотри в каком ты состоянии. — Дензил спрятал проблемную
конечность за спину, его глаза наполнились слезами, а нижняя губа задрожала. Кабал очень сильно
побледнел. — Не смей мне тут нюни распускать! Немедленно вышел ко мне!
Дензил спустился и стал перед ним, понурив голову. Раздался противный звук, это Кабал
равнодушно щёлкнул пальцами в кожаных перчатках.
— Показывай.
Дензил медленно поднял руку. Кабал внимательно осмотрел её, пока снимал с одной руки
кожаную перчатку и надевал хирургическую. Костинз наблюдал за этим, не скрывая удивления.
— Зачем ты носишь с собой резиновые перчатки, босс?
Кабал невозмутимо на него посмотрел. Затем засунул палец в предплечье Дензила до второй
фаланги. Плоть с хлюпаньем разошлась, как незастывшее бланманже. Дензил резко, с противным
свистящим звуком, вдохнул. Кабал не обратил на это внимания.
— Вот зачем.
Он сорвал перчатку резким движением, от которого кусочки студенистого мяса полетели во все
стороны, кроме самого Кабала. Он бросил её одному из монтажников. Тот, не задумываясь, поймал.
— Вот молодец, выброси куда-нибудь.
Кабал снова повернулся к Дензилу
— Бросить бы тебя, плаксу, на той дороге. Ты и при жизни был пустой тратой белков, и после
смерти лишаешь пропитания какое-нибудь дерево.
Кабал ударил по обугленной руке тыльной стороны ладони, и вдруг вспомнил, что только что
снял резиновую перчатку. Он вытер грязь о комбинезон Дензила.
— Повреждение непоправимо. Ты это понимаешь? Я ничего не смогу поделать. Рука либо
оторвётся, либо...— он что-то тщательно обдумывал, — можно срезать обгоревшую плоть, зашить
культю, и попытаться оживить кости. Задача интересная. Завтра в девять тридцать быть у меня
кабинете. На этом всё.
Он вновь заметил монтажников и вспомнил, зачем вообще сюда подошёл.
— И оказать необходимую помощь в подключении каллиопы к котлу. Ясно?
Кабал услышал карканье и поднял взгляд. Ворона приземлилась на самую высокую органную
трубу каллиопы и смотрела на него сверху вниз с необоснованным превосходством.
— А ты, — сказал Кабал, тыча в неё пальцем. — Нагадишь в одну из этих труб, я лично сверну
тебе шею. Ясно?
Ворона, совсем как человек, наклонила голову словно говоря: “Ну что такое, вечно ты не даёшь
мне повеселиться”, полетела вниз и уселась на колышек палатки.
Кабал развернулся, собираясь уходить, но услышал какой-то звук и остановился. Из кабины
поезда высунулось окровавленное, изодранное тело. Неуклюжими пальцами оно пытался удержать
свой скальп, но тот всё отпадал, будто поля крайне непривлекательной маскарадной шапочки. Он
посмотрел на Кабала и вытянул руки, тёмные от свернувшейся крови. Он с надрывом застонал. Все,
кроме Кабала, сделали шаг назад.
— Ладно, хватит сцены устраивать, — рявкнул Кабал. — Придёшь в десять.
* * *
Надо было ещё заправить рулон с фонограммой. Кабал оглядел механизм своим цепким
взглядом, быстрым движением оттянул рычаг, к которому крепилась поперечина, откинул вверх две
боковые направляющие, выхватил рулон у остолбеневшего монтажника, несколько секунд
рассматривал напечатанные на нём стрелки, а затем ловким броском перевернул его, отмотал немного
ленты с краю и запихнул в непримечательную прорезь. Когда зубцы попали в отверстия по краям
полотна, он плюхнул весь рулон в углубление, придерживая его, опустил направляющие свободной
рукой, и наконец вернул рычаг на место.
— Ничего сложного не вижу. Надеюсь, вы всё запомнили.
Рабочий неуверенно улыбнулся. Кабал встал и потёр затёкшее плечо.
— Пар уже подали?
Костинз постучал по стеклу циферблата костяшкой пальца, прищурился, глядя на дрожащую
стрелку, и поднял вверх большой палец. Кабал повернул вентиль и включил сцепление.
Пока пар наполнял трубы каллиопы, она не производила никаких звуков, кроме щелчков и
нестройного пыхтения. Когда нотная бумага с мучительной неспешностью вошла в считывающее
устройство, регулятор начал медленно вращаться. Перфорационные отверстия начали
обрабатываться, и мгновение спустя, одна из труб скорбно загудела. Глухо ударил большой барабан.
Вразнобой зазвучали другие трубы, за ними — вновь большой барабан, треугольник, и печальнейший
парадидл на малом барабане. С огромным трудом деревянный дирижёр перестал подмигивать и
повернулся лицом к механическому оркестру, сделав чудное движение — прямо авангардный танцор
с травмой позвоночника.
— Смотрите и учитесь,— сказал Кабал монтажникам. — Сначала поворачиваете вот это, — он
показал на вентиль, — ждёте, пока эта штука завертится, — показал на регулятор скорости, — и
только тогда включаете сцепление, — похлопал по рычагу. — Медленный запуск звучит
отвратительно.
По мере того как регулятор раскручивался всё быстрее, два шарика на его рычагах стали едва
видны, превратившись в сверкающую ленту призрачной латуни. Круг медленно расширялся и
поднимался, пока регулятор не достиг рабочей скорости. Затем из-под уплотнения появилась тонкая
струйка пара, и Кабал переключил внимание на мелодию.
Он не особо разбирался в музыке, но любимые вещи узнавал. Из этого прямо следует, что он
узнавал и те, которые ему не нравятся. Что на этот раз оказалось неверно. Каллиопа играла
