Захлебнувшись беспомощным раздражением, муха резко замолчала и будто бы собиралась с идеями, как упорядочить теперь вышесказанное, свести к одной краеугольной мысли — и стоит ли, наверняка думала она, вообще тратить для этого усилия.
— К чему же ты клонишь? — почесав затылок, нетерпеливо спросил Занудин.
— К тому! Вот взять тебя… Ведь ни бельмеса ни в чем не петришь, натуральный профан — а все туда же: глаза сразу выпучил, за культурное наследие человечества заступаться полез! Ответь-ка мне, ухарь ненаглядный, как ты можешь защищать то, о чем не имеешь и доли извинительного представления?! Откуда такие претензии?
— Во-первых, я не ухарь, — огрызнулся Занудин, приняв пунцовую окраску.
Однако муха, было видно, не желала доводить сейчас разговор до никчемных пререканий и, потирая лапы, безразлично смолчала.
— А во-вторых… — Занудин осекся. Конечно же, его так и подмывало привести некий сокрушительный довод — но увы!
— А во-вторых?.. — невыносимые глаза, застывшие напротив, с подчеркнутой снисходительностью скрыли чуть было не зародившуюся в них усмешку.
Занудин чувствовал, что задет за живое. Внутри все так и клокотало.
— Люди прошлого оставляли культурное наследие для своих потомков — для таких, как я, — а уж точно не для навозных мух!.. С чего это я не имею о нем представления?! Им пропитана моя человеческая кровь!! Я знаком с музыкой великих композиторов, видел множество великолепных картин, архитектурных памятников, шедевров киноискусства… Я прочел уйму книг, в конце концов!
И в этот момент муха все-таки не сдержалась и от души захохотала. Перестав смеяться, она поглубже вдохнула и затараторила какую-то неразборчивую скороговорку. Не больше чем через три минуты безостановочной тарабарщины вдруг резко смолкла и вопросительно уставилась на озадаченного Занудина. Вот тут-то до него и дошел бьющий наповал смысл произошедшего… За какие-то жалкие три минуты насекомое перебрало имена всех культурных деятелей, с творческим наследием которых Занудину удалось познакомиться на протяжении жизни. В списке оказались даже те, с плодами чьих творений Занудину хватило времени и возможности соприкоснуться лишь вскользь… Занудин вовсе не удивился, что муха обладала этой приватной информацией — но поразило совсем другое… Неужели такую ограниченную порцию знаний, воистину каплю в безбрежном океане, смог впитать в себя за целую прожитую жизнь разум Занудина?! А ему-то ведь казалось… ой-ой-ой… А сколько же не менее достойных имен так и осталось для него благозвучными темными лошадками, не говоря о тех, что полчищами забывались в веках из-за войн, коварства, предательств, неурядиц, обыкновенной и неискоренимой человеческой глупости и невежества!
— О да, о да, — одобрительно закивало головой насекомое, точно пытаясь помириться взглядом за вновь без спросу прочитанные мысли Занудина, — теперь ты начинаешь вникать… Что ж, наступил подходящий момент снять маску. Я уже сказала, если помнишь: я сама — живая аллегория. Это так. Я… воплощение человеческого сознания! Со всеми его изъянами, червоточинами, несовершенством. Все это нашло отражение в моем отталкивающем для постороннего восприятия облике. А судя по тому, как ты таращишься на меня с самого начала нашей встречи — так и попросту уродстве. Не так ли?
Вращая глазами, муха негромко захихикала. Занудин же пребывал во вполне объяснимом немом оцепенении от услышанного.
— Хорошенько вдумайся в мои слова. Понял, кто я?
— Да, — выдавил из себя осунувшийся Занудин.
— А на «муху навозную» обижаться я не стану. Мгм… это ведь тоже аллегория. Муха рождается, чтобы умереть через каких-то несколько дней. Конечно, если раньше не повстречается с полоской липкой бумаги или мухобойкой… Да и вся жизнь ее проходит в радиусе ста метров от того места, где родилась. Не густо. А теперь взгляни вокруг ― много ли сможет узнать она о том наследии, что копилось веками, тысячелетиями… саму вечность?! Земное время — только вспышка в бездне космической беспредельности. Беглый взгляд — и закономерное разочарование. Нет. Разумеется, мои дни протекают в несколько ином пространственно-временном русле… но я ведь, не забывай — аллегория. Так что можно сказать… только вчера я была бездумным опарышем, сегодня вдруг поняла, кто я и что могу — а не завтра, так послезавтра мне уже крышка! Ну и что мне делать со всем этим?! Для кого все это?! Меня, моих сил и жизни, хватит на какую-то крупицу. Но пройдя свой путь, не обнаружу ли я трагической ошибки в том, что потратила жизнь именно на эту крупицу, а не на другую?.. В чем смысл выбора и в чем смысл его неограниченности? И выбор ли это вовсе? Может, жестокая насмешка? Нужно ли познавать частицу, если нет возможности сложить ее с другими частицами воедино, чтобы получить представление о Целом? Вопросы… вопросы… вопросы… И все они касаются тебя! Разве еще не понял, умник, что навозная муха на самом деле — это ты?! И, как видишь, ты действительно не можешь защищать то, о чем не имеешь представления…
Занудин пребывал в гнетущем безмолвии, глаза его покраснели и распухли, в мыслях творилась чехарда.
— А ведь истина, открою тебе секрет, абсолютно простая штука, — доверительно продолжала муха после минутного раздумья. — Она не требует для себя особенного пространства, времени, условий. Она витает в воздухе, она заключена в каждом атоме любого из существующих и только еще готовящихся к рождению миров! И в том, что она стала такой недоступной, виноваты они… — муха резко вздернула крылья вверх, указывая на очередной пролетающий по небу клин.
Шлеп! шлеп! шлеп! шлеп! — точно в ответ на проявленное внимание посыпались на землю испражнения.
— Истина одна! Но вот сколько ее интерпретаций! Сколько мерзкой толчеи, переливания из пустого в порожнее! Сколько повторения и переделок, недомолвок и перехлестов, воспевания множества маленьких разрозненных правд во имя торжества одной великой Неправды!! У-уф… — насекомое тоскливо взглянуло на Занудина и, зажужжав, перелетело на новую кучу.
Куча — скорее, кучка — была совсем миниатюрной, нежно-песочного цвета с трагично-красными крапинами, и под насекомым ее почти не стало видно. Занудина посетило вдруг странное подозрение: муха давно присмотрела среди множества куч именно эту и, необычайно талантливо заговаривая зубы, добралась-таки до намеченной цели. Ей-ей, что-то будет.
— О чем думают люди?! Откуда эта твердолобая потребность все усложнять, учить других тому, во что сами не верят, преумножать глупость, в которой и без них во все времена не возникало недостатка?! — хоботок насекомого мелко задергался и принял такую вычурную форму, будто муха в этот момент горько усмехалась. — Я знаю, чем закончить твою вынужденную экскурсию…
После этих настораживающих слов ротовой орган мухи принялся за работу. Отвратительно хлюпая, с жадностью всасываемый сок до отказа наполнил ее зоб и кишечник. Насекомое смачно рыгнуло и, перехватив взгляд невольно поморщившегося Занудина, произнесло:
— Ну что смотришь, бестолковый? Это для тебя…
И вот тут-то дело приняло немыслимо скверный оборот… Занудин почувствовал, что задыхается и близок к потере сознания. Его брюхо раздавалось на глазах, а рот и горло были полны какой-то вязкой и приторной на вкус эссенции. Становилось не сложно догадаться — какой! На этот раз муха действительно полакомилась не для себя…
— Ммру-а-а-ыы!! — выкатив глаза, то ли замычал, то ли заревел несчастный Занудин.
Впав в безудержную истерику, он пальцами выскребал изо рта то, что не успел еще проглотить. Горячий пот градом катился по перепачканному телу Занудина, дрожащему и извивающемуся точно в предсмертных конвульсиях.
— Ну вот, как всегда… — пожимая плечами, пробубнила муха, с опаской поглядывая на мучения Занудина. — Шарахаемся от всего, чего не понимаем… Это ж — аллегория. Коньки, надеюсь, не откинешь, чудик?.. Не паникуй. Перетерпи. Я ведь сказала, я не творю зла.
Внезапно Занудин успокоился и замер. И даже весь как-то обмяк. Взмокший лоб крестиком прорезали две резкие черточки. Короткая вертикальная означала, по всей видимости, сильное удивление. Горизонтальная — наплыв волнующих размышлений.
