Федя Сияпин смотрел на Валерия без особой симпатии. Было похоже, что ему так и не удалось заснуть этой ночью. Он закрыл папку, лежавшую перед ним на столе.

– Где ты, черт тебя побери, был? И куда ты дел своих баб? – потребовал он.

Барский ухмыльнулся.

– Спал. Доктора рекомендуют в моем возрасте не менее семи часов здорового крепкого сна каждую ночь. Полагаю, что в твоем возрасте надо спать не меньше десяти часов. Успокойся. Женщины в надежных руках. В моих.

– Когда-нибудь, Барский, когда-нибудь я обещаю тебе…

– Кроме того, люди пожилого возраста должны следить за своим давлением, – любезно заметил Барский. – Ну, а теперь что ты хочешь мне сообщить?

– Сообщить? – заорал Сияпин. – Ты заставил меня целую ночь тебя разыскивать, а теперь у тебя хватает наглости требовать от меня отчета! Слушай…

– К этому времени ты, конечно, уже связался с Сочами и с Лубянкой и получил распоряжения относительно меня. Поделись.

– Ах, вот так?!

– Поделись, старикаша, – нежно улыбнулся Барский.

– Ты уже засвидетельствовал свое почтение майору Зацепину? – Сияпин зажег сигарету и бросил спичку в корзину для бумаг. – Милиция не прочь задать тебе несколько вопросов.

– Я загляну к нему попозже. Выкладывай.

– Ну-ну, – Сияпин открыл папку. – Гришка Насос был босяк, громила, которого нанимали время от времени в разных местах. Грабежи, рэкет, пять изнасилований. Мы думаем, что за ним числится несколько убийств, но пока он еще ни разу не засыпался. До сих пор неизвестно, связывает ли его что-нибудь с Лифшицем. А как насчет этой Малютиной? Может, она его знает?

Барский покачал головой.

– Нет. Это точно. И насколько я знаю, он ни разу не был в моем заведении.

– Ага, – Сияпин сделал пометку. – Мы не знаем, на кого он работал и что искал. Пока девушка не побывает в квартире, мы даже не можем сказать, пропало ли там чтонибудь. Лучше бы ты нам ее доставил, Барский.

– Со временем. Искали чтото небольшое, может быть, бумаги. Козел, который это делал, сорвал со стен все Наташины рисунки.

– Моя промашка. Я должен был сразу же узнать твой голос, когда ты звонил сюда. – Он пристально посмотрел на Барского. – Ты взял что-нибудь оттуда?

– Ничего. Я приехал туда, чтобы поговорить с Наташей, увидел жмурика и сразу же дернул оттуда.

– Это мы знаем. Ты там был всего одиннадцать минут.

Барский сделал вид, что его полностью занимает процесс доставания сигареты из пачки и некоторое время усердно разминал ее.

– Я вот чего никак не могу понять. Как вы точно узнали время, когда там появился Насос?

– Это не мы, – Сияпин достал отчет, напечатанный на машинке. – «Почтовый ящик», на который работал Лифшиц, чрезвычайно заинтересован в том, чтобы найти его. Они поручили начальнику своей службы безопасности, Ваське Игнатову, посмотреть что к чему. Кстати, отставной майор, следователь по уголовным делам, работал на Петровке, уволен из органов в связи с сокращением. У Лифшица в последнее время были проблемы с деньгами. В городе у него было три или четыре девочки, но только Наташа могла быстро раздобыть приличную сумму. Игнатов решил, что если Фима Лифшиц где-нибудь и покажется, то скорее всего у нее. Он видел, как Насос зашел в дом, но не знал, к кому тот направляется. Аналогичным образом он засек и тебя.

– Наташа уехала примерно в половине одиннадцатого, – сказал Барский.

– Этого он не видел. Гаражи выходят в проулок за домами. Мы полагаем, что она уехала именно этим путем. Убийца, очевидно, тоже воспользовался черным ходом. Задняя дверь в доме обычно заперта, но любой пионер откроет ее за две минуты.

– Ага, – Барский перебросил сигарету из одного угла рта в другой. – А что там за финансовые трудности у Лифшица?

– Насколько нам известно, у него восемь-девять тысяч долга в казино по всей Москве. Обычно казино не играют в долг, предпочитают сразу получать наличными. Но он считался роскошным, состоятельным клиентом, и с него брали расписки. Многие из этих долгов он сделал довольно давно. У нас тут есть один специалист по азартным играм, Борис Баторин. Считается, что долговые обязательства, которые он держит, составляют тысяч семнадцать баксов. Мы с ним потолковали пару часов назад.

– Баторин? И что же он говорит?

– Заявил, что ничего не знает. Признался, что Лифшиц ему должен, но говорит, что не очень беспокоится. У того и раньше были трудности, но он как-то выкручивался.

– На этот раз ему не достанутся деньги Наташи Малютиной. Можешь так и передать этому козлу, – угрюмо сказал Барский.

– Хорошо. Будь спокоен. Это останется между нами. Деньги не уйдут из вашей семейки.

Барский протянул руку и ухватил Сияпина за рубашку.

– Кто-нибудь помоложе был бы сейчас уже без зубов, – негромко сказал он.

Сияпин вырвался и с сожалением взглянул на место, где совсем недавно была пуговица.

– Ладно, ладно. Пошутить нельзя.

– Сказать, чем пахнут твои шутки? Рассказывай дальше.

– Хорошо. Да, собственно, и осталось-то немного. Мы знаем, что Лифшицу нужны деньги, знаем, что должает он не в первый раз, но раньше он как-то устраивался. И теперь нам захотелось узнать, где он доставал деньги раньше. – Он написал что-то на листке блокнота, оторвал и передал Валерию. – Это шалавы, с которыми он встречался больше двух раз за последние месяцы. Мы их проверяем. Пока ничего нет.

Барский покачал головой.

– Иногда у меня возникает вопрос, что у некоторых в голове вместо мозгов? Перед нами игрок, постоянно нуждающийся в деньгах. Можно предположить, что ради баб и бабок он пойдет на что угодно. И, несмотря на это, он получает допуск к секретной оборонной работе.

– Не жди от меня утешения, – раздраженно ответил Сияпин. – я об этом казанове вообще услышал в первый раз только когда он пропал. Он у них считался гением, вундеркиндом или чем-то в этом роде. Институт он закончил в двадцать лет и к тому времени был, насколько я знаю, автором тридцати научных работ. Возможно, через месяц он бы эмигрировал в Израиль, как и вся его родня, но его вовремя призвали в армию и, к счастью, не отправили в стройбат, а заперли в «почтовый ящик», закрытый завод, он же научно-исследовательский институт электронно-вычислительной техники. Его профессор, подрабатывавший в МГУ, а в основном вкалывавший в «почтовом ящике», уговорил директора забрать юношу к себе. И уж там-то он себя показал! Истерики, вопли, наглые выпады в адрес начальства, вопиющие нарушения трудовой дисциплины и неприкрытое хамство в адрес руководителей завода, а также страны, партии и правительства.

– И ему все это спустили с рук? – удивился Барский.

– Более того, весь первый отдел «почтового ящика» только и занимался тем, что отлавливал анонимки против этого наглого рядового Ефима Моисеевича, как он требовал себя называть. Первый вопрос директора завода, когда он приходил поутру на работу, был: «Ну и что за эту ночь натворил жидёнок наш пархатый?» А пацан наотрез отказался жить в казарме и потребовал на заводе отдельной комнаты с телевизором и радиоприемником. Потом ему стали доставлять все западные журналы, каких он только мог пожелать от «Физикал ревью» до «Плейбоя», сигареты только «Мальборо», это в восьмидесятом-то году. Ну и представь себе, что на него нарвался сам генерал Кравцов Генрих Эдуардыч во время инспекции завода. Шел себе тихо-спокойно в сопровождении директора и его камарильи, и вдруг услышал звуки рок-н-ролла. У него сходу нюх срабатывает, он шасть вбок, по коридорчику, за угол, остальные в ужасе только поспевают за ним. И что же – в накуренной комнате, стены которой увешаны плакатами с голыми шлюхами из «Плейбоя», на полу валяются пивные банки! (оцени, в восьмидесятом-то году), а на тахте возлежит юнец двадцати лет отроду и тащится под музыку «Роллингов»! Генерал от ужаса и ярости дар речи потерял, только захрипел что-то и руками замахал. А нахал так нагло и заявляет: «Господа военные, вы-таки мне немножечко мешаете.» Генерала выводят под белы ручки, и тут ему вдогонку звучит израильский гимн «Шолом-Алейхем». Итог – сердечный приступ у генерала, директора завода сняли, а что у пацана, как думаешь?