– Наш дом! – вскрикнула София.

Шадрак негромко рассмеялся.

Некоторое время София вглядывалась в чьи-то воспоминания о своем доме, потом стала исследовать другие места. Вот школа, вот любимый уголок у реки… Несколько минут она увлеченно возилась с картой, затем отложила перо.

– Значит, матерчатая карта показывает погоду, – медленно проговорила она. – Глиняная – землю, а металлическая – дома…

– Искусственные постройки, – уточнил Шадрак. – Не только дома, но и дороги, железные и обычные, мосты и тому подобное. Все, что возведено человеческими руками.

– Человеческими руками, – повторила София. – Понятно. А что нанесено на стеклянную карту?

Шадрак поднял брови:

– Вот ты мне и скажи. Чего недостает в воспоминаниях, которые ты видела?

София сосредоточенно уставилась на стеклянную пластинку. Взяла в руки и стала рассматривать, но, как и прежде, увидела лишь свое смутное отражение. Потом ее осенило. Но догадка была столь чудесной, что девочку одолели сомнения.

– Наверное… людей?

– Попробуй и убедись, – сказал Шадрак.

– Только что-то я не пойму, как разбудить карту.

– Правильно, эта из числа самых непростых.

И в подвале с ней тяжеловато поладить. – Он поднялся. – В других местах, как правило, имеется окошко с дневным освещением, а карту держат завернутой. Поднеси ее к лампе!

– Ух ты! – воскликнула София. – Свет!..

Она взяла стекляшку и подошла с нею к дяде, стоявшему возле кресел в углу. Пластинку озарили яркие лучи – и по гладкой поверхности тотчас разбежались тонкие белые линии, напоминавшие морозный узор на окне.

Шадрак взял карту у Софии и поднял повыше.

– Стеклянные карты, – сообщил он, – отображают человеческие деяния, человеческую историю. Первое знакомство может произвести странное впечатление… Ты «вспомнишь» людей, которых никогда не видела, разговоры, которых не вела… Нужно четко отличать свои собственные воспоминания от посторонних. Со временем ты научишься и этому. Что ж, я знаю наверняка, что эта карта ничего пугающего не содержит. Ты можешь безбоязненно наслаждаться ее памятью.

Он вернулся к рабочему столу и уложил пластину лицевой стороной вверх. Потом разместил камешки на обоих циферблатах легенды, выбрав цифру десять.

– Ну, бери перышко! – подбодрил он Софию.

Девочка наморщила лоб. Погружаться в глубины именно этих воспоминаний ей странным образом не хотелось.

– Давай, давай, – сказал Шадрак. – К примеру, вот здесь, возле рынка…

София подвела перышко к рынку Квинси и коснулась стекла. Тотчас же неудержимым потоком хлынули впечатления. Повсюду кругом – людской говор, смех, громкие возгласы, шушуканье вполголоса… Женщина, стоявшая рядом, тщательно пересчитывала деньги. Мимо прошел мальчишка с полной коробкой оранжерейных цветов, София тут же почувствовала их густой запах. Она увидела, как дыхание вырывается изо рта облачками белого пара. Вот мелькнуло сонное лицо фермера, приехавшего с телегой картошки откуда-то издалека. Все было таким ярким, словно она в самом деле там когда-то была. Правда, картинки имели отношение только к людям. Городская обстановка и даже земля под ногами оставались нечеткими.

София оторвала перо от стекла и сморгнула.

– Странно как-то, – проговорила она. – Людей я вроде помню… и больше ничего. Даже не пойму, где это происходит!

– Знаю, – отозвался Шадрак. – Непривычно видеть себя вне окружающей среды. – И он отодвинул стеклянную пластинку подальше. – Теперь я покажу тебе, ради чего вообще возился. Право же, оно того стоило.

Взяв карту-лоскуток, он подул на нее и уложил на стол, будто для чтения. Кончиком пальца сбрызнул водой глиняную табличку и поместил на ткань край в край. На глину легла металлическая пластинка – там еще просматривался рисунок. И поверх всего Шадрак водрузил стекло, где камешки по-прежнему отмечали десятое число и десять часов.

– Попробуй, – предложил он племяннице.

София взяла перо и стала смотреть сквозь стекло. Внизу были хорошо видны серебристые линии металлической карты. Вздохнув поглубже, девочка навела перо на перекресток Чарльз-стрит и Маячной.

И перед ней во всей полноте предстал мир, каким он был десятого февраля тысяча восемьсот тридцать первого года. Люди торопливо шли по дорожкам общественного луга, притопывая от стужи, голые ветви деревьев покачивались на фоне серого неба. На льду замерзшего пруда вычерчивали фигуры конькобежцы. Прохожие спешили туда-сюда с корзинами для покупок, некоторые ехали на велосипедах; резиновые колеса вращались совершенно беззвучно. В окнах домов двигались силуэты: кто-то ел, кто-то болтал, работал, валялся в постели…

София как будто нырнула в иной мир – свой собственный, но все равно незнакомый. Она понимала, что в ее голове проносятся чужие воспоминания, но по жизненности они нисколько не уступали ее собственным. Она вздохнула и убрала перо.

– Мне бы такую ясную память, – сказала она. – Я все помню какими-то обрывками… А здесь совершенная картина.

– Это у всех так, – пояснил дядя. – Поэтому полезно строить карты послойно. Мы не можем все удержать в голове. Скажу тебе даже больше: человеческая память схватывает на удивление мало подробностей. Однако, когда начинаешь совмещать воспоминания разных людей об одном и том же предмете, мозаика складывается и оживает.

Тогда София высказала вслух то, что было у нее на уме с первого же момента, когда она поняла назначение стеклянной карты.

– А как ты думаешь, дядя… возможно ли, что мама с папой где-нибудь оставили свои воспоминания, заключив их в подобную карту?

Шадрак провел рукой по волосам.

– Вероятность есть, – проговорил он медленно. – На момент отъезда из Бостона твои родители не умели составлять карты памяти. Но кто сказал, что они не могли научиться?

София добавила:

– Или кто-то другой мог сделать карту, в которой их можно увидеть.

– Отличная мысль, София! Даже мимолетное воспоминание, запечатлевшее их, оказало бы нам бесценную помощь… Ты поймешь, о чем я говорю, если посмотришь сейчас на эту улицу и наш дом.

София немедленно прижала перышко к стеклу. Перед нею снова предстал серый день; холодный сырой ветер гнал низкие облака. Улица казалась пустынной. В окошках, несмотря на полдень, виднелись слабенькие огоньки свечей – непогожее небо давало слишком мало света. Красная дверь, так хорошо знакомая девочке, была закрыта. Она пригляделась к окнам верхнего этажа и увидела за стеклом юношу. Он что-то увлеченно читал, сидя за столом и подперев рукой подбородок… Неожиданно воспоминание стало еще ярче, словно кто-то отдернул вуаль. Юноша в окне оторвался от книги. Повернулся и посмотрел прямо на нее. На Софию. Улыбнулся…

Девочка ахнула и подняла перо.

– Он посмотрел на меня! – взволнованно поделилась она с Шадраком. – Тот… за окном! Кто это был?

– Значит, ты его видела! – Дядя взял у нее перо, сам приложил к той же точке – и заулыбался воспоминанию. – Подумай хорошенько, и ты сообразишь, кто это был.

– Неужели дедушка?

– Да, твой дедушка. Мой отец.

– А почему он мне улыбнулся?

– Потому, что воспоминание принадлежало твоей прабабушке и моей бабушке Лиззи. Это она стояла на улице, а он улыбался ей из окна. – Шадрак отложил перо и вздохнул, отчасти тоскливо. – Чудесное мгновение, правда?

София испытала настоящее благоговение: она только что увидела мир глазами своей прабабки, женщины, которую она не застала на этом свете. Однако присутствовало и ощущение тревоги, неловкости, словно она невзначай подсмотрела что-то очень личное и ей вовсе не предназначенное.

– Чудесное мгновение, – медленно повторила она. – Только не мое. Это вправду хорошо – чужими глазами на все глядеть?

Взор Шадрака стал задумчивым.

– Ты задалась важным вопросом, София. Помнишь, о чем я только что тебе говорил? Важно знать, где кончаются твои собственные воспоминания и начинаются чужие. Учти такую вещь: люди не утрачивают впечатлений, которыми поделились с картой. Поделились, понимаешь? И это выводит нас на следующую проблему. Дело в том, что ничья память не совершенна. Делая эту работу, я постарался разузнать все, что только можно, о том месяце в Бостоне, от тогдашней манеры одеваться до строительства кораблей. Потом присовокупил добытые воспоминания к известным сведениям. Нельзя забывать, что карты, в том числе карты памяти, не являются идеально точными и представляют собой лишь более или менее подробные приближения. Рассматривай их как книги по истории: автор старается следовать истине, насколько это возможно, но зачастую опирается на разрозненные свидетельства, поэтому факты переплетаются с домыслами. Так, на самой лучшей карте отображается не стопроцентно объективная реальность, а скорее ее интерпретация, выполненная составителем, его, скажем так, авторская рука. А ведь любое толкование – не единственное…