Ничего не забыла Анастасия.

Вернее, она не давала себе забыть ни одно из их любовных свиданий, снова и снова вызывая в памяти их детали, на первый взгляд, малозначащие. Это было похоже на зарубки на стволе дерева. Оно выросло вопреки всему, из косточки, брошенной случайно на почву невзрыхленную, не удобренную, не пропитанную влагой.

Рекомендательное письмо к премьер-майору Михаилу Леонтьевичу Фалееву Аржановой дал сосед по имению. Он знал только, что Фалеев – богатый купец и недавно взял генеральный подряд на строительство Адмиралтейства в новом городе Херсоне. Так Анастасия, приехав туда, сразу и попала на один из домашних вечеров, которые премьер-майор устраивал регулярно. Откуда было ей знать, что Фалеев – ближайший сотрудник губернатора Новороссийской и Азовской губерний, и связывают их дружеские отношения, что Потемкин бывает в доме Фалеева довольно часто, запросто являясь к старинному приятелю.

Почти сплошь расшитый золотом парадный кафтан генерал-аншефа сверкнул среди скромных мундиров офицеров и чиновников, подобно солнцу. Да и сам князь, на голову возвышаясь над толпой гостей, улыбался, словно Адонис, великолепный и прекрасный. Черная повязка на левом глазу ничуть не портила его чела с румянцем на щеках, с высоким лбом и вьющимися над ним светло-русыми волосами. От него исходило волшебное сияние, и Аржанова, как и все присутствующие, повернулась к этому невидимому потоку и легко подпала под его воздействие.

Когда объявили очередной танец, то светлейший раздвинул плечом толпу и пошел к ней, чтобы пригласить на менуэт. Она послушно подала ему руку. Потемкин слегка сжал ее пальцы в кружевной перчатке. В тот миг молодой флейтист, игравший соло на вступлении к танцу вдруг сбился, взял неправильную ноту. Князь сначала посмотрел на балкон, где сидели оркестранты, потом перевел внимательный взгляд на нее и сказал: «Не будем слишком строги. Наверное, юноша задумался… о любви!»

Кроме этой фальшивой ноты, все остальное было у них по-настоящему.

Она приняла его приглашение и после вечера у Фалеева поехала не к себе на квартиру, снятую на улице Арсенальной, а в губернаторский дворец, хотя прежде на комплименты обходительных кавалеров подобным образом никогда не отвечала. Ночь в объятиях светлейшего показалась ей дивной сказкой, хотя после гибели мужа она не познала ни одного мужчины и в тот час в постели изо всех сил старалась скрыть боль и смущение. Утром противясь его настойчивости она чуть не выпрыгнула в окно и, объясняя князю свои правила поведения, прибегла к физическому воздействию – ударила Потемкина кулаком в солнечное сплетение, хотя чувствовала, что без этого человека ей теперь не жить…

– Вы слышите меня, Анастасия Петровна? – он стоял рядом и протягивал ей руку.

– Да, слышу.

– Тогда пойдемте.

– Куда?

– Я хочу показать вам дворец…

Аржанова бывала в царских аппартаментах, но полностью, от первого до последнего этажа ни одного из петербургских дворцов еще не видела. Сейчас Потемкин, не выпуская ее руки, медленно повел молодую женщину по длинной анфиладе комнат. В нескольких гостиных – Белой, Красной, Голубой – они рассматривали мебель и гобелены. В библиотеке с остекленными книжными шкафами Потемкин гордо продемонстрировал ей свою коллекцию древних манускриптов и гравюр.

В Английском кабинете внимание Аржановой привлекли каминные часы высотою более аршина. На мраморном основании с круглым циферблатом располагалась литая скульптурная композиция весьма пикантного вида «Амур и Психея» из бронзы с позолотой и патинировкой.

Наконец, они добрались до будуара.

Как все другие помещения Аничкова дворца, он отапливался недостаточно, был огромен, заставлен дорогой мебелью, обитой темно-бардовым бархатом и… совершенно неуютен. Анастасия бросила взгляд на широченную кровать под балдахином и зябко повела плечами. Раздеваться здесь, отражаясь в больших овальных зеркалах и глядя на пышнотелую древне-римскую деву, едва прикрытую прозрачной туникой на картине художника XVII века Герарда Терборха, ей вовсе не хотелось.

Потемкин словно угадал ее мысли.

– Обычно я ночую в другом месте, – сказал он.

– Где же это, ваша светлость?

– Придется вернуться на первый этаж.

– Хорошо, – согласилась она.

Тесная спаленка с низким выбеленным потолком, три окошка с ситцевыми занавесками, изразцовая печь, около нее – кровать, покрытая серым солдатским одеялом, – вот где сейчас очутилась Анастасия. Годы бедного детства и юности оставили неизгладимый след, и потому светлейший любил такие помещения. Нынешняя должность, высокий чин научили его естественно держаться и в апартаментах Зимнего дворца. Но, растратив душевные силы, он приходил сюда, чтобы отлежаться.

В комнате было жарко. Потемкин повесил кафтан на крючок у двери, помог своей гостье снять казакин. Оцепенение царского чертога, которое владело ими до сих пор, рухнуло. Жадно, нетерпеливо, безотрывно стали они целоваться. Вновь ощутила Аржанова вкус его губ – терпкий, как вино.

Вдруг светлейший слегка отстранился, посмотрел на нее загадочно и спросил, какой сегодня день недели. «Суббота», – рассеянно ответила она, погруженная в собственные воспоминания.

– Значит, банька по-черному, – сказал князь. – Попаримся на славу. Уж не обессудьте, Анастасия Петровна, но венички-то у меня березовые, жесткие, кожу дерут как следует…

Красно-белую громаду Аничкова дворца Анастасия никак не могла соединить с русской баней – строением незамысловатым, приземистым, бревенчатым, – и этому предложению удивилась. Тогда Потемкин подвел ее к окну и показал на узкую дорожку, ведущую в сад в сторону реки. За деревьями и впрямь виднелась банька, из трубы над ее дощатой крышей валил дым. Все очень напоминало на родную усадьбу, но там она парилась в бане только с мужем, потом – в одиночестве и лишь иногда с горничной Глафирой. Вспомнив про то, Аржанова поначалу воспротивилась его уговорам: нет у нее здесь сменного белья, полотенец, мыла, а березовыми вениками она и вовсе не пользуется.

Светлейший догадывался, что смущает красавицу.

Во время путешествия в Вену она его забыла. Любовь, конечно, жила в ее преданном сердце, однако чувственные, сугубо телесные ощущения притупились. А его власть над госпожой подполковницей – он был глубоко убежден – именно в том и состояла. Он один умел ласкать ее так, как она того хотела. Не сразу князь постиг тайну Анастасии, но когда это случилось, минуты их близости сделались совершенно восхитительными. Они оба поровну пили из сладчайшей чаши, и теперь Потемкин желал, чтобы любовный напиток вновь опьянил ее с прежней силой.

Сумерки окутывали сад, когда он вывел Аржанову из дома, накинув ей на плечи просторную овчинную доху. Один лакей шел впереди и нес смоляной факел, освещая им дорогу. Второй лакей держал в руках корзину с принадлежностями: полотенца, простыни, льняное белье, коробочки с разноцветным мылом, веники, жбан с квасом, хвойная настойка, которую следовало вылить в парной на раскаленные камни для запаха. Анастасия медленно ступала по накатанной, почти ледяной дорожке и думала о том, как светлейший будет ее раздевать.

Он делал это отлично, зная наизусть особенности женского наряда. Корсаж, затянутый шнурком, имел внизу, на соединении с юбкой, потайной узел, и если правильно дернуть за него, то створки изделия, снабженного для жесткости полосками из китового уса, постепенно открывались, напоминая собою морскую раковину. После того тонкая батистовая рубашка служила лишь условной преградой. Подобно легкому облачку она окутывала прелестные формы, придавая им вид весьма соблазнительный.

Узкий предбанник освещал один фонарь. Поставив корзину на пол, лакей ушел. Потемкин нашел потайной узел на корсаже Анастасии. Сильный рывок вниз и направо ослабил шнуровку. Не торопясь, светлейший стал выдергивать шнур из отверстий, освобождая ей плечи, и вскоре выпустил на волю две чудесные райские птицы, чьи темно-розовые клювы смутно вырисовывались в полумраке. Он не удержался и поцеловал их, языком дотронувшись до припухлых окружий, цвет которых был нежнее.