***

В конце концов я не выдерживаю и звоню Марте. У нее очередная запарка, но она готова сбежать и встретиться со мной в «Шордиче»[102], возле архитектурного бюро, где она работает.

Официантка усаживает меня рядом с двумя молоденькими девушками в модных нарядах. Восьмидесятые возвращаются или, может быть, это просто прихоть молодежи. Девушки едва вышли из подросткового возраста. Возможно, они вместе учились в школе, как мы с Мартой, а теперь впервые вновь встречаются в большом городе.

Так все это и начинается: следят за тем, как они одеты, как выглядят, их переполняет неуверенность в себе и одолевают мелкие проблемы. Затем жизнь крепко бьет их разок-другой, и некоторые из друзей отсеиваются, но некоторые остаются, чтобы пройти через невзгоды вместе. Пока не станут потрепанными, помятыми, в морщинах и шрамах, как физических, так и метафорических. Пока не перестанут притворяться. У меня есть друзья, которых я знаю почти все свои тридцать девять лет, и если я дотяну до восьмидесяти, то, надеюсь, будут у меня друзья, которых я буду знать почти восемьдесят лет.

Появляется Марта и обнимает меня.

— Ты так изящно выглядишь, — говорю я. — У тебя такая челка. Тебе идет.

Помимо новой стрижки, на ней розовое шерстяное платье, черные кожаные ботинки и черная кожаная куртка, как у байкера. Городской прикид.

— Увидеться с тобой здесь — это какой-то фантастический сюрприз, — говорит она. — Ты приехала прошвырнуться по магазинам или что-то еще? Как твоя жизнь?

— Давай сначала ты.

Марта, если того требуют обстоятельства, иногда может быть тактичной.

— Слишком много работы, как обычно, — медленно говорит она. — Видела парочку хороших фильмов. Так пока и не встретила перспективного партнера для совместной жизни. Ходила на пару свиданий, которые казались мне многообещающими, но не повезло. Мужчины вокруг все какие-то… эгоистичные, что ли. Сосредоточенные на себе. В Лондоне слишком много классных женщин, которые крутятся вокруг слишком небольшого количества нормальных мужиков. И это делает их самодовольными. Мужиков, я имею в виду. Честно говоря, послушала сейчас себя и поняла, что жизнь моя могла бы быть и поинтереснее. Теперь твоя очередь.

Я стараюсь поддержать такой же небрежный тон, каким говорила она.

— В общем… мне наконец-то стало ясно, что мы больше не можем держать Фрейю у нас дома. Но Тобиас, похоже, в настоящий момент с этим не согласен. Вот я и приехала сюда, чтобы отдать ее в приют. И провести ЭКО, чтобы у меня были мои близняшки. От другого партнера, понятное дело. Банк спермы.

Марта бросает на меня один из своих пронзительных взглядов.

— Когда я говорила, что хотела более интересной жизни, — говорит она, — я не имела в виду, что она должна быть настолько уж интересной, как твоя. — Она выдерживает секундную паузу. — Анна, ты что, совсем спятила, окончательно и бесповоротно?

— Вовсе нет. Все это — чистая правда. Тобиас не хочет оставлять ее. Поэтому я оставила их обоих. Все это к лучшему, правда. Теперь я в этом просто уверена.

— Ты разыгрываешь меня? Ты бросила своего ребенка?!

— Марта, это должно было когда-то случиться — рано или поздно. Я слишком долго прятала голову в песок. Не имеет смысла прикидываться, что все еще будет в порядке. Потому что в порядке не будет. Для меня внезапно прошла проверка реального положения вещей. И слава Богу, что это произошло. Потому что и так уже слишком поздно.

— А как же твой муж? Как Тобиас?

— Честно говоря, Марта, наши отношения уже несколько месяцев как зашли в тупик.

— Теперь я и вправду вижу, что ты их потеряла. Если хочешь знать, вы с Тобиасом, видимо, были главной причиной того, что я не встретила своего мистера Правильного Мужчину. Я не могла согласиться на что-то менее… страстное, веселое и заботливое, чем у вас. Не говоря уже обо всех тех невозможных вещах, которые вы с ним вдвоем делали, совершенно не прилагая никаких усилий.

— О, как раз без усилий ничего не было. Я наконец-то получила разрешение открыть свою кулинарную школу, но тут, кажется, все одновременно встало на моем пути: и ребенок, и Тобиас, и пересыхающая земля, и рушащийся дом, и портящиеся фрукты, которые нужно консервировать, и все это поместье, переполненное крысами. Не говоря уже о погоде: ураганоподобные ветры, то засуха, то наводнение, минусовая температура или жара, в которой можно спечься. И целая куча разных эксцентричных персонажей, которые ведут себя совершенно неконтролируемо. И этот беспорядок… Я не могу ничего добиться. Слишком много отвлекающих факторов. Мне просто мешает сама жизнь.

— Знаешь, Анна, — медленно говорит Марта, — у меня замечательная работа. Моя карьера, которая удерживает меня занятой все время. Любой может работать, пока не умрет. Но я хочу жизни.

***

Со смерти своего отца я избегала возвращаться в дом, где выросла. Он остался в точности таким же. Короткая дорожка через сад. Аккуратно покрашенная передняя дверь, латунное дверное кольцо. Стойка для зонтиков и запах восковой мастики в прихожей. Меховые пальто моей матери и шерстяные пальто моего отца, висящие каждое на своих крючках. Гостиная с эркерным окном и удобными креслами, накрытыми той же тканью «либерти», из которой сделаны шторы. Дубовые журнальные столики. Элегантная белая с синим ваза, полная свежих цветов. Гравюры в рамках с изображением лошадей. Все эти вещи знакомы мне так же, как мое собственное лицо. И каждый из этих предметов вызывает какое-то свое воспоминание из детства.

Всего одиннадцать утра, но моя мать встречает меня в дверях в блестящем черном платье, при полном макияже, с жемчужным ожерельем на шее. Волосы аккуратно уложены, мне не верится, что все это ради меня.

— Должно быть, ты проголодалась, дорогая. Присаживайся в гостиной. У нас с тобой будет ранний ленч.

— Я пойду помогу тебе.

Холодильник ее забит совершенно несуразным количеством продуктов.

— Мама, ты не должна была этого делать. Я даже не знаю, сколько я у тебя пробуду.

— Я так хотела, чтобы твой визит прошел успешно, — говорит она с душераздирающей искренностью в голосе. — С точки зрения еды, по крайней мере.

Едим мы на кухне. На обед у нас очень вкусный мамин овощной суп, копченый лосось с черным перцем и ломтиками лимона, свежий черный хлеб и салат.

— Я подумала, что мы могли бы с тобой немного прогуляться, — говорит она.

Мы с ней десять минут идем вверх по улице до продуваемого всеми ветрами угла, откуда открывается вид на раскинувшиеся вокруг поля графства Кент.

— Когда мы вернемся домой, я должна тебе что-то сказать, — говорит моя мама. Так что, разумеется, мы поворачиваем назад.

— Я не хочу никаких споров по этому поводу, — говорит она. — В прошлом ноябре — перед тем, как родилась моя внучка, — я вдруг поняла, что после смерти твоего отца я тратила деньги маниакально. Поэтому я начала экономить и без всякого напряжения копить. Мне нужна была цель, нужна была причина экономить, поэтому, когда родилась Фрейя, я начала откладывать деньги для нее. Теперь я хочу открыть для внучки соответствующий трастовый фонд, и для этого мне нужно разрешение ее родителей.

— Это не обязательно.

Мама набрасывается на меня с ожесточением, необычным для нее.

— Знаешь, она ведь не только твоя, она принадлежит всем нам — Тобиасу, твоему отцу, Марте, даже Кериму с Густавом и той радостной девочке, которая все время слонялась там без дела. И я не хочу, чтобы ты проявляла в отношении нее собственнические настроения.

— Я очень тронута, — говорю я, — но…

— Она тронута! Тронута? Да как ты смеешь быть тронутой! — кричит моя мама. — Мы ведь семья!

***

Дом моего детства остался не настолько не изменившимся, как мне это показалось вначале. Постепенно я начинаю замечать, что, хотя снаружи все выглядит безукоризненно, чуть глубже под поверхностью царит беспорядок. Ножи и вилки свалены в выдвижные ящики на кухне кое-как, шкаф для белья забит до отказа. Я открываю буфет и обнаруживаю, что моя супераккуратная мама хранит там старые газеты.