Герман Полиграфович так и не понял, о каком подкреплении шла речь: милиция, военные, МЧС? Или и вовсе спецназ?.. Так или иначе, но он по-прежнему оставался на своём посту: сторожил осточертевшую железную дверь, а попутно изнывал под ворохом непутёвых мыслей. В придачу, перед самым «отбытием» Аллы Борисовны, Герман Полиграфович зачем-то ляпнул, будто у него есть какие-никакие связи в прокуратуре (через знакомого конферансье) и если где бы то ни было, «данный инцидент» посчитают дурацким розыгрышем, то можно припугнуть этими самыми связями. Хотя кого именно пугать, да и зачем, Герман Полиграфович понятия не имел.

Алла Борисовна, раскрасневшись от осознания всемогущества, ушла звонить, и до сих пор не вернулась – будто канула в пучину своего же собственного безумия.

Герман Полиграфович медленно обернулся, чувствуя, как трясутся коленки, а в животе от неприятных эмоций нарождается что-то жалкое и тянущее. Казалось, что за дверьми лифта притаилось вселенское зло. Сейчас оно выпустит когти, изогнётся в прыжке и вопьётся в плоть, силясь добраться до сердца! Тогда точно не будет ни новой работы, ни новой квартиры, ни новой жизни.

Престарелый музыкант споткнулся об металлическую банку из-под краски, присел и принялся шарить руками по холодному полу, в поисках оружия, которым можно было бы отмахнуться.

Занятый делом, музыкант не заметил, как, скрипнув, закрылись двери лифта, и всё прекратилось.

Понимая, что происходящее с ним выглядит абсурдным, Герман Полиграфович поспешил ретироваться в свою квартиру – ну, к дьяволу, эту полоумную Аллу Борисовну, со всеми её причудами! У него-то ещё шарики за ролики не закатились и крыша цела, пусть и подтекает местами...

«Просто температура, жар, бред. Оттого-то и мерещится чёрт-те-что!»

В глубине души, Герман Полиграфович понимал, что так не делается – нельзя покидать пост, как бы жутко не было.

«А на войне за подобную вседозволенность можно и вовсе лишиться головы: трибунал, расстрел, вышка. Но мы ведь не на войне. Так, дурью маемся по прихоти ненормальной бабенции!»

Заручившись подобными мыслями, престарелый музыкант покинул пост. Даже образ злющей Аллы Борисовны, с недовольно упёртыми в толстые бока ручищами, был не в силах вернуть былое повиновение. Резкий, мерцающий свет, только ещё больше усугубил и без того жалкое состояние Германа Полиграфовича, безумно скачущего через ступеньки, желая поскорее скрыться в своём крохотном мирке.

Всё же в чем-то они были похожи с консьержкой. Просто по-разному боролись со страхами.

«Неужто и впрямь мигрень, какая?.. – думал на бегу музыкант, цепляясь влажными пальцами за скользкие перила. – Нет-нет, не может быть! Так нельзя! Вдруг завтра появиться вакансия, – а она непременно появится, если я окончательно «расклеюсь»! – ведь это последний шанс для меня и тромбона! Болеть нельзя! Иначе снова бессонные ночи и хлорка три раза в день!.. Нет, конечно всё не так. Всего лишь лёгонький гайморит, который можно запросто обезвредить обычным ампициллином... А лучше водочкой – так уж наверняка!»

6.

- Фу, чем это так воняет? – прошептал Юрка и принялся боязливо оглядываться по сторонам.

- Рыбой, – ответила Светка, зажимая нос двумя пальцами; она помнила, что возвращаясь с улицы, следует, перво-наперво, помыть руки, а уж затем тянуться ими к лицу – ведь на пальцах и ладонях может таиться всевозможная зараза, особенно после детского сада. Однако как-то иначе выдержать атаку пробирающего до самих бронх смрада, было просто невозможно!

- А откуда она взялась? – не унимался Юрка; он суетливо топтался на месте, развозя по полу грязь.

- Да стой, ты, не вертись! – Светка схватила брата руками за голову: прикасаться к другим частям тела было не очень приятно. – Ну, посмотри, что наделал...

Юрка шмыгнул носом, нехотя замер.

Светка ещё раз пристально оглядела брата, бросила ключи на маленький столик у двери.

- Так, стой тут и не двигайся. Я тебя умоляю! – Девочка быстро скинула кеды и уверенно направилась в сторону кухни. – Мне кажется, я знаю, откуда взялась рыба...

Юрка хотел предупредить сестру о возможной опасности, но отчего-то так ничего и не сказал, продолжая покорно стоять у входной двери и всё отчаяннее вжимать голову в плечи. Под лобной костью вновь ожил Сверчок, который был уверен, что и поделом этой размалёванной ДЕВКЕ! Даже не смотря, что сестра, – пускай лезет в самое пекло, может тогда на их долю вороха безумия и котла боли попросту не хватит.

Юрка весь сжался.

Что это такое?.. Ведь Светка родная сестра, о ней нельзя так думать, даже не смотря на вражду. Да и есть ли вражда на самом деле?.. Вдруг это просто внушение? Внушение ЧЕГО-ТО, спустившегося ОТТУДА, где бродит злобный Месяц из страшного мультика!

Светка замерла у кухонной двери, прислушалась. С той стороны прошлёпали быстрые шажки, а на матовом стекле тут же обозначилась знакомая белая тень.

- Эй, как ты там?.. – шёпотом спросила Светка, на ощупь выискивая в сумке палку колбасы.

В ответ жалобно заскулили, и девочка, недолго думая, надавила на ручку.

Умка был страшен. В поисках пищи он, по-видимому, сначала собрал во всех углах паутину, затем выпотрошил мусорное ведро, вымазался в остатках рыбьих потрохов и, ко всему прочему, слопал газету, в которую те были завёрнуты.

Светка улыбнулась, присела на корточки.

- Эх ты, бедолага, – ласково сказала она, поглаживая нетерпеливо вертящегося пса по липкой шерсти. – Ты уже даже не белый, а какой-то дымчатый стал, как дымок.

Умка снова жалобно заскулил, явно больше не в силах себя контролировать из-за близости столь желанной колбасы. Пёс присел на задние лапы и, нетерпеливо стуча толстым хвостом по полу, обратил к девочке слезящиеся глаза.

- Эти душегубы, называющие себя родителями, и впрямь тебе ничего не оставили, – Светка второпях распечатала вакуумную упаковку, хотя Умке, собственно, было на это плевать и, отломив половину котелки, сунула псу в нос. Блеснули острые как лезвие клыки, и девочка невольно вскрикнула, стараясь уберечь пальцы.

- Свет, ты чего? – послышался из соседней комнаты сбивчивый Юркин шёпот. – Что там?

Девочка проигнорировала вопрос брата, опасливо кинула Умке остатки колбасы.

- Ну, ты и впрямь оголодал... – Девочка осторожно погладила пирующего пса по мускулистой шее. – Ещё бы, вон какой крепыш.

- Свет, а... Ну, Свет! – снова заныл в прихожей Юрка. – Чего ты опять начинаешь! Я маме расскажу!

Светка выпрямилась.

- Я сейчас! – крикнула она, второпях кидая сумку на стол. – Стой, где стоишь!

- А где ОН?

- Здесь, – Светка схватила с радиатора отопления тряпку. – Они ему ничего поесть не оставили. Живодёры.

Светка ещё раз, как бы невзначай прошлась пальцами по липкой шерсти смакующего пса, после чего вернулась к Юрке.

- Видишь, всё в порядке, – небрежно сказала девочка и резко сдёрнула капюшон с головы брата. – А теперь время для самостоятельной работы, – Светка расстелила тряпку на полу и кивнула сконфуженному Юрке. – Давай, ботики снимай, а лучше и всё остальное, что ниже пояса.

Малыш недовольно засопел.

- Ну чего ещё?.. – не поняла Светка. – Давай-давай, пошевеливайся! Ко мне ещё прийти должны. А тут такое чудо у самых дверей...

- Кто прийти должен? – обиженно спросил Юрка, нехотя уничтожая «мотыльков» на ботинках.

- Не твоё дело. Мне ещё ужин готовить.

Юрка вздохнул, снова выпрямился.

- Так, что на этот раз?

Мальчик потупил взор, замялся.

- Отвернись, – нерешительно попросил он.

- Ох, как же я сама не сообразила! – Светка всплеснула руками и отвернулась. – Теперь доволен?

- Доволен.

Юрка принялся неловко стягивать свою амуницию, громко сопя и пуская пузыри.

Светка простояла спиной к отдувающемуся брату с минуту, после чего махнула рукой и направилась на кухню.

Умка благодарно уставился на девочку; от избытка чувств, даже высунул розовый язык.