Неожиданно Джулиан понял, почему ставит перед собой все эти вопросы и стремится их разрешить. В глубине души он панически не хотел думать о том, что произошло в Солсбери, о том, что жгло его душу и заставляло дрожать руки. Убийство. Он – лорд Джулиан Грэнтэм – совершил подлое убийство безоружного. Это была не благородная дуэль, не схватка в бою, даже не убийство в целях обороны. Это было убийство из-за угла. И самое ужасное, что он получил от этого почти удовольствие. Да, он убил ничтожную тварь, предателя, но он сразил слабого, беззащитного человека. Более того, набросился на него, искромсал, как мясник, и сам король присутствовал при этом и видел, как его верный подданный не совладал с собой. Джулиан рванулся вперед, схватил себя за волосы и сильно дернул.

– О, господи, спаситель мой!

С одной стороны, он испытывал ужас от содеянного, а с другой – торжество. И это, второе, чувство претило душе щепетильного дворянина, лорда Джулиана Грэнтэма.

Джулиан высунул голову в окошко. Он и не заметил, что уже стало светать. На улице появились редкие прохожие; явственно белело покрывало прикованного к позорному столбу. Кое-кто из прохожих подходил к нему, но в основном, опустив глаза, все спешили мимо. Накрапывал мелкий дождь, и на большой луже, окружавшей позорный столб и доходившей почти до портала церкви, расходились круги. И Джулиан вдруг понял, что ему нужно сходить в церковь, просто постоять под ее сводом и произнести покаянную молитву. Только тогда он ощутит облегчение.

Схватив шляпу и убедившись, что Карл крепко спит, он покинул комнату. На лестнице Джулиан немного замешкался, услышав шаги внизу. Он склонился через перила и увидел женщину в черной мужской шляпе, не спеша сходившую по ступенькам. Обождав, когда она выйдет, он двинулся следом. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, он думал только о покаянии.

Из-за угла показался крестьянин в широкополой шляпе и темном плаще, несший на плече лоток с яйцами. Так они и двигались в сером утреннем сумраке – три фигуры в темной одежде – женщина, осторожно придерживавшая юбку, крестьянин с лотком яиц и молодой лорд Грэнтэм, замыкавший шествие.

Джулиан вскоре заметил, что незнакомка движется в ту же сторону, что и он, и слегка поморщился. Он не хотел бы, чтобы его кто-то застал в церкви за молитвой. Пуритане не молятся поодиночке в церкви, для них церковь – всего лишь дом, где они сходятся на свои религиозные сборища. Их отношение к молитве было не столь трепетным, как у католиков, более суровым и упрощенным. Да и само здание церкви в Уайтбридже, как и в большинстве мест Англии, претерпело печальные изменения в духе времени. Когда-то портал ее украшали каменные изваяния святых, которые пуритане разбили в порыве религиозного рвения, и теперь обломки некогда прекрасных статуй валялись неподалеку, словно теперь, когда у ревнителей прошел религиозный порыв, у них не хватало желания или времени убрать их. Лепная готическая резьба на стенах и карнизах церкви также подверглась уничтожению, ибо, по представлениям пуритан, все, что прекрасно и радует глаз, является соблазном, посланным от дьявола, чтобы отвлекать праведников от благочестивых мыслей.

Джулиан с грустью вздохнул и отвел взгляд. Печальная картина. Он предпочел глядеть на шедшую впереди незнакомку. Костюм ее, несмотря на пуританское отсутствие украшений, свойственных знатным леди, все же выглядел очень элегантно. Темные пышные юбки, грациозно колыхавшиеся в такт движениям, только подчеркивали удивительное изящество тонкого стана девушки. Присборенные рукава оканчивались кружевными манжетами и были чуть прикрыты в запястьях отворотами темных лайковых перчаток. Вернее, была видна лишь одна рука, а другой незнакомка, похоже, придерживала у шеи широкую пелерину, отороченную по краям дорогим темным мехом. Волосы ее прикрывал маленький кружевной чепчик, поверх которого была надета черная шляпа с высокой тульей и жесткими полями. Шляпа сидела на голове с небрежным изяществом, не скрывая от идущего позади Джулиана стройной молодой шеи незнакомки, красивой линии покатых плеч. Да, глядеть на нее было приятно, и Джулиан невольно улыбнулся, любуясь прелестной женщиной. Что она хороша собой, он был почти уверен. Джулиан зашел сбоку, чтобы увидеть профиль незнакомки, невольно досадуя, что снующий перед глазами крестьянин то и дело заслонял ему даму. Но тут последний, наконец, свернул, ибо они оказались у большой лужи перед входом в церковь, и крестьянин, видимо, опасаясь за свой хрупкий груз, пожелал ее обойти.

Через лужу к ступеням церкви была перекинута дорожка из небольших булыжников, дабы прихожане не испачкали обувь. И теперь, когда Джулиану ничто не загораживало идущую впереди женщину, стало видно, как она, грациозно подобрав юбки, осторожно переступает, ставя ноги в узких полуботиночках на высоких квадратных каблуках с камня на камень. Ножки были удивительно маленькими. Почему-то это умилило Джулиана, и у него даже возникла мысль помочь ей, подать руку. Он сдержал себя, ибо подобный жест был в духе галантных роялистов, а не пуритан, для которых женщины – это прежде всего дочери прародительницы Евы, а следовательно, несут на себе проклятье ее греха и недостойны особой щепетильности.

Он немного постоял на месте, давая незнакомке отойти, и заметил, что прикованный к столбу мужчина, приподняв голову, наблюдает за ним. Почему-то это рассердило лорда Грэнтэма, и, хмурясь, он шагнул вперед. Камень оказался не очень устойчивым, да и лужа, видимо, была довольно глубока. Он шагнул еще и еще, но в тот же миг понял, что следующий камень является частью одного из разбитых воинствующими пуританами изваяний святых. Как католик, он внутренне ужаснулся этому и, уже занеся ногу, резко отдернул ее. В результате он тут же потерял равновесие и рухнул в воду.

– Проклятье!..

Лорд представил, как он смешон. Шляпа слетела, руки увязли в грязи, волосы сбились на лицо, к тому же он весь промок: вода попала даже за отвороты сапог. Но хуже всего было, что незнакомка вдруг повернулась и направилась к нему.

– Ты, видно, здорово ушибся, голубчик.

Джулиан поразился фамильярности ее обращения: она точно говорила с низшим существом, достойным лишь небрежной снисходительности. Правда, растрепанный и обрызганный грязью, он и не заслуживал иного. Поэтому Джулиан промолчал и поднял ногу, выливая затекшую в голенище воду.

А она не унималась.

– Давай, я помогу. Ну, давай руку. Давно говорила мэру Лимптону: это безобразие, что у входа в церковь такая лужа. Ну, как же это ты, а? И что теперь твои бедные яйца?

Джулиан так и вытаращился на нее. Подобная фамильярность в устах пуританки – это уже слишком.

– Ах, как мне жаль твои яйца, голубчик. Как они? Наверное, совсем плохо?

– Да нет… все нормально, – наконец выдавил из себя Джулиан.

Но она только всплеснула руками.

– Да как же нормально? Поверь, мне очень жаль твои бедные яички.

Джулиан был готов послать ее ко всем чертям.

– Какое вам дело, сударыня, до моих яиц? – почти прорычал он.

– Но в наше голодное время…

Ее реплику прервал громкий голос мужчины у позорного столба. Он так и залился смехом. Джулиан и молодая женщина недоуменно оглянулись на него. Тут до Джулиана стало доходить, в чем дело. До женщины тоже. В сумраке у противоположных домов она увидела обходившего лужу крестьянина с лотком яиц на плече. Глаза ее расширились, она словно хотела что-то произнести, но вдруг взвизгнула и, подхватив юбки, понеслась по камням прочь.

В следующий миг Джулиан тоже расхохотался. Он смеялся, пробуя встать, но поскальзывался в грязи и падал. Появились какие-то люди. Они недоуменно смотрели на странную картину: хохочущего у позорного столба наказуемого и еще одного весельчака, барахтающегося в луже. Когда Джулиан встал, он весь извалялся в грязи, но никак не мог успокоиться. Так, запачканный, хохоча, он прошел мимо собравшихся зевак, машинально стряхивая с мокрого пера шляпы воду.

Джулиан смог взять себя в руки только у дверей гостиницы и подумал, что срочно надо привести себя в порядок: платье было безнадежно испорчено; следует побыстрее переодеться в новое. Когда он увидел, как изумленно уставился на облепленного грязью постояльца хозяин, то вновь едва не рассмеялся, но все же сдержался. Главное, он добился своего: смех снял напряжение, изгнал из души чудовищное смятение.