- Надя, вы не ревнуете? - спрашивала Таисия Львовна.

    - Что вы! Я слишком уважаю своего мужа, чтобы ревновать его, - отвечала Надя.

    Порой, когда Василий уединялся с Таисией Львовной у себя в кабинете, Надя брала детей и уходила в гости к старикам. Для нее становилось тяжелым бременем слушать воркующий голос директорши, ее веселый, беспечный смех. Но мужа Надя считала человеком порядочным, не способным размениваться на мелочи. У него просто не хватает мужества дать понять этой женщине, что ее частые визиты компрометируют его, да и на нее, жену директора, бросают тень.

    - Ох, не нравится мне эта директорша, - не раз предупреждала тетя Варя. - И чего ты не отвадишь ее от своего дома? Или не видишь, что бабенка льнет к твоему мужу?

    - Пусть, - отвечала Надя. - Если он способен на такое, его не остановишь.

    - Соседи и так плетут всякую чепуху. Эх, доверчивая ты и смирная. Она-то бабенка молодая, смазливая.

    Надя только вздыхала.

    - Сама ты толкаешь мужа к этой вертихвостке. Верь, но не доверяйся.

    Василий Иванович все чаще думал, что ему необходимо бросить работу на заводе и отдаться творческому труду. Все реже он стал бывать в цехах. Производство, люди, с которыми общался каждый день, примелькались ему, казались обыденными. Постепенно ослабевали те контакты, которые раньше соединяли его с заводом.

    И он пришел к выводу: необходимо создать для себя другие условия, иначе он ничего не сможет написать.

    И он уволился с завода.

    Первые дни Василий Иванович наслаждался тем, что утром мог спать, не тревожась, что опоздает на службу. Вставал он в десять утра, принимал ванну, завтракал и уходил к себе в кабинет. Просматривал газеты и журналы.

    Когда у Василия Ивановича было хорошее настроение, он садился за письменный стол и думал, о чем бы ему написать. Теперь у него есть опыт, да и за шею не каплет. Можно не торопясь обдумывать свое будущее произведение. Написать вторую книгу о заводе? Тут он признавался себе, что о заводе больше ничего не напишет, потому что эту тему уже исчерпал. О чем же писать?

    В голову лезли разные пустячные мысли. Между тем подходило обеденное время. Не написав ни строчки, Василий Иванович садился за обеденный стол, уверяя себя, что вечером он обязательно поработает. Завел привычку после обеда отдыхать.

    Просыпался всегда Василий Иванович с тяжелой головой, раздражительный. И сам не понимал, чего ему не хватает. Вечером, чтобы рассеяться и набраться новых впечатлений, шел с женой в театр или на концерт.

    Василий Иванович с некоторых пор снова стал замечать, что Надя ходит задумчивая и, что хуже всего, перестала с ним быть откровенной. Это настораживало его, пробуждало старые сомнения и тревоги. Несколько раз он пытался вызвать ее на откровенный разговор.

    - Что с тобой, Наденька? - ласково спрашивал он, глядя на ее похудевшее лицо.

    - Оставим этот разговор, - отвечала она. В глазах у нее грусть и смятение.

    Вечером, уложив детей спать, Надя садилась за учебники и занималась допоздна. Василий Иванович завидовал ее усидчивости.

    В день ее рождения он подарил ей браслет. Думал, что она обрадуется, бросится ему на шею, осыплет его поцелуями, как это было раньше. Но сейчас этого не случилось. Надя взяла изящную вещицу, сдержанно поблагодарила его, повертела в руках. Василий Иванович обиделся.

    - Не нравится? - спросил он.

    Надя кивнула головой. Василий Иванович насупился.

    - Я хотел сделать тебе приятное, а ты… Что ж, видно, у меня испортился вкус, - Василий Иванович прошелся по комнате, заложив за спину белые выхоленные руки. Последнее время он раздобрел, в его походке, в выражении лица, в голосе появилось что-то новое, самоуверенное.

    Надя подошла к нему, ласково заглянула в глаза. - Я давно хотела поговорить с тобой… Не нравится мне все это.

    У Василия Ивановича приподнялись брови.

    - Что «все это»?

    - Браслет. Тряпки. Вся наша жизнь, - глухо ответила она.

    - Не понимаю тебя.

    Надя помолчала, похрустывая суставами пальцев.

    - Мне приятно вспоминать то время, когда мы поженились, приехали сюда на работу. Жили мы скромно, трудились, по выходным дням ходили на прогулки, мечтали, строили планы на будущее. Потом у нас появились дети. Ты был чутким другом, хорошим отцом…

    - Разве я сейчас другой?

    - Не знаю. Мне кажется, другой. Мы были по-настоящему счастливы, хотя у нас тогда не было ни хорошей квартиры, ни дорогой мебели…

    Василий Иванович был озадачен откровением жены.

    - А теперь? - спросил он.

    - Теперь у нас нет того, что мы имели раньше. И его не купишь за деньги.

    Надя припала головой к его груди, провела пальцами по его лицу.

    - Вася, разве ты не замечаешь, что в нашей жизни есть что-то неправильное? Я ругаю себя, что оставила завод. Грустно все это, никчемно. Засасывает пустота. От нас отстранились твои родители, товарищи. Задумывался ли ты когда-нибудь над этим? Как бы я хотела вернуть прошлое. Вася, пойми, я не могу дальше так.

    Василий Иванович был просто огорошен тем, что услышал от жены. Он и сам не раз задумывался, что последнее время в его жизни происходит что-то неладное, что он в чем-то поступает неправильно, что ему чего-то не хватает, и он всегда испытывает чувство неудовлетворенности. Но к выводам, к которым пришла Надя, он не приходил. Что с того, что у него натянутые отношения с отцом. Отцы и дети - это вечный конфликт. Дети считают отцов людьми, отжившими свой век, отцы же смотрят на детей, как на малых ребят, ничего не смыслящих в жизни. У одних житейская мудрость и прожитая жизнь, у других самоуверенность и будущее. Как Надя не понимает таких простых вещей! Да, он последнее время растерял своих прежних друзей, а новых не приобрел. Это объясняется просто: когда он работал на заводе, его с людьми связывало производство. Наконец, имеет же он право строить свою жизнь так, как находит нужным? Почему он должен жить и мыслить, как все? Что плохого в том, что он, недосыпая ночей, отказывая себе в отдыхе, написал книгу?

    - И что ты предлагаешь? - спросил Василий Иванович.

    - Надо помириться с отцом.

    - Я с ним не ссорился.

    - Вася, тебе надо вернуться на завод. Ты пропадешь от безделья. Это страшно. Мы молоды, будем трудиться на заводе. Ты опять обретешь товарищей. Напишешь еще не одну книгу, - с чувством и убежденностью сказала жена.

    - Надя, пойми, все, что ты предлагаешь, - противоестественно. Это физически невозможно, - ответил Василий Иванович. В его мыслях была сумятица. Он скорее чувствовал, чем понимал, что в словах жены много горькой для него истины.

    - Ты говоришь не то, что думаешь, что чувствуешь, - продолжала Надя. - Я ведь знаю, - ты хороший, умный, честный. Ты просто не успел еще осмыслить того, что с тобой происходит последнее время. Все это я уже испытала на себе. Очень жалею, что послушала тебя и ушла с завода. Иногда я просто не нахожу себе места, тупею от пустоты. Я снова пойду работать.

    Лицо Нади порозовело, глаза светились, в голосе столько искренней горечи, боли, сострадания и любви к мужу. Все это не могло не тронуть Василия Ивановича. Он принялся нервно ходить по комнате, заложив за спину руки.

    Она смотрела на него и ждала, что он сейчас подойдет к ней, возьмет за руку и скажет:

    - Ты права. Пусть будет по-твоему.

    Василий Иванович остановился возле письменного стола, взял браслет, повертел его в руках, как бы рассматривая узоры на нем, снова положил на место.

    - Значит, все это угнетает тебя? - спросил он тихо.

    Надя молчала.

    - Что же мне, по-твоему, уйти в наш старый дом, снова вернуться на завод? Где же тут логика?

    - Ничего ты не понял из нашего разговора, - мрачно сказала Надя. Опустив голову, она вышла из кабинета.

    Разговор с женой обидел Василия Ивановича. Но он чувствовал: Надя в чем-то права. Может быть, в том, что безделье страшно утомляет, раздражает, наводит на грустные раздумья. Но что значит вернуться на завод, если он задумал написать новую книгу. И напишет ее, в этом он нисколько не сомневается…