Мэту было здорово не по себе. Пожалуй, он предпочел бы встретиться лицом к лицу с откровенным чудовищем, а не с этим созданием, в котором человеческого было не меньше, чем звериного.

Странное создание сидело на корточках, и его согнутые в коленях ноги напоминали чуть выдвинутые лезвия перочинных ножей. Оно грело руки у огня, не сводя глаз с Мэта, и ухмылялось все шире и шире.

Мэт тоже не сводил глаз с неожиданного гостя. Напряжение росло, но Мэт принял твердое решение, что не заговорит первым, но и не предпримет никакого враждебного действия, однако в сознании его вертелось и вертелось охранное заклинание, и он был готов выкрикнуть его при малейшем неосторожном движении со стороны его визави.

Видимо, намерения Мэта стали понятны существу, и оно в конце концов проговорило:

— Уж и заговорил бы, что ли, человек. Я же знаю, что ты за мной следишь.

Мэт только кивнул в ответ.

— За этих не бойся. — Существо бросило взгляд на сэра Оризана и сержанта Брока. — Они не проснутся до зари. Я об этом позаботился.

Ага, значит, это создание еще и магическим даром обладало. Мэт снова кивнул, не отрывая глаз от гостя.

Губы существа презрительно скривились.

— Да что с тобой такое? Бохана никогда не видал?

Магия названия существа заворожила Мэта. Как ни парадоксально, но сам факт того, что теперь он узнал, что у странного существа есть название, почему-то Мэта успокоил.

— Нет, не видал. Ты... мужского пола?

— Мужского, мужского, и поверь мне, давно не встречал самки моего рода. Несколько веков. Но ты не бойся — человеческие самки меня не интересуют. И ни о каком спаривании я не помышляю, пока рядом со мной нету боханки, пылающей страстью. — Он помедлил, но Мэт ничего не сказал, и бохан добавил:

— Но нам бывает одиноко.

Мэту вдруг стало жаль косматого получеловека. Быть единственным в своем роду-племени... а наверное, так оно и было, если этот бохан уже несколько веков не встречал самки... Да, видимо, ему было очень и очень одиноко.

— Понимаю, — отозвался Мэт. — А других боханов в округе нет?

— Живет тут один, милях в четырех отсюда. — Бохан указал на север. — И еще один, милях в десяти к востоку. — Он указал в другую сторону и стал похож на косматый семафор. — Но мы друг дружку не очень жалуем. — Он уронил руки.

— Просто слов нет! — воскликнул Мэт. — Еще двое! И злобные, поди.

— Да нет, — осклабился бохан. — Они не хуже, чем я. И не лучше. Просто боханы других боханов не любят, вот и все.

При изучении курса сравнительной литературы Мэту довелось углубляться в исследование фольклора.

— То есть вы — одинокие фейри?

— «Фейри»! — фыркнул бохан. — И почему только вы, смертные, весь волшебный народец без разбору нарекаете фейри? Мы — духи, и ничего больше! Уж лучше паками нас называть. Да, мы живем поодиночке, если на то пошло. И уж если речь о компании заводить, то мы предпочитаем компанию смертных.

— Вот как? — удивился Мэт. Ему наконец стало немного страшновато. — Это почему же?

— Потому, что свои обжулят, обхитрят, дурнем выставят.

— Ну да, ясное дело, — неопределенно отозвался Мэт, стараясь прогнать страх. Ведь он был магом, ему ничего не стоило управиться с этим персонажем сельского фольклора! — Ну, если ты такой компанейский малый, что же ты скитаешься возле этой заброшенной лесной избушки?

— Потому что в ней жили люди, к которым я привязался. — Бохан смахнул с щеки слезинку. — Хорошие были люди, добрые. Дед, отец и дочка. Вот только в жены ее никто брать не хотел, вот она и жила в этой избушке до самой смерти. Добрая такая была старушенция, сорока лет от роду.

Что тут скажешь? Средняя продолжительность жизни в средние века оставляла желать лучшего. «Вряд ли эта женщина желала дожить до семидесяти», — подумал Мэт.

— Тяжко ей, наверное, пришлось.

— Да, нелегко. Друзей у нее мало было, а еще меньше было тех, кто к ней заглядывал.

У Мэта мелькнула нехорошая мысль. Не могли бохан приложить руку к тому, чтобы число навещавших «старушенцию» гостей уменьшилось?

— Пару раз пыталась она с собой покончить, — признался бохан, сверкнув глазами. — Но я этого, сам понимаешь, допустить не мог.

— Ну конечно, ты же боишься одиночества, — кивнул Мэт и зябко поежился. — А что стряслось с остальными ее домашними?

— О, эти умерли. Нервные они все были очень.

— Начинаю догадываться почему. И никто с тех пор не отваживался заночевать здесь?

— Это точно. Местечко это пользуется у деревенских дурной славой.

— Угу. Могу представить почему, — буркнул Мэт. Они с товарищами над деревней пролетели и потому не слышали ни от кого предупреждений о том, что в этот домик лучше не заглядывать. — И давно ли померла хозяйка?

— Уж тридцать лет тому.

— Да, давненько. А ты-то почему здесь остался?

— Да потому что мои они были, смертные эти. Как это у вас говорится — усыновил я их, вот как! Куда было идти? Не к кому!

— Да. Просто образец преданности, — кивнул Мэт, однако в голосе его прозвучали нотки сомнения. — Ну а как же бохан ищет для себя новое семейство?

— А он ждет, пока кто-нибудь не остановится на ночлег в том доме, где обитало его прежнее семейство, а потом усыновляет этого человека и остается жить с ним и с его семейством.

Тут Мэту стало уж совсем не по себе. Однако, будучи по природе оптимистом, он нарочито бодро проговорил:

— И ты, само собой, выбрал сержанта, да?

Бохан осклабился и покачал круглой головой.

— Ну, тогда — рыцаря?

Бохан снова покачал головой.

— Ну, — сдавленно произнес Мэт, — не меня же?

Бохан запрокинул голову и опустил ее, сверкнув глазами. Мэт вытаращил глаза, замер. По коже его побежали мурашки. Он встряхнулся, прочистил горло и сказал:

— Боюсь, это невозможно.

— Еще как возможно, — заверил его бохан. — Я тебя уже усыновил, понимаешь?

— Но я не желаю усыновляться, — решительно ответил Мэт.

— Ну, тут тебе выбирать не приходится, — объяснил бохан. Его белые зубы блеснули в отблесках пламени. — Короче, я тебя усыновил, и говорить тут больше, милок, не о чем.

— И все-таки как насчет того, что я на это не согласен?

— Нельзя никак. А не то пожалеешь.

— Боюсь, если я соглашусь, я еще сильнее пожалею.

Глаза бохана сверкнули.

— Так ты отказываешься от такой великой роскоши, как мое общество? Повторяю: ты горько пожалеешь, если откажешься, смертный!

И вправду, глаза у него были совсем оленьи. Мэт прокашлялся. Он твердо решил отделаться от этого навязчивого хобгоблина.

— Послушай-ка, Бохи...

— Ну вот, как славненько-то, я уже «Бохи», — мурлыкнул бохан. — Говорю же тебе: никак тебе от меня не отделаться! Ты назвал меня «бохи», так меня теперь и будут звать, покуда я буду жить возле тебя и твоего семейства! Так и действуют мои чары, соображаешь?

От страха у Мэта засосало под ложечкой.

— Тогда я сделаю так, чтобы они подействовали наоборот.

— Да не сумеешь ты этого сделать! Ты ведь по доброй воле вздумал меня приручить! Только попробуй теперь что-нибудь нарушить и ох как горько пожалеешь!

— Ну, если я пожалею о чем-то, — процедил сквозь зубы Мэт, — то ты пожалеешь еще сильнее.

— А знаешь ли ты, кто вам соломки тут постелил, чтобы спалось мягче? — прищурившись, вопросил бохан. — И как тебе головенка твоя подсказывает — могу я подстроить так, что все вы пожалеете о том, что выспались на этой соломке?

— Быть может, ты и сумеешь подстроить какую пакость, если прежде я не заставлю тебя пожалеть о твоей угрозе, — предупредил бохана Мэт, ткнул в непрошеного гостя пальцем и произнес нараспев: