— Ты по-прежнему рыцарь! — еще более сурово рявкнул Ален. — Ты рыцарь, а значит, обязан искупить грехи и вновь вести себя по-рыцарски.

Корделия чуть подалась к Алену. Да, иногда он совершенно невыносим и заносчив, а его самодовольство частенько раздражает ее, но все равно, рядом с ним она чувствует себя безопасней.

В его присутствии чувства, столь беспокоящие Корделию, как будто бы угасают…

Она взглянула на Бора, и тут же вспыхнула страсть. Если бы он был столь добродетелен, столь порядочен и надежен, как Ален!

Но сохранит ли он при этом свою привлекательность?

Наконец сэр Юлиан предложил ей руку и повел к столу.

— Уверен, что ты позволишь своему хозяину срывать плоды твоей красоты и обаяния, пусть лишь на время обеда.

— Почту за честь, милорд, — ответила Корделия и тут же заподозрила уловку, призванную увести ее от Алена и развязать руки Далиле. Однако мимолетный взгляд тут же успокоил ее: девица оказалась зажата между Джеффри и Аленом, причем Джеффри явно завладел львиной долей ее внимания. Алена, похоже, это не слишком радовало, и он с тоской поглядывал на Корделию.

Она сочла это весьма утешительным знаком и повернулась к сэру Юлиану:

— Премного благодарна, милорд.

— Садись же! Садись! И приступим к трапезе! — Сэр Юлиан занял место во главе стола, и немедленно слуги принялись раскладывать огромные ломти хлеба, заменявшие тарелки. А следом другой заполнял деревянные подносы толстенными кусками мяса.

Сэр Юлиан поднял нож и принялся резать мясо, тем самым возвестив о начале обеда.

Корделию несколько покоробило, что он не благословил трапезу, но пришлось смириться со здешними обычаями.

— Я должен воздать вам должное, о спасители моего чада! — провозгласил сэр Юлиан, поднимая кубок. — Нынче здравицами, а завтра балом!

— Балом? — ужаснулась Корделия.

— Вот именно. Я разослал приглашения моим соседям, дабы они разделили мою радость. — Он накрыл ладонью руку Корде дни. — Не отказывай нам, сударыня. Мы здесь, в глубинке, народ простой и пользуемся любой возможностью, чтобы порадоваться жизни, и если одежда наша не столь изысканна, что ж, мы возмещаем это изобилием пиров.

— От моей сестры осталась куча прекрасных платьев, — сладко пропела Далила. — Я прикажу служанке показать их тебе.

Корделия не сомневалась, что служанка скроет от нее самое лучшее.

— А если ты пожелаешь, у меня найдется немало рулонов; чудесных тканей и ярды кружев, — добавил лорд. — Только скажи, что тебе по вкусу, и белошвейка будет работать всю ночь и весь день, чтобы порадовать тебя новым платьем.

— Уж она сумеет, — кивнула Далила. — Если хочешь, я дам тебе, моя дорогая, свою собственную белошвейку.

Корделия на мгновение представила, какое платье смастерит для нее белошвейка Далилы, и ласково улыбнулась:

— Как мило с твоей стороны, леди Далила! Но в этом, право, нет необходимости. Впрочем, милорд… Я бы взглянула на ткани и кружева. Возможно, я сама сошью себе платье по вкусу.

— Сама? — прыснула в ладошку Далила. — Мне казалось, ты, Корделия, высокородная леди. Ведь ты, конечно же, не из тех, кто сам орудует ниткой с иголкой!

— Как, разве ты не вышиваешь, моя милая? — невинно поинтересовалась Корделия.

Далила, глядя на нее, побледнела.

— Да, конечно же, и превосходно!

— Ну, так и я тоже, а моя мать не преминула научить меня и шитью, дабы я могла оценить работу белошвейки.

Она вновь повернулась к сэру Юлиану:

— Спасибо, милорд, я посмотрю твои ткани.

Во всяком случае, ткани, как и обещал сэр Юлиан, оказались великолепны. Для платья Корделия предпочла изумрудно-зеленый батист, тонкий, почти как шелк, а для отделки ярд за ярдом отбирала самые замысловатые кружева. Она хотела взять и несколько вышитых лент, но потом решила, что бесполезно состязаться с Далилой по части украшений, а еще вспомнила афоризм матери: женщина прибегает к избытку украшений, когда не доверяет собственной привлекательности.

Увы, Корделия как раз не доверяла.

Хотя никогда не призналась бы в этом. Хватит и кружев — кружев и прекрасного батиста, что наилучшим образом подойдет к ее волосам и глазам.

Служанка принесла нижние юбки, видимо, из запасов старшей сестры. Корделия даже не обратила внимание на удивительное совпадение: все ей пришлось почти впору.

Она присела у свечи с пером и листом бумаги, чтобы сделать "набросок будущего платья, но чем дольше она рисовала, тем больше увлекалась этим занятием, и только услышав, как где-то часы пробили полночь, строго велела себе заканчивать. Необходимо как следует выспаться, иначе завтра ничего у нее не получится, а ведь на балу она просто обязана быть очаровательной.

Итак, в постель.

Наконец Корделия легла, облачась в ночную рубашку, которую обнаружила на кровати. После ночи, проведенной на сосновых ветках, нежиться на мягкой перине было особенно приятно.

Она зарылась поглубже, внимание ее рассеялось, мысли блуждали, в голове вспыхивали и гасли разнообразные картины — но то были не грезы о прекрасных платьях и не кошмары о сумасбродных нарядах, в которых на завтрашнем балу может появиться Далила. Нет, пред ней предстал Ален… затем Бор… и снова Ален, снова Бор, и оба они бок о бок, потом Бор остался один, неясно вырисовывающийся над ней, его глаза горят, а губы такие влажные… Она лишь слегка испугалась нахлынувших на нее чувств, совсем почти не испугалась, ведь на самом-то деле его здесь нет. Было нечто в его пристальном взгляде и (признайся!) в теле его, — мускулистом торсе, пробуждающее такие волнующие, щекочущие чувства, и наконец она призналась себе, что испытывает страсть и начинает понимать необузданность Джеффри.

Но в Боре таилось и нечто отталкивающее ее — крайнее безрассудство, столь привлекательное, одновременно казалось столь же угрожающим. Корделия поймала себя на мысли, что хотела бы выйти замуж за Алена ради спокойствия и дружбы, а Бора оставить для романтических удовольствий…

Она рывком села на кровати, глядя в темноту, осознала греховность своих желаний и густо покраснела в ночном уединении.

Затем, окончательно пристыженная, она разрыдалась и уткнулась носом в подушку.

Во мгле ночной костер был островком спокойствия и уюта.

Стало по-настоящему холодно, большая редкость для августа.

Род и Гвен, закутавшись в плащ, глядели на пламя.

— Мне это не нравится, — сказал Род. — Все трое неизвестно у кого, владеющего этой усадьбой. Давно ли, кстати, здесь построили дом?

— Не меньше сотни лет, судя по виду, — отозвалась Гвен.

— Вот именно, по виду. Но можно и нарочно выстроить под старину.

— Разумеется. — Гвен вспомнила чудеса современной технологии, увиденные ею во время отлучки на другие планеты.

От темноты под деревьями отделилась приземистая тень и направилась к сидящим у костра.

Род поднял голову:

— Что нового, Бром?

Гном сел на валун и протянул руки к огню.

— Я приказал эльфам глаз с дома не спускать. Если там что-то произойдет, мы узнаем через несколько минут.

— А что говорят местные эльфы об этом доме? Давно ли он здесь стоит?

— Года два или даже меньше. Здесь появилась артель чужеземцев и построила его. Они расчистили место посреди леса, вдали от чужих глаз. Эльфы говорят, что они рубили лес волшебными топорами и справились с работой за день.

Род навострил уши: похоже, речь шла о высоких технологиях.

— Что-то вроде огненных лучей?

— Вот именно. Дом они возвели за месяц, опять-таки с помощью колдовских машин, и тут же состарили его, хотя он был совершенно новым.

Род кивнул:

— А знают ли эльфы, кто там поселился?

— Некая дама и ее слуги, — сообщил Бром. — Очень красивая леди, стройная и не слишком высокая. — Он пожал плечами. — Вот и все, что они могут сказать. Ее лицо будто бы меняется время от времени, так же, как и цвет ее волос. Держит себя, как благородная, но эльфы чувствуют в ней что-то недоброе.