Как ни спешила миссис Фрейзер, у Элизабет Мак–Грю она появилась лишь второй. Проклятая болтунья миссис Шарп успела–таки ее опередить. Следовательно, бакалейщица уже обо всем знала, равно, как и миссис Плери, прибежавшая в лавку почти одновременно с миссис Фрейзер, а потому двум запоздавшим кумушкам оставалось лишь комментировать событие, чем они и занялись с величайшим пылом, как вдруг над люком погреба возникла голова Уильяма Мак–Грю. Едва бакалейщик достаточно поднялся по лесенке, чтобы приступить к приветствиям (то есть выбрался по пояс), все три покупательницы, пробормотав, по обыкновению, несколько ничего не значащих банальностей, хором сообщили великую новость да так, что Уильям ровно ничего не понял. Однако возбуждение означенных дам достаточно поразило Мак–Грю, чтобы он так и застрял на полпути из люка.
– Одну минутку! Прошу вас…
Кумушки разом смолкли. Несмотря на то, что Уильям сидел под каблуком у жены, им он внушал почтение. Все три давно овдовели и, успев забыть о мужских недостатках, теперь идеализировали сильный пол в целом.
– Ну? – осведомился бакалейщик.
Они собирались было с прежним рвением выложить потрясающую весть, но Элизабет заткнула товаркам рот.
– Вот что, Уильям Мак–Грю, лучше б вы доделали дело, а не вмешивались в то, что вас ничуть не касается.
Все три дамы подумали, что бакалейщица малость перегибает палку и напрасно так унижает собственного мужа. А тот, смутно ощущая поддержку, ответил спокойно, как человек, уверенный, что на его стороне сама справедливость:
– По–моему, миссис Мак–Грю, у себя в доме я имею полное право знать, в чем дело.
– На вашем месте, Уильям, я бы поостереглась говорить о правах! Мужчина, не способный создать семью…
Уильям Мак–Грю опустил голову. Весь Каллендер знал, что он не может иметь детей, но, по мнению трех кумушек, постоянно напоминать парню о его несчастье да еще на людях – просто ненужная жестокость.
– Вот что я вам скажу, Элизабет Мак–Грю, – горько, но с достоинством проговорил Уильям. – Господь не слишком жалует жен, не почитающих того, кого Небо дало им в мужья, и когда–нибудь за это придется ответить!
– Доделайте–ка лучше работу, а разговоры отложим на потом!
У миссис Шарп вдруг вскипела кровь, и, даже рискуя прогневить бакалейщицу, она крикнула:
– Иможен Мак–Картри вернулась!
Новость произвела столь сильное впечатление, что Уильяму пришлось крепко вцепиться в край люка, иначе он неминуемо рухнул бы вниз. А уж каким чудом он не выронил полную корзину бутылок – вообще навсегда останется тайной. Старые болтуньи с жадностью следили за его реакцией.
– Что ж, я не сказал бы, что ваше известие меня огорчило, – восстановив равновесие, заявил Мак–Грюк. – Я глубоко уважаю мисс Мак–Картри, эту истинную дочь Шотландии и славу Горной страны!
Выбравшись наконец из люка, он совсем тихо закончил:
– А многие из тех, кто ругает мисс Мак–Картри, и в подметки ей не годятся!…
Миссис Шарп, миссис Фрейзер и миссис Плери облизнулись, предвкушая бурную семейную сцену. Муж не называл никаких имен, но сравнение показалось Элизабет оскорбительным, и она чуть не осыпала Уильяма отборной руганью, однако, вовремя вспомнив о своем хорошем воспитании, предпочла изображать незаслуженно задетую безупречную супругу.
– Уильям Мак–Грю, вы…
– Куда поставить керосин, Элизабет?
Этот прозаический вопрос вмиг разрядил царившее в лавке напряжение.
– На последний ящик, рядом со всяким хозяйственным инвентарем, – механически ответила миссис Мак–Грю.
И все три посетительницы сразу поняли, что их надежды не оправдались.
Питер Конвей без всякого воодушевления обрабатывал сосновую доску, еще толком не зная, на что ее пустить, как вдруг в окно просунул голову маленький Нейл Мак–Фадден.
– Эй, мистер Конвей!
Коронер–плотник поднял голову.
– Что тебе нужно, Нейл?
– Вы знаете новость?
– Какую?
– Мисс Иможен Мак–Картри приехала!
Мальчишка убежал, и в мастерской еще долго отдавалось звучное эхо его шагов, а Питер Конвей, застыв как вкопанный, обдумывал известие. Когда же наконец смысл сказанного полностью дошел до его сознания, плотник бросился к телефону и таким тоном заказал торговцу деревом из Данблей–на Дермоту Мак–Интошу партию досок для гробов, что тот всерьез подумал, уж не обрушилась ли на Каллендер какая–нибудь страшная эпидемия.
Войдя в зал заседаний мэрии, Гарри Лоуден с досадой отметил, что никто, видимо, даже не заметил его появления. Муниципальные советники, обступив секретаря Неда Биллингса, ловили каждое его слово. Раздававшиеся время от времени возгласы достаточно красноречиво свидетельствовали о всеобщем страстном любопытстве. На мгновение Лоуден заподозрил заговор против его особы, но здравый смысл подсказывал, что в подобной ситуации противники вели бы себя куда сдержаннее. Впрочем, Нед, заметив мэра, отстранил всех прочих и тут же бросился к нему.
– Гарри! Вы в курсе?
– Чего?
– Иможен Мак–Картри вернулась!
У Лоудена вырвалось одно из самых страшных ругательств, какое когда–либо слышали на шотландской земле. Однако он умел действовать в экстремальных ситуациях. Мэр выпрямился и тем зычным, повелительным голосом, что так смущал конкурентов во время избирательных кампаний, прогудел:
– Джентльмены, после того что мы сейчас слышали, я предлагаю отложить до лучших времен обсуждение договора с Кейтом Мак–Каллумом насчет его поля и немедленно решить, какие неотложные меры мы должны принять в том случае, если мисс Мак–Картри не отказалась от прежних привычек…
Джефферсона Мак–Пантиша мучило одиночество, а потому он решил сходить в Каллендер и пропустить стаканчик в «Гордом Горце». Однако меньше чем в миле от дома Мак–Пантиш столкнулся со сторожем рыбнадзора Фергусом Мак–Интайром, и тот поспешил рассказать о возвращении Иможен Мак–Картри. Хозяин гостиницы лишь испустил глубокий вздох и, оставив растерянного сторожа на дороге, за что Мак–Интайр еще долго на него дулся (и в самом деле, можно ли вести себя так невежливо?), опрометью побежал обратно, в «Лебедя». Там Джефферсон немедленно собрал весь персонал и распорядился не спускать глаз с высокой рыжеволосой женщины, если, паче чаяния, она переступит порог гостиницы.
Доктор Джонатан Элскот, сидя у постели Фионы Кэмп–белл, раздумывал, что бы еще прописать больной, чье малокровие его так тревожило. У врача складывалось впечатление, что Фиона совершенно утратила и вкус, и волю к жизни. Неожиданно, словно в насмешку над предписаниями Элско–та, приказавшего оберегать покой страдалицы, в комнату ворвалась ее младшая сестренка Майри.
– Фиона, Фиона! Иможен Мак–Картри здесь!
Больная тут же села в постели.
– Где? У нас?
– Нет, у себя…
– А ну–ка, дайте мне тапочки и халат! До свидания, доктор!
Элскот попытался спорить:
– Но, дорогой друг, будьте осторожны! Ваше здоровье…
– Надеюсь, вы не думаете, будто я стану валяться в постели, когда Иможен гуляет по городу? К тому же я чувствую себя намного лучше, и, пожалуй, добрый глоток виски окончательно поставит меня на ноги!
Возвращаясь к машине, Джонатан Элскот честно признал, что за сорок лет врачебной практики так и не научился хоть сколько–нибудь понимать пациентов. Но если Фионе Кэмпбелл, судя по всему, не терпелось повидать мисс Мак–Картри, доктор твердо пообещал себе избегать каких бы то ни было столкновений с огнегривой амазонкой, о которой сохранил кошмарные воспоминания.
Тем временем виновница всего этого переполоха в Каллендере, Иможен Мак–Картри, устраивалась под отчим кровом. На комоде в спальне она расставила фотографии, сопровождавшие ее повсюду. Во–первых, изображение Генри–Джеймса–Герберта Мак–Картри, бывшего капитана Индийской армии, подавшего в отставку, когда заговорили об отмене традиционнго кильта[21] шотландских стрелков. Только дочерняя любовь заставляла Иможен считать умным и гордым взгляд вытаращенных глаз пьянчужки–отца, в конечном счете сведенного в могилу чрезмерным пристрастием к виски. Рядом с отцовской фотографией мисс Мак–Картри поставила гравюру, изображавшую ее любимого героя, Роберта Брюса, великого борца за свободу Шотландии. Потом Иможен смущенно достала снимок старшего инспектора Дугласа Скиннера, просившего ее руки, но вскоре после того павшего при исполнении служебных обязанностей. Теперь мисс Мак–Картри уже смирилась с мыслью, что ее старость разделят лишь эти дорогие тени. Вопреки всем надеждам и опасениям обитателей Каллендера, Иможен мечтала только о покое. Если теперь, через три года, она вернулась на родину, то лишь потому, что вот–вот наступит время отставки и, покинув пост начальницы бюро в Адмиралтействе, мисс Мак–Картри так или иначе придется жить на скудную пенсию. И куда же ей ехать, как не в Каллендер, где она родилась и где покоятся ее близкие?
