Не говоря ни слова, он потянулся к ней и принял в объятия, намереваясь попробовать хотя бы один.
“Такого не может случиться”, — в отчаянии подумала Джиллиан, как только его губы сомкнулись, вобрав в себя ее губы. В симуляторе перепутались контакты. Доктор Синклер ее не поцелует. А если и поцелует, то от этого поцелуя по его жилам не разольется пылающее солнце.
За несколько минут Джилл перечувствовала столько, что хватило бы на целую жизнь, а диапазон эмоций при этом был необычайно широк: от ужасающей беспомощности до ни с чем не сравнимой радости. Очутившись в западне, она наблюдала за тем, как на вид безжизненное тело Синклера покатилось вниз по склону, причем отдавала себе отчет в том, что не в состоянии помочь ему абсолютно ничем. Сердце ее пронзила дотоле неведомая боль. Задыхаясь от слез отчаяния, она обратила свою ярость на орка, забрасывая его камнями, от которых у него на шкуре не оставалось даже мельчайшей царапины. Ей тогда стало до предела наплевать на собственную безопасность — ей вообще на все было тогда наплевать.
Но ни ужас, ни отчаяние, ни радость не вызвали у нее столь интенсивных эмоций, как те, что обуревали ее сейчас.
— Джилли, — прошептал он.
Он еще раз произнес ее имя, но на этот раз он пробормотал его прямо ей в губы, прикасаясь к ней как горячим дыханием, так и жарким, вопрошающим языком. Он вдвинул язык между слегка раздвинутыми ее губами, точно пчела, познающая вкус цветка, пытаясь завоевать ее собственной деликатностью. Она только-только ускользнула от нежного ухаживания. Пока он не повторил попытки.
“Господи, да что же я делаю?”, — смятенно подумала она. Это же Синклер, у которого вместо сердца секундомер. Она попыталась отодвинуться, но он крепко ее удерживал, а его стальная мощь более чем соответствовала образу человека в металле. Она открыла было рот, чтобы выразить свой протест, но тут же на нее обрушился самый влажный поцелуй из когда-либо испытанных. Синклер глубоко проник ей в рот, а его шершавый язык лениво-возбуждающе ходил по кругу, отчего кровь ее превращалась в тягучий, горячий мед, а сердце ухало, как вскрывающий асфальт отбойный молоток. “Мне не следует этого делать!”, — в очередной раз пришло ей в голову, но на этот раз намерение, стоящее за этими словами, было гораздо менее отчетливым, словно растрепанный ветром дым.
Руки, которые обязаны были бы его оттолкнуть, плотнее притиснули его к себе, ища мягкие, темные завитки на затылке. Мягкий и сильный, стальной и обжигающий — столь противоречивые качества очаровывали ее. Здравый смысл просачивался через ее мозг, словно песок сквозь суженье песочных часов, высвобождая место для чего-то яркого и жгучего, чего-то слишком чудесного, чтобы иметь свое название. Поцелуй его окрасил заброшенные серые уголки ее души — желтыми солнечными выбросами, зеленым мерцанием, голубым волшебством и рубиновыми желаниями. Каждое прикосновение языка открывало в ней новый цвет радуги.
Руки его опустились, и длинные пальцы остановились всего лишь в нескольких дюймах от узкой ее талии. Он притянул к себе ее бедра, нежно готовя все еще одетые их тела к более серьезным объятиям. Она охотно сдалась, осознавая, что какая-то часть ее всю жизнь ждала его ласки, его захватывающих, калейдоскопических объятий. И тела их инстинктивно задвигались, начиная танец любви. Любви.
Она выгнулась, прижимаясь все плотнее, переполненная исходящим от него очарованием и испытывающая потребность заставить его ощутить ее собственное. Она нащупала своим языком его язык, и стон радости вызвал у нее приступ дрожи, сотрясая ее сотней мелких взрывоподобных разрядов. “Это — настоящее!”, — подумала она, когда в ней вспыхнуло радостное желание ублажить его. — Господи, умоляю, сделай это реальным!”
Безмолвная мольба ее, однако, осталась без внимания. Только что она была замкнута в его объятиях, в последующее мгновение ничего подобного уже не было. Пальцы, до того погруженные в его мягкие, темные кудри, хватали пустоту. Губы, жаркие и дрожащие от голодного его поцелуя, овевал холодный поток кондиционированного воздуха. Она ощутила легкое прикосновение датчиков, стала слышать глухое пощелкивание калиброванных мониторов по мере подключения и отключения цепей. Приподняв защитный козырек шлема, она начала разглядывать битком набитую разного рода оборудованием внутреннюю часть яйца, ощущая пустоту и холод, а также такое полнейшее одиночество, какого не испытывала никогда в жизни.
— Нет! — беспомощно прошептала она. — О, нет!
Дверь яйца растворилась со свистом, впуская внутрь поток жалящего света, очерчивающего угловатые контуры Сэди Хеджеса.
— Эй, паря, ну и перепуг же ты нам устроил! Мы уже решили, что тебя больше нет!
Джилл заморгала от яркого света, чувствуя себя дезориентированной и введенной в заблуждение.
— А где… Иэн?
— Все еще со связанными лапками, как курица на откорме, — весело проговорил Сэди, наклоняясь, чтобы открепить сбрую Джилл. — Док предупредил меня еще до того, как вы вышли, что ему бы хотелось, чтобы вас выпустили первой. Поскольку вы впервые попадаете в киберпространство симулятора.
Киберпространство? Симулятора? В этих слова для Джилл зияли пустоты, как в клетках не до конца решенного кроссворда. Джиллиан отерла глаза ладонью, озабоченная как никогда.
— Не помню…
— Вспомните, — заверил ее Сэди. — Только понадобится не меньше минуты, прежде чем у вас заработают шарики-ролики, поскольку вы пробыли в симуляторе почти семь лишних минут. — Он стянул с Джилл сбрую, и стал снимать присоски датчиков с комбинезона и тела. — Просто не перенапрягайте сознание, и тогда воспоминания вернутся к вам в своем собственном ритме. Это не займет много времени.
Сэди оказался прав. Как только Джилл прекратила напрягать свой мозг, воспоминания завертелись в нем, как кадры кинофильма во время перемотки. Она припомнила орка, зловредные колючки, чудесный мир солнечного лета и предшествовавшую ему серую пустоту. Она припомнила блеск доспехов и сияние меча, а также чарующие объятия рыцаря, рискнувшего жизнью, чтобы ее спасти. Она припомнила страсти, наслаждение, разноцветное очарование, связавшее их воедино, точно две половинки одного и того же сердца. Но ощущение чуда сменилось отчаянием, когда она осознала, что все это было иллюзией, прекрасной мечтой, так и не осуществившейся. И на место отчаяния пришел ужас, как только она осознала, что независимо от реальности случившегося ей придется иметь дело с его последствиями.
Ведь она поцеловала Вершителя Судеб!
Джилл попыталась высвободиться из остававшихся пут, точно дикая птица из силков. А ее непослушные пальцы в перчатках беспомощно пытались открепить застежки.
— Сэди, освободите же меня от этой штуки!
— Эй, а где тот костер, на котором вас поджаривают? — пошутила пожилая сотрудница. — Нет оснований для паники. Вы в безопасности.
В безопасности? Да она еще никогда в жизни не ощущала опасность столь явственно и отчетливо. Ей вдруг захотелось убежать, отыскать тихий уголок, где она как следует поймет, что же случилось, где она сможет собраться с мыслями… черт, где она попросту сможет спрятаться! Она не была трусихой, но одна лишь мысль о том, как придется встретиться лицом к лицу с доктором Синклером после исступленного восторга, только что испытанного ею — поправка: после исступленного восторга, который, как ей показалось, она только что испытала — в объятиях доктора Синклера, заставляло ее немедленно бежать, как заяц.
— Выпустите меня, вот и все, — умоляюще проговорила она, закрывая глаза в порыве самоунижения. — Прошу вас!
Сэди задумчиво нахмурился, но сделал так, как просила Джилл. Не прошло и минуты, как Джилл рывком выбралась из яйца и стала спускаться по железной лестнице, ведущей от симулятора на нижний уровень. Очутившись на полу, она направилась быстрым шагом к дальней двери, желая убраться как можно дальше от адской машины и исчадия ада, что ее создал. Стянув жесткие дата-перчатки резким рывком, она стерла со щеки одинокую слезу. “Это слезы гнева, — убеждала она себя. — Разрази меня Господь, если я вздумаю разреветься, лишившись рыцаря в сверкающих доспехах, оказавшегося, по правде говоря, не настоящим”.
