И так далее.

(У этой истории нет конца. Но я не виноват.)

Мне очень хотелось иметь щеночка.

А у меня появился братик.

И выбора мне не оставили. Папа сказал:

— Никаких собак в доме, посмотрим, как ты будешь заботиться о младшем братике! Угадай, как мы его назовем? Симон! Нравится?

Мне всё равно. Я вот уже придумал имя для щенка: Рокси.

Когда ребёнок родился, я не захотел посмотреть на него в роддоме. Но потом его привезли домой.

— Ты только глянь, какой он хорошенький! — сказала мама.

Так что пришлось всё-таки посмотреть. Да, он действительно был хорошенький. У него была маленькая сморщенная мордочка, длинные чёрные волоски на голове и крохотные лапки, которые он сжимал в кулачки.

Тогда я к нему наклонился и нежно сказал ему на ухо:

— Привет, Рокси, это я, Франсуа. Слушай, ты не хочешь стать моим щенком? Только моим!

Рокси открыл глаза, посмотрел на меня, и я понял, что его взгляд значит «да».

С тех пор мы с Рокси друзья.

Я даже купил ему на свои карманные деньги пластиковую кость, которая щёлкает, если на нее надавить. Папа сказал, что это глупо и Симону не понравится. Но это было не для Симона, а для Рокси. И ему очень понравилось. Кость стала его любимой игрушкой, он с ней даже спит.

Потом я его всему научил: ходить на четвереньках, ловить мячик, прятаться под кроватью… Мы каждый день ходили в парк и там играли: я кидал кость, а он мне её бегом приносил.

Ещё я научил его лаять. Когда он произнёс свое первое «гав-гав», папа ужасно обрадовался. Он сразу же позвонил всем родственникам и объявил:

— Симон сказал своё первое слово! Догадываетесь какое? «Папа!»

Иногда мой папа совсем ничего не соображает.

В прошлую субботу бедному Рокси пришлось нелегко.

Мама с папой вернулись из магазина с ивовой корзиной, в которой сидел щенок.

— Держи, — сказали они, — это тебе. Братик вырос, так что теперь можешь играть с собакой. Кажется, ты хотел назвать его Рокси?

Рокси ничего не сказал. Он только прижался ко мне и заглянул в корзину. Но я его понял.

Я усадил его к себе на колени, дотронулся до его мордочки и ласково почесал ему за ухом:

— Не волнуйся, Рокси, ты навсегда останешься моим щенком. А этот будет просто братом, ладно? Назовём его Симон, ладно?

Рокси посмотрел мне прямо в глаза и уткнулся носом мне в живот.

Я понял, что он согласен.

Если мама отправит меня за хлебом, чтобы не идти самой; если я надену новый джемпер — бело-голубой; если она придёт в булочную и встретится там со мной; если будет она одна — без собаки и младшей сестрёнки; если в сторонке она улыбнётся мне и попросит её проводить; если мы будем одни и не встретим никого по пути; если срежем по полю и, проходя мимо старой часовни, попадём в грозу; если будет хлестать вовсю; если спрячемся мы в часовне; если гром загремит бессовестно; если молния сверкнёт рядом с нами; если ей станет страшно и она заморгает мокрыми глазами…

…я возьму ее за руку и скажу:

На самом деле брусчатка на мостовой вовсе не брусчатка. Это кусочки сахара. Один за другим я вынимаю их щипчиками для сахара и бросаю в кофейную чашку.

На самом деле моя кофейная чашка не чашка. Это бочка с ручкой.

Ну а если я оторву у неё ручку, она и бочкой перестанет быть. Станет моим зубным стаканом — то есть стаканом, где я держу зубную щётку.

Моя зубная щётка на самом деле не щётка. Это весло, сверху покрытое красной и белой щетиной.

Я бросаю весло в океан. Но на самом деле бросаю в раковину с водой.

Я смотрю в зеркало — я великан. Или великан это я. Или не я, а гном. Или не гном, но… кто?

Гном или великан?

Малыш или мальчуган?

Мама говорит: «Мой малыш».

Доктор говорит: «Малышня».

Соседка говорит: «Бедная крошка».

Но мама возражает: «Мой большой мальчуган».

Я жду, чтобы они легли спать. Так, ладно. Мужчина выключает свет. Отлично, можно начинать. Я завожу свой маленький моторчик: бзззззррр, бзззззррр…

МУЖЧИНА: Чёрт! Комар!

Он включает свет. Но я это предвидел. Я быстро вырубаю мотор и прячусь. Ищи сколько влезет, всё равно не найдёшь меня, толстый свин. Наконец он снова тушит свет. Я возобновляю возню с моторчиком. И бзззрр… и бзззррр… Давай, приятель, не находи себе места, ворочайся в постели, положи подушку на голову, я останусь здесь и буду наслаждаться. Поднимаюсь, опускаюсь, щекочу у тебя в носу, раздражаю твои барабанные перепонки…

ЖЕНЩИНА (кричит): Альбер, сделай что-нибудь! Я с ума сойду!

Давай-давай, Альбер, вставай, включай свет. Ну и ну! Как сложно вылезти из кровати! Но ты постарайся, нащупай свои тапочки, давай, старик, повеселимся! Ты меня видишь? А ты меня слышишь? Убей меня! Подпрыгни! Нет, слишком высоко для тебя. Тогда заберись на кровать!

ЖЕНЩИНА: Ай, ты мне на ногу наступил.

Перестань! Я сейчас умру от смеха! Вот умора… бзззррр… бзззррр… Да ты не там смотришь! Ку-ку! Я тут! Паф! Промазал, папаша! Паф! Опять промазал!

О, нет! Ты больше не в игре? Тогда ты полный отстойник! Ты снова ложишься в постель? Я какое-то время выжидаю. Затем снова иду в атаку и кусаю! На этот раз в шею! Увидишь завтра, когда наденешь рубашку. А теперь я пью твою кровь. А-а-а-а! Господи, да ты назюзюкался! У тебя в крови как минимум три грамма алкоголя, старый негодник!

Возьму реванш на твоей жёнушке. Ммм, вкусно, сладко. Наверное, твоя благоверная любит пирожные.

Ладно, я хороший, так что оставлю вас в покое. И спасибо за ужин! Я с трудом отрываюсь, так переполнен мой резервуар, ах!

Ужас! Что это такое? Во что я вляпался? Я в ловушке! Мама! Это паутина! Скорее, я должен вырваться… Слишком поздно! На помощь! Вот он! Паук! Он приближается… Не-е-е-ет! Не-е-е-ет! Не-е-е-е-е-е-е-ет…

Всё.

Я больше никогда ничего не буду есть.

Я умру от голода.

Мама может лить слезы, угрожать, умолять, это ничего не изменит.

«Ложечку за папу, ложечку за бабушку, ложечку за тётю Анни, ложечку за любимую мамочку…» — довольно с меня всего этого.

Сначала уехал папа. Очень далеко отсюда. В Канаду, я думаю, или в Гватемалу.

Потом умерла бабушка.

А тётя Анни ушла в монастырь.

А любимая мамочка плевать на меня хотела с тех пор, как встретила своего господина Дабера. Она выйдет за него, так она сказала. Потому что он богат. Неудивительно, ведь пирожные в его кондитерской стоят дороже, чем икра или печень с трюфелями.

Но мне всё равно: завтра я объявлю голодовку.

Я стану худым и костлявым. Как спичка. Смогу просачиваться под дверями и между оконными рамами.

Все будут обо мне беспокоиться.

А потом однажды ночью я проникну в кондитерскую господина Дабера. Через замочную скважину, естественно.

И всё там уничтожу. Всё-всё-всё: ромовые бабы, пирожные с кофейным кремом, бриоши, круассаны, торт «Наполеон», меренги, «мадленки», миндальное печенье, пончики с баварским кремом, шоколадки, леденцы из ячменного сахара, грушевые пироги… Всё-всё-всё! Я съем всё!