– Беда? – словно не понял Гостомысл, о чём говорит Вандал.

Старец жестом остановил Войномира, желавшего подойти ближе, а сам взял под руку княжича, и отвёл в сторону. Прилюде идти за ними не запретил.

– Отец должен передать тебе что-то важное… Это – «заветное слово»… Но если не услышишь «заветное слово», может прийти беда для твоего народа… Ни сегодня, ни завтра, но потом… Только это «слово» зная, ты с бедой совладаешь… Ты – будущий князь… Ты должен услышать «заветное слово»… Торопись…

Гостомысл, глядя на волхва, раздумывал с минуту.

– Я понял, Вандал, – сказал, наконец. – Ты знаешь, куда я еду?

– Ты давно туда стремишься. Об этом уже люди говорят, и мне, заглянув по надобности, рассказывают. Они думают, тебя туда тянет женщина, но я могу твоей жене сказать, что это не так. Ты сам ещё не знаешь, что тебя тянет туда. Но скоро и это узнаешь… Будь готов заключить договор с другом, и этот договор будет очень много значить для твоих соплеменников в будущем. Но береги себя… На твоём пути прямая опасность, но идёт она не издалека, а изнутри, из твоего отчего дома. Сразу ее рассмотреть трудно. И потому просто будь осторожен.

– Опасность из дома? – не понял Гостомысл.

– Поберегись… И поторопись…

Княжич подправил под меховым плащом рукоятку меча.

– Главное, что я хотел спросить – моя поездка будет успешной? И можно ли молить богов, чтобы они сделали её такой?

Вандал опять закивал головой.

– Богов молить всегда нужно, и они всегда откликнутся на твои просьбы, но нам не дано знать, что в их глазах выглядит более правильным. То, что тебе может показаться неудачей, на деле окажется самым лучшим из всего возможного. Возложи дары Родомыслу, он даст твоей голове ясность… А ты… – волхв, обращаясь к молодой княжне, показал глазами на следующий костёр – Поклонись Ладе[66]… Она поможет тебе подружиться с детьми твоего мужа, и ты станешь им хорошей матушкой… Это же то самое, о чём ты беспокоишься?..

Прилюда покраснела во все румяные с ветра щёки, и усердно закивала.

– То самое, Вандал…

– Хорошо всё будет… Учти, что старшая дочь сначала не будет принимать тебя. Наберись терпения… Потом она станет твоей помощницей, но ненадолго. Ей скоро в дальний путь отправляться. Поклонись Ладе…

Прилюда торопливо заспешила к женскому истукану, украшенному настоящими женскими украшениями, сняла из-под распахнутой шубы янтарное ожерелье, и тоже, как делают это другие женщины, положила на принимающий дары пень.

Гостомысл в это время с лёгкой неприязнью во взгляде обернулся к подошедшему всё же пленнику, который частично слышал разговор, для него не предназначенный. И после этого на Вандала тоже прямо посмотрел, словно спрашивал, как ему с князем Войномиром поступить.

– Он тебе не помешает, – волхв ответил на немой вопрос, слово мысли услышал. – У него своя жизнь, и совсем иная. Ему предназначено в другом мире жить, и другими заботами. Там он станет своим. И никогда не будет тебе мешать.

– Иная, говоришь, жизнь? И что ты мне про эту жизнь скажешь, старец? – поклонившись с уважением, спросил, в свою очередь, князь Войномир. – Извини, даров я тебе не принёс, потому что пленник ничего не имеет, кроме одежды. Да и та чужая…

И даже Гостомысл остановился, чтобы услышать ответ волхва.

– Ты едешь далеко, и путь твой далёкий будет увенчан человеческой и воинской славой. Не слишком скорой, не завтрашней, но не пропусти момент, когда Сокол-Рарог[67] позовёт тебя. Зов услышишь, иди, и не сомневайся… Сейчас Ляду[68] поклонись, а потом, в другом месте, где тебя ждут, хотя пока и не знают о твоём приезде, вознеси дары Свентовиту[69]… Он станет скоро твоим новым покровителем…

– Свентовит? – удивился Войномир, и в голосе его отчётливо проявилось недоверие. – Свентовит слишком далеко… Мне нет пути в те края, и дел там для себя я не вижу…

– Станет… И твой путь долог… К нему… В другое место ты попасть уже не можешь, иначе Карны[70] будут оплакивать тебя… И всё… Всё! Вам надо быстрее ехать… Быстрее, и не жалейте коней, если жалеете себя… – волхв вдруг заторопился, словно что-то увидел или услышал, и желал поскорее избавиться от гостей.

Мягко стучали по снегу подкованные копыта лошадей маленького отряда. Долгим звуком поскрипывали на начинающемся морозце полозья саней, продавливая неплотно слежалый снег. И всю дорогу из головы Гостомысла не выходили слова старца-волхва о «заветном слове». Что это за такое «заветное слово», он никак не мог понять. И почему отец должен сказать его только на смертном одре. Если бы старшие братья должны были когда-то это слово услышать, наверняка о нём бы знал и сам Гостомысл. Преемственность княжеской власти, следовательно, от этого не зависит. Здесь что-то другое. Но вот что?..

«Заветное слово»…

Лошадей гнали и гнали, не жалея, как и посоветовал на дорогу старец Вандал. Тормозили движение лоси, но их подгонять было бесполезно, потому что лесные великаны и без того уже показывали невиданную раньше прыть, словно сами знали, что им необходимо торопиться. Только в вечерней, уже сгустившейся темноте, подъезжая к крепостице Лосиный брод, где стояли на зимовье, перекрывая дорогу и сохраняя дальние подступы к Славену, три сильных сотни дружинников-словен, Гостомысл понял, почему же так торопил их старец-волхв Вандал. Уже у открытых ворот, остановившись вместе с сотником Бобрыней, чтобы, как и положено старшему в отряде, сначала пропустить остальных, и только потом заехать в стены самому, он вдруг услышал приносимые ветром издали возбуждённые голоса, топот копыт и звон кольчуг. Два десятка всадников-словен догнали их, и остановились рядом. Кони парили дыханием и крупом после быстрой скачки.

– Поторопись, княже… – сказал кто-то из отряда высоким голосом.

– Быстрее, быстрее, в крепость… – теперь Гостомысл узнал и голос старого воеводы Военега, раздавшийся с привратной башни. Военег, друг и наставник младшего брата Вадимира, и к старшему брату всегда с теплом и добром относился. – Варяги близко… Стрельцы на стену!

Последние слова относились уже не к только что прибывшим, а к своим дружинникам. Прибывшие всадники въехали в крепостицу вместе с княжичем. Ворота начали было со скрипом прикрываться за вторыми санями и за замыкающими воинами, когда с башни раздались звучные жёсткие удары. С детства привычный к войне, Гостомысл хорошо знал эти звуки – так только тугая жильная тетива лука бьёт по защитному костяному щитку[71]. И так сильно бьёт, что из-за этого звука не слышно первоначального свиста от полёта самой стрелы.

– Успели… – тот же высокий голос, казалось, сказал с облегчением. – Примите раненых…

Звук с башни показал, что ещё несколько стрел сорвались с луков, чтобы улететь в темноту и наградить кого-то смертью. Стрельцы не любят без толку тратить стрелы, и отпускают тетиву только тогда, когда видят противника или хотя бы его тень, а по тени определяют уже, где сам противник находится. Гостомысл прислушивался к звукам, доносящимся из-за ворот. Но седобородый воевода Военег уже сам спустился к княжичу. Однако, прежде, чем подойти, обменялся несколькими словами с предводителем прибывшего отряда, и тут же тихо отдал другое приказание одному из своих сотников.

– Здравствый будь, Военег, – первым поздоровался Гостомысл со старым соратником и добрым другом своего отца.

– И ты на годы здрав будь, – ответил воевода.

– Что случилось?

– Варяги, княже… Опять варяги… Сейчас отгоним…

Перед воротами, выполняя приказание воеводы, уже собралась конная сотня, быстро поднятая в седло. Ворота опять натужно заскрипели, открываясь, дружинники, ощетинившись копьями, с зычным гиканьем, коней и себя подгоняя, быстро покинули крепость.