– Стоп! Кажется, вот он!

Из-за угла появился неторопливый пешеход. Чуть ли не первый за все утро. Майор нажал на паузу и, наклонившись поближе к экрану, внимательно его рассмотрел. Сомнений не было: по улице шагал тот самый парень, которого сегодня утром они видели в кабинете убитого работорговца. Та же куртка, те же дорогие ботинки, та же кривоватая усмешка на лице.

– Это он?

– К бабке не ходи!

– Смотрим дальше.

Майор снова нажал на «Play». Наклонившись к самому монитору, они смотрели, как парень зашел внутрь кафе. Сквозь стекла витрин было видно, как он сел у самого окна (будто специально, чтобы не исчезать из поля зрения камеры), долго пил принесенный барменом кофе, долго разговаривал по мобильному телефону.

Потом он, наконец, встал, положил на стол несколько купюр и вышел из кафе на улицу. Засунув руки глубоко в карманы, он несколько секунд постоял в дверях, а потом шагнул прямо под дождь. Но прежде, чем сделать шаг, скосил глаза и посмотрел прямо в объектив камеры. Стогову даже показалось, будто он успел усмехнуться.

– Стоп! Можно немного назад?

Картинка начала двигаться в обратном порядке. Парень вытащил ногу из лужи и спиной переместился к двери кафе. Майор снова нажал на паузу. Сомнений не было: парень отлично понимал, что его снимает камера, и, глядя прямо в нее, нахально усмехался.

– Во сколько, ты говоришь, застрелили узбека?

– По тайм-лайну камеры, которая снимала кабинет, в девять часов сорок минут. Ну и сколько-то там секунд.

Оба они одновременно опустили глаза в левый нижний угол монитора. Цифры показывали ровно девять часов сорок минут и сколько-то там секунд.

Майор откинулся на спинку дивана.

– Ты когда-нибудь о таком слышал?

– О каком?

– Чтобы человек был способен одновременно оказываться сразу в двух разных местах?

Ответил Стогов не сразу. Но все же ответил:

– Знаете, товарищ майор, вообще-то слышал. Но только, пожалуйста, не спрашивайте меня, где именно, ладно?

– Почему? – удивился тот.

– Боюсь, мой ответ вам не понравится.

Вторник, 17 октября, 20–19

– Фамилия, имя, отчество?

– Головачев Михаил Сергеевич.

– Возраст?

– Двадцать шесть лет.

– Семейное положение?

– Холост. Хотя на следующей неделе должен был жениться.

Парень опустил глаза. На запястья у него были надеты наручники. Еще одними наручниками его браслеты были пристегнуты к столу. Вряд ли кто-то из присутствующих боялся, что парень сбежит или бросится на милиционеров. Пристегнули его вовсе не поэтому.

Майор не уставал повторять подчиненным: задержанный сразу должен понять – прежняя жизнь для него осталась в прошлом. Теперь с ним будут происходить лишь самые ужасные ужасы. В этом новом мире возможно все… даже самое страшное… даже то, что прежде казалось ему невозможным… даже его собственное тело больше ему не принадлежит. Его можно наручниками пристегнуть к столу, и задержанный станет сидеть не в той позе, в которой ему удобно, а скрючившись, неловко изогнувшись.

«Это полезно, – говорил майор. – В такой позе они куда как искреннее отвечают на вопросы».

– Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте на них как можно искреннее. Это в ваших интересах, понимаете?

– Да, понимаю.

– Тогда приступим?

– Хорошо. Давайте приступим.

На самом деле в интересах задержанного было бы вообще не отвечать на вопросы, которые задавал ему майор. В большинстве случаев, если задержанный на допросе молчал и отказывался отвечать, то после допроса им приходилось просто отпустить его и извиниться. Да только никто из попадавших в этот кабинет подобных тонкостей обычно не знал. Им казалось, будто милиционеры и вправду способны смягчить их участь. И поэтому все они послушно отвечали на заданные вопросы. А по окончании беседы отправлялись в тюрьму.

– Что за отношения связывали вас с убитым?

– С Рашидом? Мы были с ним деловыми партнерами.

– Что конкретно это означает?

– Я работаю на довольно крупную строительную корпорацию. А он занимался рабочими.

– Занимался рабочими?

– Ну да. Для строительных работ нашей корпорации нужны люди. Он привозил рабочих из ближнего зарубежья.

– То есть он был работорговцем, а вы его заказчиком?

Парень усмехнулся. Даже несмотря на прикованные к столу руки, выглядел он все равно так, будто вел несложные бизнес-переговоры, сидя где-нибудь в лобби-баре. Сейчас контракт будет подписан и он на дорогой машине уедет решать другие, более важные вопросы.

– Можно сказать и так. А можно посмотреть на это с другой стороны. Вы когда-нибудь были в Средней Азии? А я вот был. Работы там нет вообще. Никакой. Население целых здоровенных государств просто выкинуто на помойку. Здоровые мужики целыми днями сидят по рюмочным и хлещут алкоголь. А мы все-таки худо-бедно предоставляли им возможность заработать. Пусть это небольшие деньги и достаются они им большим потом, но других-то возможностей заработка у них все равно не было, понимаете?

Он помолчал и добавил:

– В любом случае, я никогда не относился к гастарбайтерам просто как к рабочей силе. Разве что, может быть, когда-то давно… Я старался видеть в них людей. Не приехавшие к нам руки, которые после поломки можно будет в темпе заменить новыми, а живых людей с конкретными проблемами.

(Первый раз он увидел ее, когда заехал подписать какие-то бумаги к Рашиду домой…

Тоненькая высокая девочка. Она не опускала глаза, как обычно их опускают женщины Востока, а смотрела прямо ему в лицо. Она чему-то рассмеялась, и он тогда удивился, какая длинная у нее шея.

Они даже не поговорили в ту самую первую свою встречу. Не перекинулись и парой слов. Осталась только картинка: стоящая в дверях по-европейски одетая красивая девочка с длинной шеей. Мог ли он представить, что всего неделю спустя она будет лежать, голая и такая желанная, в его объятиях, а он лицом станет зарываться в ее черные волосы, целовать эту ее шею и осознавать, что так хорошо, как с ней, ему не будет уже ни с кем? Что он будет готов на все, лишь бы она и дальше так вот лежала рядом с ним?)

– Давайте перейдем к сегодняшнему утру. Камера наблюдения показывает, что приблизительно в девять часов сорок минут вы вошли в служебный кабинет пострадавшего и после небольшого диалога выстрелили ему в голову.

– Я уже говорил: в кабинете меня не было.

– Упорствуете? Зря. Камера четко зафиксировала все происходившее в кабинете. Хотите, покажу вам эти кадры еще раз?

– Не хочу.

– Кроме того, сотрудники убитого вами человека в один голос утверждают, что на это утро у вас была назначена встреча с ним.

– Как раз это я совсем не отрицаю. С Рашидом мы должны были встретиться. Только я немного опоздал. Зашел по дороге в кафе, выпить эспрессо. А когда поднялся к его кабинету, тут уже были ваши люди. Они, кстати, могут подтвердить, что на место преступления я пришел позже милиции.

Майор откинулся на спинку стула. Парень вел себя как-то слишком уж уверенно. Не просто пытался выгородить себя, придерживаясь заранее продуманной версии, а быстро и не задумываясь парировал любые вопросы.

Самое обидное, что все это было правдой. Сотрудники действительно подтверждали, что к кабинету с трупом он подошел не раньше, чем через двадцать минут после выстрела. И видеозапись из кафе действительно подтверждала, что во время выстрела он находился в нескольких кварталов от места преступления. Но как, черт возьми, быть со второй видеозаписью? Той, на которой четко видно: именно этот улыбчивый и уверенный в себе человек проходит в кабинет, говорит что-то неслышное смуглому работорговцу, а потом достает из-за пазухи пистолет и стреляет ему ровно в середину узкого лба?

– Не хотите говорить правду – и не нужно. Давайте попробуем зайти с другого конца. О чем именно вы должны были поговорить с убитым?