– Спасибо, что согласились ответить на вопросы нашей газеты.

Первые трое суток после аварии выдались такими, что лучше и не вспоминать. А потом, начиная с четвертого дня, стало немного полегче.

Прямо с места происшествия Стогова увезли в чумазую больницу на Литейном проспекте. Как это было, он почти не помнил. Навещать его в больнице никто не пытался. Только один раз приезжали какие-то московские телевизионщики с кучей камер и микрофонов наперевес, но разговаривать с ними Стогов не захотел. Во-первых, терпеть не мог московских телевизионщиков, а во-вторых, ну что он мог бы им рассказать? Он ведь действительно почти не помнил, как именно выбрался из вагона.

До самого понедельника он просто провалялся в палате. Стрелял у соседей сигареты, давился невкусной больничной едой, вечером вместе со всеми ходил смотреть выпуски новостей. Как-то договорился с дежурной сестрой, и та (молодая, смешливая) разрешила ему до трех часов ночи просидеть за компьютером в ординаторской. Два раза он просился на выписку и объяснял, что совсем не пострадал при аварии, но врачи говорили, что необходимо провести еще какие-то анализы. А в понедельник утром за ним наконец заехал Осипов и велел собираться: весь их отдел вызывают в Управление. Явка обязательна, и он отвезет его на своей машине.

– Сигарет привез?

– На. И давай скорее. Майор уже на месте, ждут только тебя.

Стогов подождал, пока сестра-хозяйка выдаст ему конфискованные на входе в больницу кеды, джинсы и куртку. Взамен сдал ей синие бесформенные больничные штаны. Его собственная одежда казалась на ощупь слегка влажной и все еще пахла пережитым в подземке. Но обращать на это внимания Стогов не стал. В конце концов, никакой другой одежды у него все равно не было.

Осипов ждал его на улице возле машины. Автомобиль у коллеги, как оказалось, был дорогим. Честно сказать, прежде Стогов не знал, что у его ежевечернего собутыльника вообще есть машина… тем более такая.

– Ничего себе! – сказал он. – Не знал, что капитаны милиции столько зарабатывают.

– Это не моя машина. Одолжил у брата.

– Ничего себе! – повторил Стогов. – На хрена ты горбатишься на службе, имея брата с такой машиной?

Ощущение от поездки было, будто ты, как султан, лежишь на мягкой софе, а аккуратные и очень быстроногие невольники несут твою софу, куда захочешь.

Сев в машину, Стогов потянулся за сигаретами и спросил:

– Что нового?

– В отделе или вообще? Ты бы, кстати, не курил в машине. Запах остается.

Стогов скосил на капитана глаза. Но сигареты все же убрал.

– Может, остановимся где-нибудь? Я бы выпил эспрессо. А может, и не только эспрессо. А ты б меня угостил.

– У тебя, как обычно, нет денег?

– Почему «как обычно». Иногда у меня бывали деньги.

– Тебе не стыдно?

– Стыдно. Только я гордый и стараюсь этого не показывать.

– Эспрессо и все остальное выпьем потом. И так уже опаздываем.

Остаток пути провели молча. Припарковаться, разумеется, было негде. Сквозь зубы чертыхаясь, Осипов медленно двигался вдоль рядов машин, но приткнуться удалось только в нескольких кварталах от Управления. Стогов подумал, что все-таки езда на автомобиле в нынешнем городе – ужасно непоследовательное занятие. Сперва ты садишься за руль и быстро добираешься до нужного места. А потом в поисках парковки медленно и с матерком возвращаешься почти на то же место, откуда только что приехал, оставляешь машину там и дальше проделываешь тот же самый путь, но уже пешком.

Майор ждал их у входа. Он был голубоглаз, гладко выбрит и в парадном кителе. С коллегами он поздоровался за руку. Стогов только хмыкнул. Прежде за все месяцы совместной работы за руку с майором он не здоровался ни разу. Постовому у входа каждый из них показал служебное удостоверение. У майора оно было почти новеньким, в пластиковом чехольчике. А у Стогова – замызганное и с почти нечитаемыми надписями. Они поднялись по широкой мраморной лестнице, прошли по застеленному ковром коридору, а потом молодой и строгий адъютант генерала велел им сесть и подождать.

Они сели. Сидеть было скучно. Красавчик адъютант генерала копошился в компьютере. Глаза у него были такими неправдоподобно голубыми, что если бы парень не был офицером милиции, можно было бы подумать, будто он носит контактные линзы. От нечего делать Стогов вспомнил, как прошлой весной они с Осиповым напились в грузинском кафе почти напротив Управления, да так крепко, что Осипова стало рвать прямо на улице. Из последних сил он успел добежать только до уличного люка со снятой крышкой, наклонился и вывалил внутрь все, чем только что долго обедал. Внутри люка копошились какие-то работяги. Когда на голову им стало рвать мента в форме, работяги немного растерялись. А Осипов смотрел на них грустными глазами и повторял:

– Люк! Я твой отец!

На столе тренькнул телефон. Адъютант снял трубку, молча послушал, а потом встал и зашел внутрь кабинета. Часы на стене тяжело тикали. По стеклам стекали капли дождя.

Майор вздохнул и скосил на Стогова глаза.

– Знаешь, – сказал он, – может быть, сейчас и не самое подходящее время… Но я все-таки скажу.

Часы тикнули еще пару раз. Капли сползли еще на несколько сантиметров вниз.

– Никогда и никому этого не говорил, а тебе вот скажу.

Подобные предисловия Стогову никогда не нравились. После них собеседник обычно начинал пороть полную чушь. Он даже открыл рот, чтобы попросить товарища майора не начинать, но не успел: из кабинета очень вовремя вышел голубоглазый адъютант.

Он широко открыл дверь и сказал, что их ждут.

Со времени, когда майор был в этом кабинете последний раз, ничего тут не изменилось. Стол генерала был по-прежнему необъятен, а хозяин стола по-прежнему суров. Закону и порядку (за соблюдением которых следил генерал) по-прежнему ничто не угрожало.

Сколько именно лет генерал отслужил в Управлении, не помнил никто не свете. Ясно было, что очень долго. И вообще: Управление было создано им и работало только благодаря ему. Иногда майору казалось, что этот человек был всегда. Когда в самом начале мир возник в результате Большого Взрыва, генерал, наверное, нахмурился и строго спросил: «Что за грохот? Немедленно прекратить!»

Когда они зашли в кабинет, генерал поднял на них тяжелые, будто у Вия, веки, внимательно оглядел, а потом рукой показал, чтобы присаживались. Они присели. Генерал вздохнул и стал говорить. Голос у него был стариковский, с этакими дребезжащими модуляциями. Справа от генерала стоял его молодой адъютант, который время от времени протягивал шефу необходимые бумаги. Генерал брал их, просматривал и клал на стол перед собой. Стопка из бумаг получилась довольно толстой.

– То, что вы, трое, оказались в метро в момент инцидента, большая удача, – говорил он. – То, что вы видели случившееся собственными глазами, здорово поможет следствию. Инцидент будет расследован, виновные наказаны, выводы сделаны. Но пока идет следствие, я хотел бы попросить вас держать язык за зубами. Никаких интервью, никакой лишней болтовни. Обращаюсь к вам не как к подчиненным, а как к офицерам: сами должны понимать, что к чему.

Генерал говорил, что произошедшее в метро – большой удар для города. Особенно болезненный в сложившейся ситуации. Газеты тут же подхватили эту неприятную тему и стали орать, что, мол, руководство не в силах обеспечить безопасность жителей. Этим разговорам необходимо положить конец. Инцидент должен быть расследован, а его последствия ликвидированы. Но на это требуется время, и он рассчитывает, что до окончания следствия они проявят выдержку.

Он обвел их своим тяжким взглядом, и майор почти против воли втянул живот и распрямил спину. Ему казалось, что на этом беседа будет окончена. Сейчас генерал их отпустит. Он даже приготовился встать, но тут сидевший справа от него Стогов задал совершенно дурацкий вопрос:

– А почему?

– Что «почему»?