Но вместо этого запомнилось современникам и вошло в анналы международной судебной практики как печально известное «дело академика Руденко».

Впрочем, обо всем по порядку.

Пятнадцать лет назад. 90-е годы. Аэродинамическая Труба Т-128 в городе Жуковский

Гиперзвуковая аэродинамическая труба Т-128 была построена буквально накануне перестройки. Ее создавали, чтобы испытывать поведение самолетов, скорость которых многократно превышала бы скорость звука. Мощные турбины гиперзвуковой трубы создавали внутри нее воздушные потоки, равные 20 МАХам, то есть двадцати скоростям звука. Самолету, летящему с такой скоростью, могло бы понадобиться меньше часа, чтобы облететь весь земной шар.

Однако любой металл при такой скорости подвергался чудовищной нагрузке. Уже через несколько секунд он разогревался до температуры, достаточной для поджаривания на нем яичницы. В случае аварии на таких скоростях самолет разваливается в мгновение ока, превращается в пыль.

Для избегания подобных проблем и была создана труба Т-128. Предполагалось, что она будет работать в три смены. Специально для этого в трубе был спроектирован съемный модуль, который позволял вынимать одну модель после продувки, а вместо нее вставлять новую модель, и так без перерыва.

Советский Союз знал формулу, известную еще со времен римской империи: «Хочешь мира – готовься к войне!» Именно поэтому на военные и перспективные разработки в СССР денег не жалели.

У демократов были другие приоритеты, однако и после перестройки труба не осталась без дела. Предприимчивые чиновники от науки, как только появилась возможность заниматься коммерцией, зарегистрировали фирмочку, которая занялась производством высококачественного паркета. Паркет производился малыми партиями, стоил баснословных денег и, поскольку обладал высокой прочностью и качеством, пользовался большой популярностью у нуворишей. Такое качество стало возможным исключительно благодаря тому, что материал для паркета сушился в гиперзвуковой трубе.

Нет, конечно, основателям фирмы в оригинальности не откажешь. Все-таки, когда вся наука накрывалась в стране медным тазом, их можно было понять. И, тем не менее, использовать трубу для таких целей – это все равно, что компьютером гвозди забивать.

– Ну что, Яков Модестович, – произнес Анатолий Евгеньевич, прихлебывая кофе из небольшой чашечки, глядя в лицо своему собеседнику. – Просрали мы советскую, самую передовую в мире авиационную науку?

Они сидели в недавно открывшейся кофейне напротив главного корпуса ЦАГИ. Кофейня называлась «Магеллан», у ее входа дизайнеры водрузили штурвал старинной каравеллы. Смотрелось красиво, но напротив центра мировой авиационной науки, в центре города, который был создан знаменитым авиаконструктором, эта кофейня с морской тематикой выглядела как насмешка. Еще большей насмешкой выглядели оранжевые панели модного боулинг-клуба «Лагуна», который был сделан на месте рабочей столовой института.

– Что тут поделаешь, Толя? – Старый еврей вообще-то не собирался дискутировать на давно уже избитые темы. – Мир сошел с ума! Стране больше не нужны самолеты, они хотят ходить по паркету, а не летать, как птицы.

Ему, человеку, который стоял у истоков создания института, который больше половины своей жизни отдал самолетостроению, было больно смотреть на все, что происходит вокруг; но выстраданный веками национальный характер подсказывал ему, что нет смысла кричать на ветер, лучше пригнуться и подождать, когда буря утихнет. Все, что останется после урагана, обязательно даст всходы.

Кстати, именно поэтому он и не отказался от должности начальника трубы, когда в ней стали, по меткому выражению одного из его подчиненных, «жарить деревяшки», а всеми силами старался сохранить на рабочих местах людей, которые были бы способны, если понадобится, провести испытания самолета.

– Да, ничего особенного тут не сделаешь, – Анатолий Евгеньевич нагнулся вперед и шепотом произнес: – И все же я прошу тебя помочь.

– Чем, Толя?

– Ты еще в состоянии продуть в своей трубе одну модельку!

Яков Модестович удивленно поднял брови. Нет, не то, чтобы он забыл, как это делается. Просто, если честно, он уже давно не слышал таких предложений, а в нынешних условиях оно вообще попахивало авантюризмом и насмешкой. И если бы предложение исходило не от Руденко, он бы послал такого просителя далеко и надолго.

– Да, что ты, Анатолий, – Яков Модестович слегка прищурился, – разве это возможно? Ты же знаешь, как сейчас у нас строго. День и ночь паркет греем.

Руденко медленно размешал остатки кофе по дну чашки.

– Ну, ночью – то, пожалуй, труба молчит!

– Ночью труба молчит, твоя правда, – Яков Модестович снова прищурился, – а что за моделька-то? Серьезная вещь или так? Что-то вроде очередной игрушки для нефтяников?

Руденко достал из кейса ноутбук.

– Может и для нефтяников, а может, и нашим ВВС пригодится.

Это была одна из первых моделей портативных компьютеров. Такие были только у особо продвинутых коммерсантов, поэтому Яков Модестович с интересом смотрел на то, как загружается операционная система, и ждал, когда экран компьютера засветится голубым светом. Минут через пять, когда после нескольких нажатий кнопок на экране появились чертежи самолета, Яков Модестович достал из кармана потертого пиджака очки, протер линзы салфеткой и нацепил их на свой мясистый нос.

– Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что там ты придумал?

– Да уже не я, а скорее, мои ребята. Моего здесь не больше пяти процентов.

– Не скромничай, Толя, не скромничай. Сейчас это ни к чему.

Рассмотрев чертежи, он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. В таком виде он стал очень похож на старого седого филина. Молчал филин около пяти минут. Анатолий Евгеньевич даже заподозрил, что старик уснул.

Наконец, он открыл один правый глаз.

– А ты знаешь, Толя, сколько это будет стоить?

Анатолий Евгеньевич достал из портфеля аккуратную пачку долларов и, положив ее на стол, накрыл ладонью.

– Это задаток. Только нам очень важно, чтобы это испытание не проходило ни по каким бумагам. А то, сам понимаешь, могут приписать все что угодно.

Яков Модестович снова закрыл глаза и ушел в себя. Когда же вернулся, то он уже решил, как они смогут провести испытания самолета таким образом, чтобы это не стало заметно со стороны. Протянув руку, он аккуратно вытянул пачку долларов из-под руки Руденко и, подкинув ее в руке, произнес:

– А помнишь, Толя, как Андрей Николаевич говорил: «Красиво летают только красивые самолеты!»? Может, он прав? А?

– Так вот давай и проверим.

– Ну, что ж, давай!

Десять лет назад. Период перестройки, конец 90-х В начале перестройки проектом Руденко активно заинтересовался генерал Руцкой. На реализацию проекта он смог продавить в военном ведомстве значительные по тем временам средства. Еще до первого дефолта удалось закупить на эти деньги «жидкую сталь», собрать на Рыбинском заводе двигатели и синтезировать на нефтяном заводе в Грозном несколько цистерн специального топлива. Собственно говоря, самые затратные части проекта. Появились реальные перспективы, что первый опытный образец будет доведен до летного образца, но…

Как всегда, вмешалось злополучное «но».

Руденко сообразил, что из военного ведомства больше не будет возможности выбить ни копейки, сразу, как только по телевизору показали репортаж о двух чемоданах компромата. Руцкой решил шантажировать ими кремлевских ребят, но просчитался и был сослан в Курскую область губернатором. За день до этого в институт на субсчет отдела перспективных разработок из Министерства обороны пришли средства на проведение предварительных работ. Анатолий Евгеньевич уже даже заготовил соответствующие платежные документы для перечисления их в Нижний Новгород, где для нового самолета как раз должны были собирать кабину. Посмотрев репортаж, Руденко порвал все бумаги и созвал своих сотрудников на экстренное совещание. Всем отделом было принято решение доводить самолет до летного образца самостоятельно. Несмотря ни на что. Но для того, чтобы сделать два шага вперед, пришлось сначала сделать один шаг назад.