— Эт-та што? Эт-та как?! — спросил он.
И тут уж все чуть не попадали от хохота — такой у начальника был ошалелый вид. Он посмотрел на ребят и свирепо рявкнул:
— Кто???
— Шняка, — невинно ответил Витя Морошкин.
— Сам вижу, — гневно сказал Громов. — Кто приволок на судно?
— А мы не знаем, — сказал Саня Пустошный.
Громов разбушевался, даже ногами затопал.
— За борт! Немедленно! — закричал он и наклонился, чтобы схватить пса за загривок.
Шняка выскользнул из-под капитановой руки и, поджав хвост, бросился наутек. Он кубарем скатился по трапу и помчался вдоль борта к корме. Громов продолжал бушевать. Ребята кинулись догонять пса. И Арся тихо, но так, что все слышали, кинул:
— Спрячем?
Димка кивнул. Шняка носился по «Зубатке» сломя голову, лаял, ловко увертывался, проскальзывал между ног. Видно, он решил, что с ним играют. Афанасий Григорьевич мрачно наблюдал за этой картиной, потом сердито махнул рукой и отправился к себе в каюту.
Гонялись за Шнякой человек десять, и только Шкерт стоял у левого борта под самым полубаком и насмешливо поглядывал на эту суматоху да вахтенный матрос на мостике, смеясь, подавал команды: «Заходи слева, дуй в кильватер, хватай за хвост!»
И вот зажатого с трех сторон пса погнали вдоль левого борта прямо на Шкерта.
— Держи! — крикнул Антон.
— Ага, — сказал Шкерт, схватил прижавшегося к его ногам Шняку за холку, подержал его так немного, а потом… потом спокойно бросил за борт.
Послышался визг, раздался всплеск и жалобный собачий скулеж. А Шкерт стоял и улыбался, и улыбочка у него была такая, что Димка не выдержал и рванулся к нему, но Антон придержал его и сам двинулся к Шкерту, остальные ребята — за ним.
— Вы что? — спросил Шкерт. — Я ж приказ выполнил.
Антон взял его за грудки, но в это время раздался еще более громкий всплеск и отчаянный крик:
— Человек за бортом!
Метрах в трех от судна в воде, держа под мышкой барахтающегося Шняку и сильно загребая правой рукой, подплывал к «Зубатке» тот парень, который сказал, что он с Дальнего Востока. Вахтенный матрос хотел поднять тревогу, но Антон сказал:
— Друг, не надо, мы сами.
Антон прополз под леерами и улегся на палубе. Мальчишки ухватили его за ноги, и он, свесившись с борта, принял из рук парня замолкшего одуревшего Шняку. Спустили трапик, и дальневосточник взобрался на палубу. С его одежды натекла целая лужа.
— Молодцы, салаги! — крикнул матрос. — Палубу подотрите.
Антон со Шнякой в руках пошел в кубрик. Он опустил пса на палубу, сел на нары и сказал:
— Ночь пусть здесь побудет, а утром что-нибудь придумаем.
— А что Громову доложим? — ехидно спросил Морошка.
— Что надо, то и доложим, — ответил за Антона Арся.
— До чего же все благородные… — сказал Морошкин и улегся на нары.
Парень, вытащивший Шняку, раскладывал по скамейке вдоль стола свою промокшую одежду. Антон подошел к нему и сказал:
— Ты бы на воздухе повесил, ветерком провеет — к утру сухая будет. А вообще-то, ты, паря, силен!
Парень широко улыбнулся.
— Жалко зверя, однако, — сказал он.
— Как звать-то? — спросил Арся.
— Толик. Из Находки я.
— Находка… — проворчал Баланда. Он уже прилепил к этому Толику прозвище.
Антон опять взял Шняку на руки и пошел к трапу.
— Ты его куда? — спросил Саня.
— Опять за борт! — сказал Витька.
— Самого тебя за борт! — раздался вдруг голос Кольки Карбаса. — Ишь ты, какой нашелси: за борт!..
— А ты-то чего? — удивился Витька. — Тебя вроде и вовсе не было, когда Шняка этот объявился.
— Ничего, — буркнул Колька и с головой укрылся одеялом.
— Эй «вы! Кончай базар, спать надо! — крикнул кто-то.
Ребята замолчали и улеглись. Антон со Шнякой под мышкой полез по трапу. Вскоре он вернулся один.
— Ну что? — шепотом спросил Колька.
— Порядок, — тоже тихо ответил Антон, — слезу пустил капитан. А с тобой еще особый разговор будет.
— Дан я-то што? — заныл Колька. — Я-то…
— Дрыхни! — сказал Антон, и Карбас замолчал.
…Утром 9 июля суда конвоя снялись с мудьюгского рейда. Строгим боевым порядком они вышли из пролива и направились к горлу Белого моря. В походном ордере [16] за транспортами шла «Зубатка» со своим маленьким караваном; впереди, по обоим бортам и замыкая конвой, следовали корабли охранения.
К полудню по правому борту открылись крутые обрывистые берега мыса Зимнегорского, а за ним уже запахло близким Баренцевым морем — конвой входил в пролив между материком и Кольским полуостровом.
И тут произошло еще одно ЧП. Антон приволок с кормы помятого, заспанного и отчаянно упирающегося Борю-маленького. Многие, вообще, не поняли, что произошло, но ребята из бригады Карбаса сразу сообразили, что к чему, и зашумели:
— Очумел?
— Как попал?
— Что теперь с тобой делать?
Боря стоял взъерошенный, но готовый к отпору и поглядывал на ребят исподлобья. Потом он решительно подтянул штаны и спросил:
— Г-где Г-громов?
— Сам пойдешь? — спросил Антон.
— Н-нет, с н-нянькой! — зло сказал Боря.
— Пошли! — сказал Антон Боре.
— Соколова возьми, — предложил, усмехнувшись, Морошкин, — его Громов шибко уважает. И Карбаса — начальничка.
Захихикал Шкерт, и громко заржал Баланда. Антон пристально посмотрел на Димку, потом на Арсю. Соколов стоял красный, опустив голову, а Арся независимо посматривал на небо.
— Морошкин со мной пойдет, — решительно сказал Антон.
Витька пожал плечами и не спеша направился за Антоном.
Ребята остались ждать, а в каюте Громова Антон пытался объяснить начальнику, что произошло. Витя молчал.
— Какой заяц? — ворчал Афанасий Григорьевич. — Морские зайцы сюда отродясь не заплывали.
— Да вот заяц, — сказал Антон, показав на Борьку.
— Чего вы мне голову морочите? — недоверчиво спросил Громов и посмотрел на Борю. Потом, что-то сообразив, он рявкнул: — Фамилия?
— М-ма-ма-лыгин, — пробормотал Боря.
— Какой Мамалыгин? А-а-а! Малыгин! Та-ак. И куда же я тебя дену?!
— За борт, — невинно сказал Витюня.
Афанасий Григорьевич поперхнулся.
— Слышь ты, умник, — загремел он, — а ну, вон отсюда! И ты, Корабельников, тоже. Без адвокатов разберемся. Навязали вас на мою голову! Марш! И пригласите-ка ко мне комиссара.
Морошкин пошел за Людмилой Сергеевной, а Антон вышел на палубу. Его окружили ребята.
— Ну что? — спросил Саня Пустошный.
— Потом, — отмахнулся Антон. — Кто Кольку видел?
— На корме сидит, — ответил Славка, — грю-юстный, как осенний платан.
— Грустный, говоришь? Ладно, — сказал Антон, — Арся, айда-ко со мной.
— Чего я там не видел? — спросил Арся. — Мне на него и глядеть тошно.
— Пойдем. Я… прошу, — не глядя на Арсю, сказал Антон.
Арся чуть улыбнулся и пошел за ним.
Колька сидел на палубе, привалясь к штабелю накрытых брезентом ящиков.
— Ну, выкладывай! — резко сказал Антон.
— Чего? — осторожно спросил Колька.
— Про Борю и Шняку.
— Да вы чо?
— Брось, мезенский, не крути, — сказал Антон, — и так на ряхе все написано.
— А не продадите?
— Говори! — приказал Антон.
И Карбас рассказал, что Шняку он принес в вещевом мешке.
— Ну и брыкался, рыбья холера, пока я его туда запихивал! — Колька засмеялся.
— А Борю?
— А вот это что хошь делай — чего не знаю, того не знаю, — зачастил Колька, — ей-пра, не знаю!
Антон с сомнением покачал головой.
— Ведь кто-то его спрятал да брезентом прикрыл, — сказал он, — не мог же Борька сам-то. Ну, Шняка ладно, это пес. А ведь у Малыгина мать с ума сойдет.
Димка даже дернулся — это их с Арсей была работа. Он уже открыл было рот, но Арся слегка ударил его локтем в бок.
— А не вы ли тут, братцы, постарались? — подозрительно спросил Антон, поглядывая на Соколова и Гикова.
Соколов сморщился, но промолчал, а Арся насмешливо пожал плечами, и этого Димка понять не мог: что он, Антона боится?
