Лиа повернулась к Алессандро.

– Я могу успеть в Рим быстрее грозы, – сказал он.

– Ерунда, не сможешь.

– Смогу.

– Чушь. – Она пожала плечами.

– Нет. Я знаю свои возможности. Всегда знаю, когда шансы хорошие, и это тот самый случай. – Он положил руку на крепкую шею Энрико.

– Хотела бы я на это посмотреть. Потом расскажешь, успел ты до дождя или нет.

– А почему бы тебе не составить мне компанию?

– У меня нет охоты состязаться с грозой или пытаться ее обогнать, и уж тем более нет желания сопровождать того, кому такое взбредет в голову. Не получится. Никогда не получалось, и не получится.

Если бы Алессандро знал, что в тот день Лиа пришла в сад ни свет ни заря, он бы ежедневно поднимался в пять утра, чтобы случайно встретить ее. Апрель подходил к концу, и он не видел ее уже несколько недель. И не получал от нее никаких известий. При этом не знал, как подступиться к ней. Не имея навыков светского общения, он не мог пригласить девушку в театр или оперу, о случайной встрече на каком-нибудь званом обеде и речи быть не могло, ведь его самого никуда не приглашали. Только и оставалось, что валяться в кровати.

Как-то рано утром, еще до того, как лучи солнца проникли в комнату, к нему вошел отец и тряхнул за плечо.

– Я хочу спать.

– Нельзя.

– Что значит нельзя?

– Сегодня ты мне нужен. Умберто болен и не выходит на работу уже три дня, мы отстаем с подготовкой документов, и Орфео вчера сказал, что не будет работать, если я не найду замену Умберто. Ты знаешь, какой он, этот Орфео. Брейся и одевайся. Мы опаздываем.

– Ты что, не можешь нанять писца? – сердито спросил Алессандро.

– Писцы – не мотыльки, – возразил отец. – Они осторожны и неповоротливы. Я никого не смогу нанять меньше чем на три месяца, да и на поиски уйдет еще два.

– У меня какая-то беда с рукой, – пожаловался Алессандро. – Стоит немного пописать, и она вдруг холодеет или становится очень горячей. Мне кажется, это паралич или начало какой-то ужасной болезни…

– Скорее всего, с наконечника пера стерлось золото. Принеси-ка ручку. Орфео посмотрит: он специалист.

– Но сегодня я хотел поехать в Браччано и поплавать в озере.

– Сегодня ты должен заменить Умберто.

– Я бы предпочел как-то этого избежать.

– У тебя нет выбора.

– И все-таки я бы предпочел избежать.

Отец вышел из комнаты.

– «У тебя нет выбора! У тебя нет выбора!» – повторил Алессандро. И хотя первый раз он надел штаны задом наперед, за пять минут успел умыться и побриться, после чего спустился вниз, одетый как адвокат: костюм, галстук, жилетка.

– Завтрак! – воскликнул он, когда отец повлек его к двери.

– На работе, – отрезал адвокат Джулиани. Они спустились с Джаниколо по лабиринту троп, улочек, лестниц. И скоро добрались до Трастевере и продолжили спуск по крутым и крошащимся лестницам, погибели для стариков, стылым январским утром они могли отправить в мир иной даже таких осторожных и проворных созданий, как дворовые коты.

Алессандро с отцом быстро спускались по склону, прислушиваясь к эху своих шагов, и чуть не бежали на ровных участках в Трастевере. Миновав мост через Тибр, влились в поток мужчин, спешащих на работу и не обращающих внимания на утренний свет, расцвечивавший мраморные дворцы, заливающий парки и идеально спланированные площади.

– О чем ты думаешь, когда идешь по городу утром? – спросил Алессандро отца.

– О многом.

– Ты думаешь о самом городе?

– Нет. Раньше думал, но у меня есть работа, и она давно уже моя хозяйка. Работа – это огромная змея, которая обвивает тебя с головы до ног. И как только это произойдет, вся твоя жизнь – борьба, о беззаботной юности можно забыть. К примеру, нет времени подумать о городе, даже когда идешь по нему.

– Если только он не становится твоей профессией.

– Тогда ты архитектор и все время думаешь о том, как найти клиентов.

– А если выбранная тобой профессия – смотреть на вещи, которые окружают тебя, видеть их красоту, видеть их сущность, находить в мире наполняющую его истину.

– Тогда тебе надо быть богатым.

– А как насчет профессорской кафедры?

– По какой дисциплине?

– Эстетике.

– Эстетике? Это нелепо. Ты будешь двадцать пять лет жить рабом. Советую выбрать церковную карьеру.

– Лучше умереть, чем жить без женщин, – возразил Алессандро.

– Как насчет армии? – спросил его отец. – По мне, так университеты – та же армия. Разница лишь в том, что там офицеры не носят знаков отличия на форме: они пишут их после фамилии и объявляют, если собираются произнести помпезную, сладкозвучную и занудную речь.

– Армии? – переспросил Алессандро. – Армия убивает людей!

Адвокат Джулиани пристально посмотрел на сына.

– Прошли какие-то реформы, о которых я не слышал? Или ты не знаешь, что армия убивает только тех, кто в ней служит? Наша армия в последнее время состоит исключительно из святых и мучеников. Они идут в бой и не возвращаются, а противник удерживает свои позиции. Обвинять их в убийстве – клевета.

– Брат Лиа служит в армии. Вроде бы компетентный офицер.

– Лиа?..

– Лиа Беллати.

– Понятно. И сколько ей лет?

– Моего возраста, плюс-минус.

– А сколько лет ее брату?

– Тридцать.

– В каком он звании?

– Капитан.

– Впечатляет, – кивнул адвокат Джулиани. – Он носит шпагу и ходит в великолепной форме. – Адвокат остановился посреди улицы – кареты объезжали их с обеих сторон, – и посмотрел сыну в глаза. – Ты можешь уважать капитана, но представь его себе в залитой кровью форме, посиневшим трупом, брошенным на поле боя. И чего ради? Обычно по ничтожному поводу, а то и вовсе без повода. В любом случае в армию идти нельзя. Это ясно?

– Я и не собираюсь в армию! Это ты сказал, что армия лучше университета.

– Лучше.

– Так что же мне делать, становиться адвокатом?

– А ты не хотел бы быть преуспевающим адвокатом?

– А ты? – мгновенно вырвалось у Алессандро. С намеком, что о его успехах говорить не приходится. Алессандро хотелось уколоть отца, и он своего добился, но отец сразу же его простил, зная, что себя Алессандро может не простить никогда.

В административном здании, где располагались адвокатские конторы, они поднялись по бесконечным лестницам, огибая огромный атриум. Шли молча, но сердце адвоката пело, потому что сын затронул тему, пусть и вскользь, едва ли не самую важную для любого адвоката.

Повернули ручку огромной деревянной двери, цветом точь-в-точь масть Энрико. Пол за ней был вымощен мраморными плитами, отполированными до такой степени, что идти приходилось предельно осторожно, как по льду. Просторные помещения фирмы, где адвокат Джулиани занимал должность главного партнера, окнами выходили на Рим и словно правили им. Везде царила безмятежная тишина, за исключением комнаты писцов, где перья скрипели по бумаге. Звуки напоминали те, что доносятся из амбара, который наводнили мыши, или из курятника с сотней скребущихся кур.

Прежде чем приняться за работу, Алессандро хотелось позавтракать. Прекрасный деревянный стол стоял у окон кабинета главного партнера. Они сели. Появился официант в белом пиджаке. Адвокат Джулиани поднял палец: это означало: «как всегда» – то есть бриошь и капучино. Официант повернулся к Алессандро.

– Четыре чашки горячего шоколада, пять бриошей и пять корнетти[18].

– Это все? – поморщившись, спросил отец Алессандро.

– Я не голоден, – ответил тот.

Они слышали шаги официанта на лестнице: тот спускался в кондитерскую за заказом. Десять минут спустя Алессандро наливал первую чашку шоколада, густого и горячего, как лава: густота, похоже, помогала сохранить тепло. И выглядел шоколад как лава – из-за медленно движущихся пузырьков и неровной поверхности. Алессандро начал резать и намазывать маслом бриоши и корнетти. На некоторые добавлял джема.