Я попытался выкрутить газ, чтобы остановить вращение, но ручка была заблокирована. Нэйт, сидя справа, блокировал ее в режиме полета по маршруту. Освободить ее со своего места я не мог. Обсудить проблему с Нэйтом не оставалось времени. Вращающаяся машина должна была опрокинуться и разбиться вдребезги, и очень скоро. А потому я решил опустить ее до того, как она раскрутится слишком сильно. Вертолет ударился, провернулся на полозьях, накренился влево, неуверенно побалансировал и грохнулся в нормальное положение.
Мы выскочили наружу задолго до того, как осела пыль. Все было не так уж и плохо. Вертолет кривовато стоял на полозьях. Трансмиссия рулевого винта висела на механических приводах. Сам винт был изогнут и покорежен.
Подбежал явно озабоченный Коннорс:
— Что случилось?
— Точно не знаю, но я задел обо что-то рулевым винтом.
Я с Нэйтом, Коннорс с Банджо и резко помрачневший Ричер принялись бродить вокруг машины, выискивая пень, камень или что-то еще, что могло вызвать такие повреждения, но ничего подходящего не обнаруживалось. Наконец Нэйт, присев над чем-то, подозвал нас.
— Корень? — воскликнул я.
— Да похоже на то, — ответил Нэйт. — Гляди, вот здесь ты его и отрубил.
И он показал свежий разрез на тощем корне, торчащем из пыли. Корень был разрублен на высоте двух футов от земли.
— А, черт, — сказал я.
— Ты, Мейсон, не переживай. В такой пылище его было не разглядеть, — сказал Нэйт. — Я его не видел.
— Ага, вот только пилотировал не ты.
— Ничего не поделаешь.
Я еще какое-то время клял судьбу, но Нэйт с Коннорсом повторяли, что я ни в чем не виноват.
Подошел Ричер и сказал:
— Все в порядке, мистер Мейсон. Мы ее мигом исправим.
Мне стало получше. Уж Ричер в этом разбирался. Это был его вертолет, самый мощный в роте, тот самый, на котором Лиз поднимал невероятные грузы. Если Ричер говорил, что не все так плохо, значит, не так все плохо.
Мы отправились к штабному домику спецназа, чтобы подождать обратного рейса. Ричер решил остаться с "Хьюи", пока не прилетит "Чинук", который на внешней подвеске отнесет нашу машину домой для ремонта.
— Пива хотите? — спросил один из советников. Он носил камуфляжную форму, похожую на форму вьетнамских рейнджеров; ее покрывала рыжая пыль. Рыжая пыль была на коже у каждого.
— А как же, — ответил Нэйт. Летать нам сегодня уже не придется, так что можно было выпить и пива.
— Ну и как вам? — спросил советник.
— Пиво-то?
— Да нет, это место. Плейджеренг. Самая жопа мира.
— Пыльно.
— Ага, мы его специально таким держим. Чтобы всяким говном не воняло.
Близ лагеря сел одиночный курьерский "Хьюи". Он подбросил нас с Нэйтом до Плейку. Мы слышали, как пилот вызывает наших, чтобы сообщить, где мы будем. Шерман сказал, что ближе к концу дня пошлет кого-нибудь за нами. Лагерь Холлоуэй близ Плейку был знакомым местом. Мы немедленно двинулись в офицерский клуб, выпили еще пива и поиграли в игральные автоматы. Мне все еще было погано из-за поврежденного вертолета. Получать удовольствие от происходящего я не мог никак. Пока все остальные летали под огнем, я вел себя, как типичный советник — пил пиво, играл в автоматы, короче, валял дурака. И все было из-за моей некомпетентности; больше никто не зацепился за корень. А потому я выпил пива больше, чем следовало. И Нэйт тоже. Он сказал, что раз уж мы здесь проторчим до заката, то можно сходить в город. Я согласился. Мы решили, что лучше всего пройтись пешком, чем и занялись. Мы прошли примерно милю по дороге и тут свет дня начал меркнуть.
— Слушай, Нэйт, у меня с глазами что-то. Все тускнеет, — я остановился.
— Ага. И у меня тоже.
Небо стало бледно-оранжевым, хотя солнце было еще высоко.
— Знаешь, каждый раз, когда пью с утра, мне бывает хуево. Но так еще не было, — сказал Нэйт.
Пока мы таращились на угасающий мир, то увидели, как строй наших вертолетов приближается к лагерю Холлоуэй. Солнце стало ярче.
— Ага! — вскричал я. — Это не из-за бухла, это было затмение.
— О, точно, — ухмыльнулся Нэйт. Мир явно не собирался померкнуть до полной тьмы.
Солнце вновь засияло и строй вертолетов с громом и шипением зашел на посадку. Мы побежали обратно в Холлоуэй, чтобы встретить наших товарищей.
Изначально ущерб оценивался в 10000 долларов; впоследствии эта цифра выросла до 100000. Аварийная комиссия решила, что причиной стали условия исключительной запыленности. Они позволили мне соскочить с крючка. Обычным вердиктом была "ошибка пилота". В смысле, если лопасти отлетят в полете, то пилоту посмертно предъявляется обвинение в небрежном предполетном осмотре. Однажды я видел, как винт стоящего на земле "Хьюи" прорубил кабину и обезглавил двух пилотов. Они были виновны в том, что не обратили внимания на "красный крест", поставленный техником, работавшим над поводками винта. Ошибка пилота. Если вы на "Хьюи" напоролись на острый пень в ходе штурма, это ошибка пилота. Если вы покатились с холма, пытаясь сесть на вершину под огнем, это ошибка пилота. Других выводов обычно не было. Так что комиссия и впрямь проявила щедрость, объявив, что причиной аварии стали условия исключительной запыленности. Но угадайте, что думал я…
Это была ошибка пилота.
Мы уже захватили Счастливую, но нам пришлось вернуться, чтобы поставить несколько заплат на нашу победу. Кто-то забыл сообщить чарли, что они проиграли, а потому они, уебки тупые, все продолжали там торчать, сбивая вертолеты.
Новости о нашей победе над регулярной армией Северного Вьетнама в Иадранг были так хорошо поданы, что Кавалерию стали наделять некими мифическими качествами, какие обычно приписывались лишь морской пехоте. Мы были профессионалами.
Я знал, что пресса мощно нас разрекламировала. Мы поддерживали часть, вновь прибывшую с Гавайев. Когда мы приземлились, чтобы взять людей, они ринулись к нам, как дети — стоило лишь им увидеть, что экипажи машин из той самой легендарной Кавалерии. Мы были знаменитостями, авангардом все новых частей, которые выдавят коммунистов обратно на север, как последнее дерьмо.
В течение двух дней мы выполнили двенадцать штурмов тех самых мест, которые раньше захватывали уже по нескольку раз. Чтобы посыпать нам раны солью, ВК дрались еще упорней.
Одна зона лежала близ редких джунглей у подножия холмов. Я занимал позицию номер три с левой стороны строя. Наше отделение было вторым в очереди на посадку. Ганшипы по бокам с грохотом выполняли боевые заходы, а бортовые стрелки косили кусты. Дым от огневой подготовки поднимался к небу, и когда мы оказались в пятистах футах от земли, мимо нас понеслись красные трассеры. К тому моменту я уже научился сосредотачиваться на своей работе и подавлять страх. Я чувствовал себя почти что храбрым. Это была Счастливая. Я побывал здесь кучу раз и в ней никогда не было так скверно, как в Иадранг. Кроме того, я был одним из профессионалов.
По мере того, как мы приближались, ответный огонь от невидимых чарли становился все интенсивней. Мы продолжали двигаться прямо вперед.
Уже в конце захода, футах в ста от земли, я увидел ровный поток трассеров, уходящих влево от меня. Целятся в кого-то другого? Кто там за мной? Потом поток начал двигаться в сторону моей машины. Кто-то выбрал нас своей целью. И мы попались. Черт возьми, мы попались.
Я не мог сдвинуться со своей позиции, или даже слегка уклониться. Я был вплотную к номеру два и кто-то еще был вплотную ко мне. Просто двигаться дальше. Я почувствовал, как Гэри взялся за управление. Трассеры были близко, всего за секунду от того, чтобы разнести кабину.
Я напряг живот, словно это заставило бы пули отскочить от него. Мои плечи напряглись, напряглась челюсть, напряглись ладони. Пули не должны пройти сквозь меня. И почему-то перед моим взглядом ясно встали наручные часы. Как я мог видеть часы? Я даже не смотрел на них. Золотые квадратные "Хэмилтон", доставшиеся от деда. У секундной стрелки был собственный циферблатик снизу. И стрелка не двигалась. В этот момент я мог отстегнуться, открыть дверь, выйти наружу, покурить и посмотреть на строй, замерший неподвижно прямо в разгар штурма. Я смог бы прогуляться между трассерами и прикурить от одного из них. Я видел, как строй неподвижно висел в воздухе. Я видел себя, сжавшегося в ожидании этого режущего огня. Было почти что смешно.
