Бои в Счастливой опять затихли. В штабе это расценивали как нашу победу. В чем была победа? Во-первых, враг оставил больше трупов, чем наши. И потом, мы владели небом. Уэндалл считал, что коммунисты решили временно прекратить борьбу, как они часто делали, воюя с французами. Вместо того, чтобы взяться поутру за винтовку, Чарли шел работать на рисовое поле. Мы в такое не верили. Нам казалось, что мы разбили адские вражеские орды и они, скуля и зализывая раны, откатились в джунгли. Но Уэндалл сказал, что они среди крестьян. Потому что они и были крестьянами.

Примерно в Рождество группа наемников-монтаньяров в районе перевала Мангянг подняла мятеж и перебила больше двадцати офицеров АРВ. После этого Кавалерия начала охранять перевал и мосты на Дороге 19, ведущей в Плейку. Американские патрули разместили штаб рядом с дорогой. Мы каждый день доставляли им горячую пищу, одежду, почту и боеприпасы. Этим занимались четыре-пять вертолетов нашей роты. Один из них водили мы с Реслером, ежедневно налетывая шесть-восемь часов. Привыкнуть к мирной жизни было тяжело. Смерти, риск и общий бешеный темп нескольких последних недель выработали боевое настроение, ожидание, что драка будет продолжаться. Летать, чтобы просто снабжать патрули на безопасной дороге, казалось настолько нудным, что мы придумывали всякие игры, дабы сделать жизнь поинтересней. Мы шли на бреющем, закладывая виражи и смотрели, кто из нас сможет удержаться над дорогой. А еще причесали колонну. ВП в колонне решили, что мы маньяки и вызвали наш батальон по радио. Когда к ночи мы вернулись домой, Фаррис нас ждал. Он сказал, что мы здорово напугали полицейских.

— Если вы и дальше будете ковбойствовать, я… — и тут он замолчал и задумался. Ну и что он сделает? Отстранит нас от полетов? Пошлет домой? Что он мог сделать такого, что бы нам не понравилось? — Завтра у вас выходной. И вы двое только что вызвались добровольцами на постройку клуба.

Отлично.

Сначала загуляли слухи, а потом появились и новости. 229-й батальон собирались перебросить в долину Бонсон. Каждый вертолет-разведчик, посланный в эту прибрежную долину в пятидесяти милях к северу от Кинхон, подвергался обстрелу с земли. ВК считал это место своей собственностью. Была спланирована огромная операция с участием Кавалерии, морпехов, флота и АРВ. Флот будет бомбардировать зоны высадки из своих тяжелых пушек. Морпехи высадятся на берегу к северу от долины. Кавалерия отправится в самую середину и захватит территорию. Ну и АРВ тоже будет где-то болтаться.

Один из вертолетчиков-разведчиков, уоррент из соседнего взвода, вошел в штабную палатку роты и сдал свои крылышки, серебряные крылышки, которые он получил еще до Второй мировой войны. Он положил их на стол и сказал: "Хватит".

— Господи! Что же с ним сделают? — сказал Гэри.

— Не знаю. Это законно — просто взять и отказаться? — спросил я Коннорса.

— Без понятия, — ответил Коннорс. — Его, наверное, расстреляют, или отрежут яйца, или, может, даже заставят строить клуб.

Дело замяли. Через несколько недель мы узнали, что отказавшийся теперь служит в армейском центре отдыха, в Сайгоне.

Мы никогда не думали, что можем отказаться. С технической точки зрения, мы все были добровольцы и если кто-то не выдерживал, то мог просто выйти из летного состава. Но действительно сделать такое… отказаться. Вещь, определенно, разумная, но настолько нелепая. Как теперь этот человек будет жить с самим собой?

Через несколько дней мы устроили прощальные штурмы в старой доброй Иадранг — вслед за докладами АРВ, что АСВ накапливает силы вдоль камбоджийской границы. Туда послали примерно двадцать четыре машины батальона, включая и мою с Нэйтом, чтобы мы там пошарились.

Шерман редко возглавлял строй. Стареющему капитану — ему уже шел пятый десяток — был нужен боевой налет, чтобы стать майором. На постановке задачи лихой командир операции в страшной долине Иадранг заметно нервничал. Его план состоял в том, чтобы долететь до лагеря спецназа в Плейджеренг, рядом с камбоджийской границей, а потом разбиться на группы по четыре, чтобы высадить "сапог" в стратегически важных точках.

Всю дорогу пилотировал Нэйт, а я развлекался с картами. При полете в строю заниматься навигацией не было нужды, но мне всегда было любопытно, в какие ебеня нас занесло на этот раз. Мы прошли Индюшачью Ферму на 2000 футов, направляясь на запад-юго-запад. Через полчаса в пяти милях слева от нас я увидел нечто, напоминающее лагерь, но Шерман продолжал лететь прямо вперед.

— Приближаемся к границе, — сказал я.

— И близко мы? — спросил Нэйт.

— Ну, похоже, что сейчас мы почти что прямо над ней.

— Правда?

— Желтый-1, Желтый-2 — Желтым-1 был Шерман, Желтым-2 — Моррис с Деккером.

— Вас слышу, Желтый-2, продолжайте.

— Желтый-1, думаю, нам надо повернуть. И очень скоро, — протянул Моррис.

Наступил момент тишины. Я представил, как Шерман разворачивает и комкает карты, пытаясь понять, в какой кусок этих паршивых джунглей мы залетели.

— Желтый-2, мы на верном курсе.

— Э-э, не подтверждаю, Желтый-1. Мы прошли мимо нашей цели.

Вот таким образом Моррис сообщил, что мы летим над Камбоджей.

Вновь молчание.

— Не подтверждаю, Желтый-2. Я лежу на курсе.

Моррис заколебался; были слышны помехи от его микрофона:

— Вас понял.

Бедняга Шерман все проебал и даже сам этого не заметил. Вот тебе и самый первый настоящий боевой вылет под твоим началом. Можешь попрощаться с майорскими мечтами.

Углубившись на пять миль в пространство, помеченное на карте "Камбоджа", машина Шермана задергалась. Прежде чем он по-настоящему выполнил разворот, она шарахнулась сначала влево, потом вправо. Он ничего не объявил, просто повернул обратно.

— Тяжело идиотине ориентироваться над этими ебаными джунглями, — заметил Нэйт.

Радио молчало до тех пор, пока наша экспедиция не вернулась в нужную страну. С этого самого дня бедный Шерман не получал заданий более увлекательных и престижных, чем возглавлять рытье ротного колодца.

Когда мы пересекли границу, радио вновь ожило. Шерман вызвал Коннорса и сообщил, что наше звено должно остаться на земле и служить резервом. Потом он приказал всем нам перестроиться в колонну.

Вертолеты вытянулись в одну линию, чтобы сесть в Плейджеренг. Как только первые машины зашли на посадку, поднялась рыжая пыль, поглотившая их полностью. Спецназовцы обработали взлетную полосу бульдозерами и в сухой сезон все это превратилось в пыль.

— Не зависать. Садиться с ходу, — радировал Шерман. В этих рыжих облаках мы даже не различали вертолеты, которые уже сели.

Я шел за Коннорсом. Когда он оказался в 50 футах от земли, его поглотило облако пыли, поднятое предыдущей машиной. Он скомандовал:

— На повторный.

После чего поднялся и ушел вправо. Я следовал за ним. Третий и четвертый вертолеты следом за нами сели, а следом и остальные. Описав круг, мы оказались в хвосте строя. Когда мы предприняли вторую попытку, я ушел дальше от Коннорса, чтобы не попасть в его пыль. За десять футов до земли Коннорс исчез. Теперь наступала моя очередь — сажать последний вертолет.

В самом конце полосы дико переплелись корни и безлистный кустарник. Когда я сделал подрыв, поток от винта поднял пыль и все мгновенно растворилось. Я почувствовал, как вертолет обо что-то ударился. По звуку было похоже на пень, ударивший в брюхо, что при штурмах бывало довольно часто, а потому я решил приземлиться в нескольких футах впереди. "Впереди" — это куда? А "вверх" — это куда? На размышление оставались секунды. Компас показывал, что нас разворачивает вправо. Я нажал левую педаль, чтобы остановить вращение. Ничего не вышло.

Это был отказ рулевого винта. Решение заключалось в том, чтобы быстро сбросить газ, не дав машине вращаться под несущим винтом, а потом перейти в авторотацию с висения. Мы отрабатывали все это в летной школе. Сотни раз.