Арестант закрыл лицо свое Евангелием и заплакал.

— Какое же у тебя настроение душевное бывает?

— Батюшка! Я бы всех любил, всем все прощал и за всех людей страдал бы вечно. Я думаю, отец, это молитва меня переродила, я ведь на воле таким не был.

— Бывает ли у тебя когда-нибудь печаль на сердце?

— Нет, никогда. Когда совесть перед Богом чиста, тогда на душе свет радости не гаснет. Теперь, кроме «Отче наш», еженедельно по вторникам умственно читаю: «Господи, Ты мой, а я Твой, спаси меня!» Я ведь, батюшка, не открылся бы тебе, если бы ты не трогал мое сердце своими проповедями. Они очень действуют на наши сердца. Недаром вас все арестанты любят. Они вам готовятся поднести адрес и икону. Арестанты куда хотите пойдут за вами, хоть в самый огонь. Полюбил и я вас, батюшка. У меня есть еще к вам просьба, вы исповедуйте меня и причастите, я еще в жизни своей не причащался.

— А, может быть, ты, сын мой, желаешь и миропомазание чтобы я над тобой совершил?

— Хорошо, я буду очень вам за это благодарен. В той же самой одиночной камере я его миропомазал, на второй день исповедал и причастил его Святых Тайн. Через неделю я опять к нему зашел. Он со слезами просил еще его причастить Святым Тайнам. Я его удовлетворил. После этого я его потерял. Через год я, посещая Нерчинскую каторгу, нашел его больным в Алгаченском тюремном околотке. Здесь часа два я беседовал с ним. Он был очень доволен моим приездом. Через месяцев шесть я опять посетил эту же самую тюрьму, и вот, на третий день моего пребывания в этой тюрьме, меня пригласили арестанты к умирающему сему блаженному арестанту. Когда я пришел к нему, то он от радости приподнялся и, осенив себя крестным знамением, сказал:

— Вот и я, батюшка, через час оставлю землю. Минут через пять он сидеть уже не мог, лег на постель. Что-то шептал. Затем вскинул свой взор вверх, сказал:

— Открылись небеса, вот снисходит ко мне Матерь Божия и с нею множество святых. Ты, батюшка, видишь? — спросил меня умирающий.

— Нет, дитя мое, — ответил я ему. — Вот и Христос, Царь Славы, появился на облаках и снисходит к нам.

При этих словах все части тела его пришли в какое-то живое движение. С правой стороны он не сводил своих глаз. Мне стало очень жутко.

— Господи, — воскликнул умирающий, — я бы еще хотел ради других страдать на земле, но да будет так, как Ты хочешь, Господи! Этого батюшку спаси.

Минута, и его уже не стало на земле. О, какой был плач по нем арестантов! Я его никогда не могу забыть. Он еще заживо три видения видел, о чем мне он поведал на исповеди. Да дарует ему Господь и по смерти тот дар, который имел он еще на земле, чтобы мог он и теперь помогать нам, грешным, нести тяжелый крест на земле.

В моей тюремной пастырской практике таких типичных христиан встречалось очень мало, но есть. Эти типы поистине являются особыми избранниками Божиими! Для них нет жизни, кроме Христа одного. Сколько они перенесли всяких мук, страданий, всякого рода притеснений, и во всем этом, кроме утешения, радости, какой-то духовной услады, ничего не видели и ничего другого не переживали.

Арестантка:

— Я, батюшка, хочу с вами побеседовать. Но я хотела бы глаз на глаз с вами побеседовать.

— Хорошо, — ответил я, — если желаете, то сейчас можно в церкви.

— Нет, батюшка, я сейчас по некоторым данным не могу, а вот если бы вы приехали для меня завтра, так после обеда, я бы была вам очень и очень благодарна.

Я согласился на ее просьбу и на второй день после первого чаю я приехал в тюрьму. Она уже меня поджидала. Попросил отворить церковь. Мы вошли в нее. Надзирательница осталась на паперти.

— Батюшка! Я до безумия мучаюсь, страдаю душой, вся моя жизнь перевертывается вверх дном. Я уже вас и проклинала и ругала за ваши проповеди, что вы со мной сделали? Зачем вы всю мою душу всколыхнули? О, я великая грешница! Господи, помоги мне, облегчи мне мои страдания. Смерть моя, где ты? О, Господи, спаси меня грешницу.

Я попросил ее успокоиться и она, когда пришла в себя, начала мне рассказывать свою жизнь:

— Родители мои, — так начала она свой рассказ, — были люди зажиточные. Нам жилось хорошо. У родителей нас было пятеро: три сына и две дочери; я была самая младшая. Бог наградил меня умом и красотой. Еще в шестом классе гимназии я была уже помолвлена за одного студента-врача. Два года мы жили хорошо, затем разошлись. Он очень был ревнив, хотя отчасти был и прав. Лесть мужчин скоро меня свела с пути честной жизни. Когда мы развелись, то я открыто не пустилась в проституцию, а решила под другим флагом предаваться страстям. Я выстроила в Москве гостиницу, где вербовала молодых подростков-девочек и занималась живым товаром. Прежде я их жалела, мучилась за них совестью, но потом, с годами, я всем этим пренебрегла и преспокойным образом вся с головой ушла в это ужасное ремесло. О, милый батюшка, сколько на меня сейчас несчастных глаз смотрят, и все эти глаза подростков, которые умоляющим взором смотрят на меня и смотрят ужасно, они насквозь мучительно пронизывают меня. Вот глаза умершей Кати, а вот милой Жени, а вот и Веры, Любы, Саши… ох, все они смотрят на меня, и их взоры с укоризною спрашивают меня: «За что ты нас мучила?» (Плачет арестантка).

После того как успокоилась, она стала продолжать далее:

— Да, батюшка, как еще Бог терпит грехам моим. Я более чем двести невинных подростков растлила, выбросила их за борт жизни, да тридцать браков разбила, двух девушек отравила и одну замучила до смерти. Чего, только я не делала, ах, тяжело даже подумать. Наконец, я решилась на еще одно ужасное преступление: убить своего любовника, чтобы он больше никому не достался. Любовник мой был 17-летний гимназист. За него-то вот и попала в каторгу. Я спокойна была до сей Читинской тюрьмы. Но когда послушала ваши проповеди, то теперь я себе места не могу найти, совесть ожила во мне, поднялись, как тени, все мною замученные девушки, глядят на меня, и взоры их настолько страдальчески грустны, что они невыносимо больно насквозь прожигают меня, как самой острой тонкой докрасна раскаленной проволокой. Милый батюшка, что же я теперь должна делать, чтобы хоть немножечко облегчить мое душевное страдание?

— Вот что, голубушка. Чистосердечно покайся и покайся так, чтобы с самого раннего возраста вы могли бы припомнить и все, что только есть у вас на душе, должны перед Богом высказаться, и высказаться до самого последнего греха. Как бы вам ни было стыдно и трудно, вы все-таки должны будете это сделать. Затем, чем для вас исключительные по своему преступлению грехи кажутся более других тяжелыми, постыдными и мерзкими, тем внимательнее вы должны на них останавливаться, дабы они духовнику были совершенно известны. Это пока первое будет для вас духовное лекарство. Второе: прочтите все Святое Евангелие раза два, и третье — утром и вечером молитесь так: «Господи, спаси и меня грешную». Молись не много, но горячо, а после посмотрим.

Через две недели я зашел к ней. Она немножечко стала себя лучше чувствовать. Решилась на мои советы. Исповедывалась, но от причастия я ее еще удержал. Удержал не ради того, что я ее считал недостойной, а ради того, чтобы опостоянить в ней духовно настроение. Душа женщины далеко не так глубока, как душа мужчины, и поэтому я решился закрепить в ней сознание греховности. После этого купил ей Евангелие и попросил ее, чтобы она прочла два раза и также молилась Богу. После этого через неделю я зашел к ней, результаты оказались налицо. Она была веселой, спокойной, но на душе ее чувствовалось еще что-то. Настал день воскресный, я нарочно для нее подыскал дневное Евангелие о блуднице, умывшей ноги Христа. Послал за ней, чтобы она сегодня была в церкви. Она пришла. Евангелие мною было прочитано. При конце литургии Бог мне помог на Евангельскую тему о всепрощающей любви Христовой произнести сильную проповедь. Арестанты плакали, плакала и она. В заключение своего слова я велел арестантам стать на колени, стал и я, и обратясь к местной иконе Спасителя, я воскликнул: «Господи! Вот и эти узники, из них есть и такие, как и та блудница, которая до Твоего появления перед ней грешила, продавала душу и тело миру сему, предавалась разврату, но до тех пор, пока не знала Тебя и не увидела Тебя вселюбящего Спасителя падших грешников. Как только Ты показал ей, так она уже лежит у ног Твоих и горячими слезами вымаливает у Тебя прощение себе. Господи! Оглянись и на этих узников, ведь и они льют свои слезы на Твои для нас незримые ноги, будь милостив, открой свои всепрощающие уста, скажи всем им: чада Мои, прощаются грехи ваши за вашу любовь ко Мне».