Я хотела возразить, но не нашлась, что сказать. В сущности, она была права.

– Вы не знаете, что на это ответить, ведь так? Вам неловко обвинять меня в намерении вас обмануть? Люди вообще не любят в глаза винить друг друга во лжи. Да сядьте же вы наконец!

Я опустилась на стул.

– Я не намерена вас ни в чем обвинять… – начала я осторожно и тут же была прервана очередной ее репликой:

– Только не пытайтесь быть вежливой! Что я на дух не выношу, так это вежливость.

Ее лоб наморщился, и дуга бровей поднялась над оправой очков; густые и черные, эти брови выглядели ненатуральными.

– Вежливость. Вот еще одна любимая добродетель убогих, если у таковых вообще могут быть добродетели. Что привлекательного в безобидности, хотела бы я знать? Разумеется, быть вежливым нетрудно – для этого не надо обладать какими-то особыми дарованиями. С другой стороны, вежливость является последним прибежищем тех, кто потерпел неудачу во всем остальном. Честолюбивого человека, выбравшего себе цель и имеющего силы для ее достижения, не должно заботить то, что думают о нем окружающие. Я не могу себе представить, чтобы Вагнер лишался сна, беспокоясь о чьих-то там оскорбленных чувствах. Он был гений, и этим все сказано.

Еще какое-то время она с неумолимой методичностью приводила один за другим примеры эгоизма великих людей, и ни единая складочка ее шали не шевельнулась в процессе этого перечисления. «Она похожа на монумент из стали», – подумала я.

Но вот ее импровизированная лекция подошла к концу.

– Вежливость – это свойство, которым я не обладаю сама и которое я не ценю в других, – заявила напоследок мисс Винтер. – Посему давайте оставим ее в стороне.

И она замолчала с видом удовлетворенного спорщика, за которым осталось последнее слово.

– Вы среди прочего упомянули о лжи, – сказала я. – Полагаю, этот предмет оставлять в стороне не следует.

– В каком смысле?

Сквозь темные линзы я смогла разглядеть движения ее ресниц. Они подрагивали, расходясь и смыкаясь вокруг глаз, подобно лапкам теребящего добычу паука.

– Только за последние два года вы поведали журналистам девятнадцать вариантов своей биографии. Это лишь те, что я смогла обнаружить при весьма поверхностном обзоре прессы. В общей сложности таких вариантов должно быть несколько сотен.

Она пожала плечами:

– Это моя профессия. Я рассказчица.

– А я биограф и привыкла работать с фактами.

Она тряхнула головой; локоны и завитки, совершив колебательное движение, вновь легли каждый на свое место.

– Но ведь это жуткая скука! Не хотела бы я быть биографом. Вы никогда не задумывались о том, что правда много выиграет, будучи изложена посредством историй?

– Только не таких историй, какие вы рассказывали до сих пор.

Чуть заметным движением головы мисс Винтер обозначила кивок.

– Мисс Ли, – произнесла она медленно и раздельно, – у меня были веские причины для того, чтобы скрывать свое прошлое за дымовой завесой фантазий. Но теперь эти причины уже утратили силу.

– Вы можете их назвать?

– Жизнь – это компост.

Я заморгала в растерянности.

– Вы находите мои слова странными, но так оно и есть на самом деле. Весь мой опыт, все события моей жизни, все знакомые мне люди, все мои воспоминания и мечты, все прочитанные мною книги – все это годами сваливалось в одну компостную кучу и постепенно перегнивало, превращаясь в темное жирное органическое вещество. Процесс разложения сделал это вещество однородным; из него уже не вычленить отдельные компоненты. Иные люди называют это воображением, но я воспринимаю его как большую кучу компоста. Время от времени я беру какую-нибудь идею, помещаю ее в компост и жду. Идея питается темным веществом, некогда именовавшимся жизнью, берет из него энергию и начинает идти в рост. Пускает корни. Дает побеги. И так далее, пока в один прекрасный день из идеи не вырастает рассказ или роман.

Я кивнула, впечатленная образным сравнением.

– Читатели, – продолжила мисс Винтер, – жалкие глупцы. Они уверены, что каждое литературное произведение является автобиографическим. Это утверждение справедливо, однако совсем не в том смысле, как им представляется. Жизненный опыт автора должен хорошенько перегнить, чтобы стать питательной средой для произведения. Надо дать ему разложиться. Вот почему я не позволяю репортерам и биографам копаться в моем прошлом, вытаскивая на свет отдельные кусочки и консервируя их в виде текста. Чтобы писать книги, я должна сохранять нетронутым свое прошлое как удобрение для новых идей.

Я обдумала ее слова, прежде чем задать вопрос:

– Почему теперь вы изменили свое решение?

– Я уже стара. И больна. Объедините два этих факта, биограф, и что вы получите? Конец истории.

– Но почему вы сами не напишете эту книгу?

– Я поздно спохватилась. И потом, кто мне поверит? Я слишком долго морочила людям головы.

– И вы действительно хотите рассказать мне всю правду?

– Да, – сказала она, но я уловила колебание в ее голосе, хотя оно длилось лишь малую долю секунды.

– А почему вы выбрали меня на роль своего биографа?

Она выдержала паузу.

– Знаете, я задаю себе тот же самый вопрос на протяжении последней четверти часа. Что вы за человек, мисс Ли?

Прежде чем ответить, я мысленно проверила надежность моей защитной маски.

– Я работаю в букинистической лавке. Написала несколько биографических очерков, но не как профессионал, а потому что мне это нравится. Думаю, вы наткнулись на мое имя, прочитав эссе о братьях Ландье.

– И это вся информация? Маловато, вы не находите? Если мы будем работать вместе, я должна иметь о вас более четкое представление. Я не намерена поверять свои тайны человеку, о котором мне почти ничего не известно. Расскажите о себе подробнее. Какие книги вам нравятся? О чем вы мечтаете? Кого любите?

Эти вопросы привели меня в замешательство.

– Да ответьте же, ради бога! Как я могу поселить в своем доме абсолютно незнакомого мне человека? Как я буду работать с таким человеком? Это просто неразумно. Скажите, к примеру, вы верите в привидений?

Побуждаемая некой силой, не имеющей ничего общего со здравым смыслом, я рывком поднялась со стула.

– Что вы делаете? Куда вы собрались? Постойте!

Шаг за шагом, стараясь не переходить на бег и прислушиваясь к ритмичному стуку своих каблуков по дощатому полу, я уходила прочь, тогда как она окликала меня голосом, в котором все явственнее проскальзывали панические нотки.

– Вернитесь! – звала она. – Я хочу рассказать вам историю, чудесную историю!

Я не замедлила шаг.

– Это история о доме с привидениями…

Я добралась до выхода из комнаты. Мои пальцы сомкнулись на дверной ручке.

– Это история о старинных книгах…

Я открыла дверь и уже собралась переступить порог, когда голосом, неожиданно охрипшим и как будто испуганным, она выкрикнула слова, заставившие меня замереть на месте.

– Это история о близнецах…

Когда эхо этих слов погасло под сводами комнаты, я не выдержала, обернулась и увидела ее затылок и дрожащие руки, когда она подносила их к своему лицу.

Помедлив, я сделала шаг в обратном направлении. Мисс Винтер это услышала, и ее голова повернулась, качнув медно-красными волосами.

Я была ошеломлена. Темные очки исчезли, и на меня призывно – чуть ли не с мольбой – взглянули ярко-зеленые и прозрачные, как стекло, но при том настоящие, живые глаза. Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга.

– Мисс Ли, прошу вас, присядьте, – сказала она наконец дрожащим голосом, лишь отдаленно похожим на голос прежней Виды Винтер.

Повинуясь все тому же неясному побуждению, я прошла обратно через комнату и села на стул.

– Ничего не могу обещать, – утомленно сказала я.

– А я не могу требовать от вас обещаний, – ответила она тихо.

Стало быть, перемирие.

– Почему вы выбрали меня? – спросила я снова и на сей раз дождалась ответа.