– Важно проявить решимость, и выбрать для этого подходящий момент, – самодовольно сказала я, пока Ирен утешала Луизу ласковыми речами.

Удостоверившись, что Годфри достаточно обсох, Ирен велела ему ждать нас в карете.

Мы тщетно уговаривали Луизу переодеться. Подруга настойчиво выспрашивала ее фамилию.

– Non, non![22] – мотала головой девушка, задевая нас кончиками мокрых волос.

Даже когда мы завели ее за ширму, Луиза ни за что не соглашалась снять с себя промокшую одежду.

– Ruine! – стенала Луиза. – Je suis ruine!

«Я погибла». Даже я, мирная старая дева, понимала смысл сказанных ею слов. Очевидно, эта благовоспитанная девушка впала в глубокое отчаяние. Конечно же, некий безнравственный мужчина заманил ее в свои сети, а потом принялся шантажировать! Мне вдруг вспомнилось ангельское лицо, что мы видели в морге. Жизнь той несчастной малышки была окутана мраком смерти. Неудивительно, что Луиза столь отчаянно пыталась помешать Годфри спасти ее жизнь.

Ирен расстегнула камею, приколотую к мокрому воротничку несчастной, и протянула ее мне, сопроводив многозначительным взглядом. Хоть я и ничего не смыслила в украшениях, но сразу узнала изысканную отделку восемнадцатого века.

Потребовалось немало усилий, чтобы снять великолепный золотой браслет, украшавший правое запястье Луизы, – так сильно она сопротивлялась. Я заметила, что костяшки пальцев ее левой руки прорезала глубокая царапина вроде тех, что покрывали лицо Годфри.

Стоило нам начать расстегивать ее одежду, как Луиза вновь принялась от нас отбиваться. Напрасно Ирен пыталась уговорить ее надеть чистую юбку и блузку. Темно-серые глаза несчастной еще больше потемнели, она трясла головой и, защищаясь, крепко обхватила себя руками.

– Не можешь же ты выйти на улицу в мокрой одежде, дитя мое, – рассудила Ирен.

Постепенно наше противостояние увенчалось успехом: вопреки возражениям Луизы, мы завладели ее мокрой одеждой и насилу переодели в то, что принесли. Когда же дело дошло до блузки, девушка вновь оказала нам отчаянное сопротивление, извиваясь и уворачиваясь с такой силой, что Ирен не выдержала и закричала: «Basta!» – в пылу разгоревшейся схватки она подменила слово «хватит» на его итальянский эквивалент, широко употребляемый на сцене.

Когда-то голос Ирен очаровал публику и растопил лед в сердце короля, и теперь лишь он один мог успокоить юную особу.

– Сними ты ее, в конце-то концов! Она же мокрая! – настаивала Ирен, дергая блузку за свисающий рукав.

– Я не могу! – рыдала Луиза, не расцепляя рук. – Я погибла! О, какой позор! И я совсем не виновата…

– Кто бы сомневался, – буркнула Ирен по-английски и вновь перешла на родной Луизе язык: – Бедняжка, поверь, мы тебя не обидим. Я – актриса, и за свою жизнь наслушалась людских пересудов, как на сцене, так и вне ее. В этом мире нет ничего позорнее общества – людей, сделавших позор своим оружием. Прошу тебя! Мы хотим тебе помочь. Не волнуйся, нас ничем не удивишь. Мы знаем, как устроена жизнь.

Здесь мне пришлось прикусить язык.

Из-под длинных ресниц по бледным щекам Луизы вновь полились горькие слезы. Она взглянула на Ирен с глубоким почтением:

– Актриса? Правда, мадам? Как божественная Сара Бернар?

Ирен снисходительно улыбнулась:

– Была когда-то. А сейчас я уважаемая замужняя женщина. Да-да! Видишь, всегда можно расстаться с прошлым.

Девушка кивнула и на сей раз не стала нам противиться. Мы принялись расстегивать бесчисленные застежки корсажа.

– Но мне никогда не смыть позора! – Голос нашей пленницы задрожал. – Никогда!

– Все проходит со временем, – успокоила ее Ирен.

– Но не это! – Луиза вдруг вспыхнула от гнева, словно огонь, в который подлили масла. Она рывком стянула корсаж; послышался треск застежек.

Луиза больше не скрывала свой секрет. Мы с Ирен в оцепенении смотрели на татуировку, горевшую у нее на груди, – яркую вычурную букву «Е».

– Неслыханное варварство! – возмущался Годфри, расхаживая взад-вперед по нашей гостиной. – И что же, она по-прежнему отказывается возвращаться домой?

– И даже не признается, где живет. – Ирен передвинула третий рисунок по гладкой поверхности стола.

– Вар-р-рварство! – подхватил мерзкий попугай, заслышав новое словечко.

Ирен пристально уставилась в немигающий глаз Казановы, сидевшего к нам боком. Проскрипев излюбленное «Хватит болтать!», попугай уцепился за деревянный насест и перевернулся вниз головой.

– Полагаю, сейчас она уже достаточно успокоилась, чтобы рассказать тебе о том, что с ней произошло, – сказала Ирен супругу.

Годфри замер.

– И слышать ничего не хочу! – Он вскинул руки, словно защищаясь от горькой правды. – При мысли об этом у меня кровь кипит от возмущения! Судя по всему, юная леди происходит из хорошей семьи. Будь она моей сестрой!..

Ирен была непоколебима:

– Придется тебе умерить братское возмущение и выслушать бедняжку. Луиза просто обязана рассказать своему спасителю, отчего она ему столь отчаянно сопротивлялась. Не говоря уже о том, что юной особе не помешало бы извиниться, раз уж тебе по ее милости придется недели две ходить с изуродованным лицом. И кстати сказать, ее история может помочь нам найти ключ к разгадке тайны татуировок.

Годфри недовольно поморщился. Переодевшись, он заметно посвежел, и даже раны его выглядели уже не столь удручающе. Как и мою подругу, меня весьма волновало, что его лицо, не лишенное привлекательности, носило теперь отпечаток благородного, отважного поступка, который он совершил.

– Не уверен, что благополучие этой девушки заботит меня так же, как прежде. – Годфри осторожно потер щеку.

– А как же мое благополучие? – мягко спросила Ирен и, заметив вопросительный взгляд мужа, продолжила: – Откровенно говоря, жестокость, которой подверглась юная леди, пробудила во мне еще больший интерес к расследованию смертей татуированных моряков. Я знаю, что с ней случилось, но мне нужны подробности, а ты по долгу службы хорошо владеешь техникой допроса и, поговорив с ней, выяснишь немало полезных деталей. К тому же мадемуазель Луиза должна понять, что не все мужчины будут дурно с ней обращаться. И ты, как никто другой, способен помочь ей усвоить сей важный урок.

– Спасибо, Ирен. – Стиснув зубы, Годфри повернулся ко мне: – Но я ничего не добьюсь, если только мне не поможет мой преданный секретарь. Нелл, будь так добра, стенографируй нашу беседу. Можно считать ее официальным допросом, ведь если семья Луизы действительно занимает высокое положение в обществе, скоро в дело вмешается полиция.

– Боюсь, расследованием дело не ограничится, – мрачно промолвила Ирен. – За разрозненными кусочками этой головоломки скрывается сложная и коварная интрига, омрачившая многие жизни и грозящая навлечь немало бед, если мы ее не сорвем. – С этими словами она отправилась наверх за Луизой.

– Не кажется ли тебе, Годфри, – спросила я в ее отсутствие, – что Ирен придает этому делу слишком большое значение? То, что история девочки, попавшей в беду, как-то связана с татуированными моряками, утонувшими в разное время…

– …отнюдь не простое совпадение, Нелл. – Годфри улыбнулся и тут же вздрогнул: растянувшиеся от улыбки царапины причинили ему боль. – Утром я гулял вдоль реки, размышляя о татуировках, и добрел до того места, где рыбаки вытащили на берег утопленника. Там-то Луиза и бросилась в Сену.

– Но разве может столь низкий человек, как тот покойник, иметь нечто общее с этим благородным созданием?

Годфри пожал плечами:

– Ирен права: расследуя цепь событий, нельзя полагаться на отдельные ее звенья. Ключи к разгадке тайны служат в этой цепи связующей нитью, указывая нам на то, как звенья взаимодействуют друг с другом, – и не более того.

В комнату вошла Луиза в сопровождении заботливой примадонны. Лишь только наша новая знакомая переступила порог, мы с Годфри изумленно на нее уставились. Умытая, причесанная и утешенная умелыми руками актрисы, она предстала в нашей уютной, нарядной гостиной, где царил английский ситец штор на окнах и обивки плетеных стульев, в совсем ином свете, нежели в том позорном доме. Луиза была чуть полнее, чем нам показалось; неудивительно, что Годфри приложил немало усилий, чтобы вытащить ее из воды. Свет ламп подчеркивал ее большие выразительные темные глаза, блестящие каштановые волосы, пикантный и несколько своенравный профиль и изящные руки, глядя на которые, мы бы ни за что на свете не догадались, что это они исполосовали лицо Годфри.