Машина остановилась прямо на склоне. Мотор заглох, двери распахнулись. Меня вытащили за руки, повели, подталкивая, по бугристой мостовой. Через несколько секунд я споткнулся о ступеньку железной лестницы и больно ушиб лодыжки. В спину подтолкнули еще сильней. Со связанными за спиной руками я стал осторожно подниматься. Преодолел третью ступеньку, стал нащупывать четвертую, но ее не было. Я опять чуть не упал, меня снова подхватили, на сей раз спереди, поволокли по железному полу, поставили на колени и пристегнули руки к чему-то за спиной.

Послышались шаги, и я почувствовал, как рядом со мной приковывают других пленников. Стоны, приглушенные звуки. Смех. Потом время будто остановилось. На целую вечность я остался в безмолвном сумраке, где слышалось только мое сдавленное дыхание да бродили в голове горькие мысли.

Я даже ухитрился немного поспать – стоя на коленях с пережатыми венами на ногах, с застилающим свет мешком на голове. За тридцать минут организм выбросил в кровь годовой запас адреналина – на пике воздействия это вещество придает вам столько сил, что вы с легкостью поднимаете автомобиль, наехавший на ваших близких, или перепрыгиваете через высоченные преграды. Но последствия всегда мучительны.

Проснулся оттого, что кто-то стянул с меня мешок. Человек действовал не грубо и не заботливо, просто равнодушно. Словно работник «Макдоналдса», готовящий бургеры.

Комнату заливал яркий свет, и я зажмурился. Приоткрыл глаза сначала чуть-чуть, потом еще немного и наконец осмотрелся.

Мы все сидели в крытом кузове огромной большегрузной фуры. Через равные промежутки виднелись колесные арки. Здесь устроили нечто вроде передвижного командного пункта вместе с тюрьмой. Вдоль стен тянулись стальные столы, над ними висели тонкие мониторы на суставчатых консолях, позволявших разворачивать их кольцом перед операторами. Перед каждым столом стояло роскошное офисное кресло с бесчисленными рукоятками, позволявшими регулировать каждый миллиметр сидячего пространства, а также высоту, глубину и наклон.

В передней части кузова, подальше от дверей, была устроена тюрьма. Ее отгораживали стальные брусья, привинченные к стенам, и к этим брусьям были прикованы пленники.

Я сразу заметил Ван и Джолу. Дэррил, наверно, где-то в глубине, но разглядеть его было невозможно – человек десять других прикованных пленников сидели, бессильно ссутулившись, и полностью закрывали обзор. В воздухе висел резкий запах пота и страха.

Ванесса поймала мой взгляд и прикусила губу. Ей было страшно. Мне тоже. И Джолу тоже – его глаза бешено вращались, сверкая белками. И мне было страшно. Хуже того, я до безумия хотел в туалет.

Я окинул взглядом наших мучителей. До сих пор я избегал на них смотреть – точно так же мы боимся заглядывать в темный шкаф, где напридумывали себе чудовище. А вдруг окажется, что оно не выдумка? Лучше не смотреть.

Но надо было получше присмотреться к этим мерзавцам, которые нас похитили. Кто они? Террористы? Я понятия не имел, как выглядят террористы, хотя телевизор услужливо подсовывал нам картинку смуглых арабских бородачей в вязаных шапках и длинных хлопчатых балахонах.

Но наши тюремщики на эту картинку не походили. Они с легкостью могли бы выступать на разогреве зрителей перед Суперкубком. В них было что-то бесспорно американское – я даже не смог бы определить, почему так решил. Квадратные подбородки, короткие аккуратные стрижки, но не военного фасона. Среди них были и белые, и темнокожие, и мужчины, и женщины, они сидели в дальнем конце фургона, улыбались друг другу, перешучивались и пили кофе из бумажных стаканчиков. Больше похожи на туристов из Небраски, чем на афганских бандитов.

Я впился взглядом в одну из них – молодую белую девушку с каштановыми волосами, на вид ненамного старше меня, довольно симпатичную даже в старомодном деловом костюме. Если долго смотреть на человека, он в конце концов взглянет на вас. Так и случилось. Ее лицо сразу стало другим – бесстрастным, даже механическим, как у робота. И улыбка мгновенно погасла.

– Привет, – сказал я. – Понятия не имею, что тут происходит, но, слушай, мне очень надо отлить.

Она смотрела сквозь меня, будто не слышала.

– Я серьезно. Если срочно не доберусь до сортира, выйдет очень неловко. И запах тут будет соответствующий.

Она обернулась к коллегам, тихо посовещалась с троими из них – сквозь шум компьютерных вентиляторов я не расслышал ни слова.

Потом обернулась ко мне.

– Потерпи еще минут десять, и каждого из вас выведут облегчиться.

– Вряд ли я продержусь еще десять минут. – Я вложил в голос чуть больше беспокойства, чем реально испытывал. – Я серьезно, леди, сейчас или никогда.

Она покачала головой, смерила меня высокомерным взглядом. Еще немного посовещалась с друзьями, и вперед вышел один из них. Постарше, лет тридцати, с широкими накачанными плечами. На вид то ли кореец, то ли китаец – даже Ван не всегда может различить. Но что-то неуловимое, такое, чему я и сам вряд ли дал бы определение, выдавало в нем настоящего американца.

Он на миг распахнул спортивную куртку, показывая мне пристегнутое снаряжение. Я успел разглядеть пистолет, электрошокер и баллончик то ли со слезоточивым газом, то ли с перечным спреем.

– Только без глупостей, – сказал он.

– Без глупостей, – подтвердил я.

Он коснулся чего-то на поясе, и с меня свалились наручники. Руки за спиной бессильно обвисли. Похоже, у него было что-то из арсенала Бэтмена – дистанционное управление наручниками! Пожалуй, это имело смысл: ведь иначе, когда наклонишься над пленником, весь этот смертоносный комплект окажется у него перед глазами, и он сможет зубами выхватить у тебя пистолет и языком нажать на спусковой крючок – или что-то в этом роде.

Руки у меня остались связаны пластиковыми стяжками. До этого я практически висел на наручниках; когда их расстегнули, я, лишившись опоры, вдруг обнаружил, что ноги стали как ватные. Я завалился лицом вниз, с трудом затрепыхал ногами – их кололо как иголками, – тщетно пытаясь встать.

Охранник рывком поставил меня на ноги, и я клоунской походкой заковылял в самый дальний угол фургона, к тесной кабинке переносного туалета. Попытался разглядеть Дэррила. Им мог оказаться любой из пятерых или шестерых скорчившихся пленников – или никто из них.

– Входи, – скомандовал охранник.

– Руки мне развяжите, – попросил я. После долгих часов в пластиковых стяжках пальцы посинели и раздулись, как сосиски.

Он не шелохнулся.

– Послушайте, – заговорил я, стараясь, чтобы в голосе не звучало ни тени сарказма или злости – а это было нелегко. – Либо вы освободите мне руки, либо вам придется мне помочь. Без рук сходить в туалет невозможно.

Кто-то в грузовике хохотнул. У охранника заходили желваки – он меня охотно прибил бы. Ну и отморозки они тут.

Он снял с пояса аккуратный мультиинструмент, раскрыл зловещего вида ножик и перерезал стяжки. Я пошевелил руками и сказал:

– Спасибо.

Он втолкнул меня в кабинку. Руки онемели, стали как глиняные. Я с трудом пошевелил пальцами – их сначала закололо, потом нахлынула жгучая боль, от которой я чуть не вскрикнул. Опустил сиденье, стянул штаны, сел. Боялся, что на ногах не удержусь.

Вместе с мочой на волю хлынули слезы. Я беззвучно плакал, раскачиваясь взад-вперед, заливаясь слезами и соплями. Зажал рот руками, чтобы не разрыдаться в голос. Они там, за дверью, не услышат ни звука – я не доставлю им этого удовольствия.

Наконец я опорожнился и выплакался. Охранник уже колотил в дверь. Я, как сумел, вытер лицо туалетной бумагой, бросил ее в унитаз и спустил воду. Потом огляделся, ища раковину, но обнаружил лишь большую бутыль дезинфицирующего средства с пришпиленным листком, на котором перечислялся состав. Протер этим средством ладони, вышел из кабинки.

– Чем ты там занимался? – спросил охранник.

– Использовал по назначению, – ответил я.

Он повернул меня спиной, схватил за руки и стянул их свежими наручниками. На руках еще держалась опухоль после первой пары, и новые стяжки жестоко впились в раздраженную кожу, но я не издал ни звука. Пусть не злорадствует.