Отец окинул подозрительным взглядом кусты на обочинах дороги.

— Хотел бы я в это верить.

— Точно, — сказал я. — Она сама обещала.

Тут отец остановился и посмотрел на меня так, будто увидел впервые в жизни.

— Она тебе сказала?

— Да.

— Но зачем?

— Я спросил.

Отец вновь обернулся на Роду. С книгой в руке, подобрав подол платья, чтобы не запачкать его о землю, она медленно плыла в нашу сторону.

— Рода, — сказал отец. Словно напоминал себе.

После очередного подъема кустарник поредел, и мы вышли в долину, где горы сходились. Мелкополосатые белые дубы стояли среди лужаек с перламутровой, голубовато-зеленой травой. В вышине носились по ветру пустельги, и мы слышали шелест их перьев.

— Видел когда-нибудь такую вблизи? — спросил отец.

— Нет, — сказал я.

Он долго смотрел в небо, потом прицелился в одну из них, парящую не больше чем в ста метрах от нас. Когда он выстрелил, стройные крылья на мгновение дрогнули, но, может быть, мне это просто померещилось, потому что птица не упала.

Рода появилась из-за кустарника и шла к нам. Она сняла шляпу и смотрела на птицу своим здоровым глазом.

Отец дослал в патронник новый патрон и ждал, когда пустельга подлетит поближе. Рода подошла к нему сзади и положила свои белые пальцы ему на шею. Когда птица подлетела — голова чуть набок, клюв приоткрыт, перья взъерошены, — я увидел, как Рода закрыла тот глаз, который ее слушался. Я увидел, как ее шея заломилась назад, за спиной плеснули крылья. Я услышал выстрел и вскрикнул.

Отец отскочил от меня и развернулся, нацелив ружье прямо мне в грудь. Инстинктивно, как объяснял он потом. Я его напугал.

Но Рода подбежала ко мне, взяла мое лицо в ладони и притянула к себе: она хотела понять. — Что такое? — спросила она. Ее лицо было так близко, что прикрытый глаз очутился прямо передо мной — идеальный светло-карий ободок на белке, бездонный ландшафт, спрятанный под веком центр.