Иссетт кивнула:

– Мы начали трехнедельную вводную практику в технику регенерации и омоложения. Нам вчера показали человека в баке, и я упала в обморок. Ему регенерируют почки, поэтому брюшина была раскрыта и…

Я содрогнулась и воспользовалась ее же обычным ритуалом:

– Нет! Никаких медицинских страшилок! Плохая, плохая Иссетт!

Подруга только хихикнула:

– У нас полкурса чувств лишилось. Преподаватель говорит, что потом привыкнем. – Она обернулась к Кеону: – Тебе лучше вернуться к себе и расставить скульптуры. Нельзя опаздывать.

– Работай. Трудись. Старайся. И почему я согласился на помолвку с тобой?

Иссетт лукаво улыбнулась:

– Иди и будь с ним пообходительнее. Помни, что я тебе пообещала, если сделаешь все как следует.

Посулила она ему явно что-то очень хорошее: Кеон действительно ушел. Стоило ему выйти из комнаты, как Иссетт снова повернулась ко мне:

– А что эти четыре дня делала ты? – Она надулась. – К нам в гости не собралась!

– Не смогла, – пожаловалась я. – Ты же знаешь, что родители Фиана на прошлой неделе приезжали на Землю на церемонию награждения?

– Да, знаю. Я видела, как они потом разговаривали с вами, с тобой и Фианом.

– Прости, мне так и не удалось тогда поговорить с тобой.

Иссетт улыбнулась:

– Конечно, тебе пришлось позировать видеожукам Текущих Новостей Земли. Я совершенно обалдела! Я знала, что археологи, участвовавшие в спасении военных из разбитого корабля, получат «Звезду Земли», но ты ни слова не сказала про орден Артемиды! Ты давала подписку о неразглашении?

– Подписку о неразглашении? Да я не знала ничего! Когда мы с Фианом получили свои «Звезды», я думала, что это все. Когда военные в конце снова вызвали пострадавших разметчиков, чтобы дать нам ордена… Уж если ты обалдела, представь, как я себя чувствовала!

– Это был полный отпад! – восторженно согласилась Иссетт.

– Да.

Я на секундочку позволила себе насладиться воспоминаниями. Ордена Артемиды, высочайшей награды военных, впервые удостоили гражданских лиц. Я – одна из презренных инвалидов, рожденных с ненормальной иммунной системой, из-за которой можно жить лишь на Земле, но я еще и одна из всего одиннадцати живых, имеющих право носить «Артемиду». Подумать только!

– В общем, родители Фиана решили, что подождут на Земле начала наших каникул, чтобы отправиться на Геркулес вместе с сыном. И очень расстроились, когда Фиан заявил, что хочет остаться со мной на Земле.

– И чем кончилось? Он с ними или?.. – нахмурилась Иссетт.

– Остался со мной. Фиан может быть невероятно упрямым.

Лицо подружки просветлело:

– Вот и хорошо.

– Не совсем, – возразила я. – Его родители тоже остались.

– Не-е-ет! – Иссетт схватилась руками за кудрявую голову. – Совсем кошмар был?

– Ну, они очень старались быть радушными, но…

– Но?

Я вздохнула:

– Они все время были слишком уж вежливыми, у нас не раз случались неловкие паузы. Они делали мне комплименты, но…

– Думаешь, притворялись? – поморщилась Иссетт.

Я постаралась ответить беспристрастно:

– Они не рады, что невеста сына – инвалид, да и неудивительно. Я не могу покидать Землю, и значит, Фиан тоже привязан к ней.

– Для него самого это вроде не проблема, – заметила Иссетт. – Он же говорит, что собирается специализироваться по доистории и в любом случае проводить здесь много времени.

– Фиан может так считать, но, по мнению родителей, проблемы уже начались. Будь я нормалом, мы бы все вместе отправились на Геркулес. И дело же не только в трудностях, но и в стигме. Родители Фиана вежливо называют меня инвалидом, но что им говорят их друзья? Их сын заключил помолвку с приматом, с обезьяной, с выродком. Им, должно быть, ужасно неуютно, естественно, что они предпочли бы нормальную девушку.

Иссетт скривилась:

– Ну и чем вы занимались на каникулах? Так и провели все это время с родителями Фиана?

Я кивнула:

– Посещали вчетвером разные места: Стоунхендж, Помпеи, монумент Духу Человечества, музей науки имени Уоллама-Крейна, выставку о грин-времени в Гринвиче.

– Выглядит как список наших скучнейших школьных экскурсий.

– Я была не против Стоунхенджа и Помпей, но мы проторчали целый день в музее Уоллама-Крейна и четыре ужасных часа – у витрин по технике и истории развития порталов. Родители Фиана занимаются какими-то научными исследованиями в университете Геркулеса, им было интересно, а Фиан, кажется, все понимал, но тебе же известно, как отношусь к физике я.

Иссетт сочувственно кивнула – уж она-то знала, как я ненавидела уроки по естественным наукам в школе, потому что сидела рядом и терпела мои постоянные стоны.

– Бедняжка Джарра!

– Если в мои руки когда-нибудь попадет машина времени…

Подруга рассмеялась:

– Знаю! Ты сразу отправишься обратно в две тысячи сто сорок второй и задушишь Уоллама-Крейна в колыбели, чтобы он не смог изобрести портал. Ты всегда так говоришь. Это глупая идея, бестолковое ты создание! Неужели ты хочешь тащиться на санях, а не порталиться из одного места Земли в другое?

Я хихикнула:

– Пожалуй, нет. Обыкновенные порталы мне нравятся. Это межзвездные я… В общем, хуже всего было жить в гостинице.

– Что плохого в гостинице? Ведь так приятно иметь для разнообразия собственную ванную.

– Возможно, я маньяк истории, но ты стала маньяком ванных с тех пор, как начала изучать медицину.

– Ванные очень важны. Ты знаешь, сколько видов бактерий обитает в пищеварительном тракте человека?

– Нет, и не смей меня просвещать! Проблема с гостиницей была в том, что Фиан из сектора Дельта.

– И что? – непонимающе воззрилась на меня Иссетт.

– Все знают, что самые свободные нравы в отношении секса на планетах Беты. Обычаи Гаммы похожи на земные, а на Дельте все весьма сурово.

Иссетт догадалась, о чем я:

– Вам с Фианом пришлось жить в разных номерах, в одном нельзя было?

– Какое там «в одном»! Я удивлена, что его родители стерпели номера в одной гостинице. Мы даже обниматься не могли.

– Не может быть, чтобы в Дельте люди оказались настолько щепетильны! Фиан всегда казался… вполне раскованным рядом с тобой.

Я улыбнулась:

– Фиан ведет себя поразительно плохо для дельтанца, но его родители придерживаются традиционных взглядов. Поскольку у нас только первая трехмесячная помолвка, они одобряют, разве что когда мы за руки держимся. Фиан сказал, мол, ради собственного спокойствия лучше соблюдать их правила, пока они рядом.

Иссетт подняла глаза к потолку и состроила недоверчивую гримасу:

– И ты была рада подчиниться?

– Не то чтобы рада, но мне не хотелось стать причиной его споров с родителями. Я же совсем не знаю, каково это – иметь настоящую семью, а с ним трудно говорить об этом, потому что… – Я затрясла головой. – Ты понимаешь.

Иссетт посмотрела сочувственно. Тема родителей была для нее такой же болезненной, как и для меня. Немногие родители осмеливаются переселиться на Землю, чтобы не расставаться со своим ребенком-инвалидом, большинство об этом даже не задумывается. Они просто отдают позорящего их выродка под опеку Земной Больницы и тут же о нем забывают.

Мы вырастаем, зная, что нас отвергли, завидуя детям, которых видим во внеземных фильмах – тем, у кого есть настоящая семья. Большинство из нас, живя в Доме, мечтают о дне, когда нам исполнится четырнадцать и можно будет получить сведения о родителях и попытаться связаться с ними. Мы отчаянно надеемся: они пожалеют, что оставили нас, и захотят принять нас обратно. К четырнадцати годам мы уже понимаем, насколько это маловероятно, но большинство неспособно отказаться от призрачной мечты и все-таки пытается установить контакт.

Случай Иссетт оказался классическим. Ей очень хотелось признания настоящей семьи, поэтому она связалась со своими родителями, но получила лишь еще один отказ. Я была полной противоположностью. К четырнадцати годам я слишком озлобилась, чтобы воспользоваться предложенным шансом. Я не хотела признания родителей, я хотела отомстить им за то, что они меня бросили. В восемнадцать лет я придумала способ мести: притвориться нормалом, записаться на курс внеземных студентов доистории, которые проходят на Земле практику на руинах древних городов. Я собиралась сначала доказать им, что не хуже них, а потом объявить, что я – примат. Расхохотаться в их пораженные лица, выкричать свой гнев и уйти. Мой план не сработал: я обнаружила, что внеземные, эти крысы, совсем не так плохи, как я думала.