Шлеп, шлеп…

«Как же я ненавижу этих голубей!»

Шлеп, шлеп…

«Если бы знала, что достанется мне в награду за мои труды…»

Шлеп…

«Я не для того старалась, чтобы эти поганые твари гадили мне на голову!..» – Я с трудом сдерживала жгучее желание почесать некстати зазудевший нос. Пальцы, сжимающие копье, давно одеревенели – не хуже самого древка…

Шлеп…

«Тьфу на тебя, гадина!» – Я ненавидящим взором следила за достающими меня голубями, стараясь дышать как можно реже, дабы не выдать себя.

Шлеп…

«Ну ладно еще на плечи, это я готова терпеть, но на голову!..»

Шлеп…

«Вот сволочи! И чего им в другом месте не летается?»

Шлеп…

«Кыш, пошли вон, кыш! Вы что, издеваетесь надо мной? Жаль, что руками шевелить нельзя!»

Шлеп, шлеп…

«Эх, была бы моя воля, с каким наслаждением передавила бы вас всех!»

Шлеп…

«А ведь слышала – есть такая пытка: капать водой на голову осужденным, причем сутками, без остановки. Но вот гадить!.. До такого даже королевские палачи из тайной канцелярии не додумаются! Главное – не моргать и не шевелиться. Вечереет, а я, между прочим, весь день уже тут стою, наблюдаю за домом Сабиниуса, но пока ничего подозрительного не заметила. Уже убедила всех окружающих и саму себя в том, что я – памятник. Даже гадкие голуби и те поверили. А может, не поверили, поэтому и мстят?» – Такие мысли одолевали мою покрытую капюшоном склоненную голову. На лице – белый грим, левая рука скрыта под плащом, правая – мертвой хваткой вцепилась в копье, служащее мне опорой. Обычная поза богини Дану, памятников коей у нас в Листограде наберется видимо-невидимо… хм, ну или во всяком случае штук двести точно. Нет, я не шучу, ведь как говорят в столице: богиня Дану – это наше все! Вот никто и не удивился тому, что на Гранатовой улице поставили еще один. Народ спокойно фланирует вокруг, не обращая на меня ни малейшего внимания. А я все слежу и слежу за домом мэтра, со стороны кажущимся нежилым. Света в комнатах не видно, никто не входит и не выходит, и даже ни одна занавеска на окнах не дрогнет. Хотя…

Шлеп…

«А-а-а, нету сил моих терпеть больше!»

Шлеп…

«Богиня Дану, избавь меня от пытки невыносимой…»

И тут мне показалось, будто на крыше дома Сабиниуса, за одной из декоративных башенок, промелькнула какая-то неясная тень. Промелькнула и исчезла в чердачном окне. Я перехватила в обе руки давно надоевшее копье и спрыгнула с постамента.

– Мамка, мамка, смотри – памятник! Памятник ходит! – Истошный детский визг резанул по ушам.

– Богиня Дану, чем мы тебя прогневали? – Второй вопль, куда более мощный, едва не размазал меня по мостовой. Тяжеленная корзина с яблоками выпала из рук молодой, упитанной женщины, чуть не отдавив мне ногу.

Я скривилась от боли, но промолчала, ведь дурную бабу тоже понять можно – прямо на ее глазах мраморный памятник богини сошел со своего постамента, мстительно расхохотался, перевернул копье древком вверх, поудобнее вцепился в оружие обеими руками и начал сбивать на землю заполошно мечущихся над его головой голубей! При этом памятник не только хохотал, но еще и витиевато сквернословил, и ликующе кричал:

– Я вам покажу, как на наше все гадить! Вы мне сейчас за это ответите!

Насмерть перепуганная женщина схватилась за сердце и грохнулась в обморок. Краснобокие яблоки шустро раскатились по всей улице, попадая под ноги ничего не подозревающих прохожих… На одном из них смачно навернулся помощник пекаря, несший на голове поддон с горячими булками, второе угодило под колесо тачки истопника, полной золы, третье – под костыль нетрезвого попрошайки. Булки посыпались на мостовую, в воздухе повисло черное облако сажи, ощутимо запахло гарью, а попрошайка неловко хлопнулся на копчик и испуганно заблажил во все горло. Тут же спонтанно возникли паника, гвалт и давка, и на улице началось сущее светопреставление…

– Вон, вон она бежит! – восторженно орал востроглазый мальчишка, заметивший меня вперед всех. – Ату богиню! Лови ее, хватай!

Я стрелой промчалась сквозь облако из золы и пепла, попутно метко бросив золотой в пустой поддон помощника пекаря и мысленно посмеиваясь над услышанными разговорами.

– Эй, братцы, а кого вам ловить-то приспичило?

– Не кого, а богиню!

– Чего-чего, саму богиню Дану? Окстись, малец, да ты никак с ума сошел!

– Да ну, какая это богиня? Обычная девка… – не поверил кто-то.

– Ага, просто девка, говоришь… А почему тогда хлеб с неба сыплется? – резонно возразил истопник, уплетая дармовую булку.

– Люди, настал конец света! – сидя на мостовой, одурело вещал отбивший копчик нищий. – Разверзлась земля, выпустив гарь и копоть!

– Караул, грабят! – слезливо голосил лишившийся булок помощник пекаря, но быстро сменил тональность, обнаружив золотую монету. – Ой нет, не грабят – покупают!

– Тю, это благодать небес на нас снизошла! – с нарочитой набожностью заявил истопник, воровски оглядываясь и ловко хватая вторую булку. – Не пугай народ, дурень!

– Дык нет уже никого, исчезла… – Озадаченный мальчишка обнаружил брошенное мною копье.

– Не грусти, малец, это тебе знак свыше, – наставительно похлопал его по плечу помощник пекаря. – В военные пойдешь!

– А богиня-то где? – Висящая в воздухе зола немного осела, и смышленый мальчишка подобрал валяющийся на земле белый плащ. – Неужели обратно на небо улетела?

– Верно говоришь, проблемы нам принесла и улетела! – убежденно закивал сытый истопник. – Бабы, они, парень, все такие, особливо – богини…

«Это точно!» – мысленно рассмеялась я, под шумок птичкой взлетая на крыльцо дома мага Сабиниуса. Сорвала с замка бумажку с печатью тайной канцелярии, вытащила из кармана ключ, в пору моего ученичества дарованный мне самим мэтром, беззвучно открыла дверь и на цыпочках вступила в темную прихожую.

Темно, тихо, только капает где-то вода из крана… Я осторожно кралась по скрипучему паркету, мысленно проклиная рассохшиеся половые доски, на которые мэтр жаловался еще три года назад, но, видимо, так и не удосужился их заменить. Оставила позади длинный коридор, унылую, никогда не используемую гостиную и подошла к дальней стене комнаты. Подняла руку и печально погладила привешенную на гвоздик подкову. Ту самую, которую много лет назад подарила наставнику на счастье, пребывая в оную благословенную пору в статусе его любимой и доверенной ученицы. Только вот запамятовал он главное: чтобы подковы приносили счастье, их нужно не на стены вешать, а прибивать к копытам и пахать, пахать, пахать… А затем нажала завиток на резной стеновой панели, открывая потайную дверь, ведущую вниз, в подвал. Туда, где располагались библиотека учителя, его кабинет и святая святых – лаборатория.

Я провела немало времени в кабинете, выслушивая сбивчивые, часто непонятные речи мэтра об информационных матрицах, пространственных маркерах, многомерности измерений и прочей лабудени, не преподающейся в нашей Магической академии. И, если честно, воспринимаемой мною на уровне любимых, но столь же неправдоподобных сказок Сабиниуса. Про злой бублик, чудовище Франкенштейна, черных ведьм из ковена[1] «Лилит», Великого Умного Паука – его закадычного друга, любителя покопаться в чужих секретах, и о прочих умалишенных персонажах. А еще учитель обожал напевать один забавный стишок, напоминающий детскую считалочку. Он пел его столь часто, что я запомнила эти нелепые строчки наизусть: