Жорж Роденбах Стихи Из книги “Светлая юность (1887) Город прошлого Когда с балкона лет, в виду всего былого, Ты станешь наблюдать задумчивый закат, Тебя подстережет мечта и жажда снова Весь горизонт объять, как целый век назад. Там прошлое твое — с огнями и домами — Подобно городу, и в тусклых небесах Просветы нежные с недвижными дымами В тумане, как ручьи, сливаются впотьмах. О солнце юности, ты всё — в кровавых ранах И умираешь на руках кромешной тьмы, А грезы бледные меж всполохов багряных Совсем запуганы и тают, как дымы. О город прошлого, и ты сотрешься губкой Тумана зыбкого в невидимой руке!.. Но лучик памяти, опасливой и хрупкой, Над каждым флюгером витает вдалеке. Там шпили, башенки и колокольни детства, Соборы юности, где дремлет идеал, Донжон встает в дозор — тьме никуда не деться, И циферблат, как щит, на башне засверкал! Там камень, там гранит — защита и основа, И прошлое спеша восславить и воспеть, К нам колокольный звон, могучий зов Былого, С божественных небес летит, одетый в медь! Одиночество Жить, как в изгнании, жить в пустоте всегдашней, Жить в мертвом городе, не видя ни души, Не слышать ничего, ну разве что в тиши — Рыдающий орган да звон часов на Башне. Жить, отдалясь от всех, и знать, что разум — слеп, Ни дружество, ни спесь не подпускать к порогу, Не рваться в светочи и чахнуть понемногу, Как лампа тщетная, поставленная в склеп. Жить, как морской фрегат, с мечтой об океанах, О южных берегах, где жаркий бриз поет, Но в северных морях разбить бушприт о лед И кануть навсегда в пучинах безымянных. Так жить — всегда один! Всегда один! Смотреть, Как душу день за днем уничтожает время; В пренебреженье всех, пренебрегая всеми, Один, один — следить, как подступает смерть! Из книги “Царство молчания" (1891) УКизнь комнат Жизнь комнат V Вот зеркало: близнец, душа любой из комнат, И люстра, и сундук — здесь все по нраву ей; Фигурка на столе вам пируэт исполнит, И бронзовый в углу застынет Гименей. Но может ли любовь быть одинокой — или И ей куда верней прибегнуть к двойникам? Вот комната, она — вся в зеркале: и там И тут ее мечты и призраки застыли. Но вещи, обретя безжизненную плоть, Томятся день за днем в плену богатой рамы: Вторую эту жизнь ничем не побороть Заложникам пустой и плоской амальгамы. О зеркало-двойник! Ты так бездонно любишь, Но комнату страшит слепая эта страсть, И чувствует она, что ты ей душу губишь, Когда во всем живом не в силах с ней совпасть! X
С приходом вечера неспешно засыпает Пустая комната — лишь люстра рассыпает, Подобно дереву хрустальному, вокруг В сосредоточенной тиши за звуком звук. Венецианские колеблются подвески, Как чашечки цветов в вечернем перелеске: Когда далекий стон гармоники лесной Ложится на пыльцу чуть слышною тоской. Стеклянный этот звон сливается, дробится, Как будто жалуется раненая птица И в реликварии из листьев и ветвей Поит хрусталь слезой невидимой своей. Подвески до краев полны печалью горькой; Вся люстра — как фонтан под ледяною коркой, Застывший водомет, но дышащий внутри... Нет, вовсе не фонтан — а сердце, посмотри: То сердце бедное мое, еще живое И неподвижное под коркой ледяною. Сердце воды. XII Вдоль серых набережных, под речитативы Колоколов, меланхоличны и бурливы, Так обессиленные натиском мостов, Что каждый камешек оплакать жизнь готов, Бессмысленно кружась, текут, стеная, воды! Луна, синюшное создание природы, Бутон без стебля, по течению плывет, Точь-в-точь утопленник, и стонам этих вод Не оживить цветок и свет его слепящий. О гордая вода, сестра души скорбящей, Тебе ли, что идти способна напролом, Всего лишь отражать весь этот мир кругом? Неразговорчивая! Вся в себе — стремнина; Там, в черных омутах, неведомая тина Воспоминаний, кто попал туда — погиб. И каждый стон волны, и каждый тихий всхлип Омоют мертвецов печальным состраданьем. Вода, сестра души, отдай по силам дань им, И мне ли не понять, когда в кругу теней Их боль, ты говоришь, сравнима ли с моей? Г ородские пейзажи VII На Праздник Всех Святых и ближе к Рождеству Туманом сумерек угрюмых все объято, И тень прохожего, спешащего куда-то, Как тень бездомного, блуждает наяву. На мрачных улицах, вдали от хижин ветхих, Почти с утра горят слепые фонари, И вновь колеблется в стеклянных этих клетках Испуганный огонь, как будто там, внутри, В последних судорогах бьет крылами птица И умирает за обманчивым стеклом; Как роза желтая, другой огонь томится, И мерзнет, и дрожит, и ветер день за днем Сбивает лепестки чахоточного света... Как им положено, огни горят, и это На Праздник Всех Святых и позже, в Рождество, Особую печаль навеивает: кроме Постылых сумерек, нет с ними никого... Как лампам повезло — счастливым сестрам в доме! Пусть ветер изнемог, но день, как прежде, хмур, И бедным фонарям не знать во мгле осенней Домашнего гнезда и медленных движений Теней, которые рождает абажур. |
