-- Саломея коварна! – неожиданно завопил Арсений. – Саломея – змея! Саломею убью я! Это сделаю я!

-- Замолчи, -- прошипел Красилов.

Однако юноша вновь с упоением продекламировал:

-- Саломея коварна, Саломея – змея,

Саломею убью я, это сделаю я.

Безумец сам себе подписывает приговор, признаваясь в преступлении!

-- Убьете? – равнодушно уточнил Коцебу. – Когда?

-- На их свадьбе, -- твердо пообещал Кузнецов, фальшиво и тоненько пропев: – Утонешь ты, дева, в день свадьбы своей! И друзья меня поддержат! Павел, ты меня поддержишь?

Павел споткнулся, но адвокат успел его подхватить.

-- Во сколько Арсений присоединился к вашей компании, Павел?

-- Ночью.

-- А точнее?

-- Сразу после трех... возможно, полчетвертого.

Арсений сделал размашистый жест, еле устояв при этом на ногах.

-- Покинув вас, бездушных богатеев, я тут же отправился в народ, где встретил друзей по духу! Они поддержали меня и поняли! Мы вместе прокляли злодейку-Саломею! Пусть ей будет стыдно!

Лишь тут до Евгения дошло.

-- Так вы еще не знаете о смерти? – вырвалось у него.

Несчастный юноша, какой удар ему предстоит!

-- Смерти?

Арсений застыл, подобно соляному столпу.

Больно ткнув Красилова в бок, Коцебу проникновенным тоном известил:

-- Граф Лев Николаевич Толстой скончался сегодня утром в шесть часов пять минут.

Припав к дереву у обочины, Павел зарыдал так отчаянно, словно мир вокруг него в одночасье рухнул.

-- Ох... – тихо и наконец-то осмысленно произнес Арсений. – А я надеялся, что он вечен... честное слово, надеялся...

-- В сторону, быстро! – скомандовал Коцебу, резко толкнув беднягу.

Евгений, не нуждаясь в подобной фамильярности, выполнил команду самостоятельно, и вовремя -- по дороге мчался автомобиль. Проскочив мимо совсем немного, он остановился. Оттуда вывалился невысокий рыжий человек и ринулся прямиком к компании.

-- Доброе утро, Петр Федорович, -- любезно поздоровался адвокат. – Не волнуйтесь, все не так страшно. Асе лучше – кризис болезни миновал. А Арсения можно понять – он тяжело переживает смерть любимого писателя. Скоро протрезвеет и опомнится.

-- Ася... еще и Ася больна? – незнакомец (хотя почему незнакомец? Петр Федорович Кузнецов) аж изменился в лице. – У нее с детства гнойные ангины. Вчера горло воспалилось, мы ее даже в гимназию не пустили. Она сейчас в лихорадке?

-- Это я вам телеграфировал, -- явно недоумевая, объяснил Александр. – Лихорадки почти нет.

-- Телеграфировали? Когда? Я ничего не получал.

-- Ровно в три сорок пять утра.

Кузнецов махнул рукой.

-- В это время я уже давно был в дороге.

Лицо адвоката прояснилось.

-- Так вы выехали не из-за телеграммы? А я удивлялся скорости, с которой вы добрались. Сейчас начало десятого... пять часов от Москвы до Астапова – это был бы рекорд.

Беседуя, парочка ловко вела к автомобилю – Петр Федорович сына, а Александр Павла. Евгений, пошатываясь от усталости, брел следом.

-- Я выехал вечером, -- рассказывал Кузнецов. – Дети пропали, жена места не находит от беспокойства. Да и я нервничаю... наверняка, не послушав меня, рванули-таки в Астапово. Денег у них считай нет, мозгов тоже, зато горячности с лихвой. А тут сейчас опасно, на горячую голову лучше не лезть! Жандармы, черносотенцы, либералы... каждой твари по паре, а в целом взрывчатая смесь. Хорошо, у Арсения есть здравомыслящие друзья, готовые вытащить его из переделки. Спасибо вам за заботу о моем остолопе.

-- Я ведь даже не представился, -- заметил Александр, изящным жестом впихивая Павла на заднее сидение. – Александр Александрович Коцебу, адвокат из Петербурга. А это мой друг и преподаватель Арсения, Евгений Павлович Красилов.

-- Хорошо житье было в штабу,

Когда начальником был Коцебу, -- неожиданно процитировал новый знакомец. -- Козьма Прутков не про вашего ли предка писал?

-- Наверняка, -- улыбнулся адвокат, и Евгений заметил, что тот искренне польщен. – Все Коцебу, живущие в России, в той или иной степени родня. Как же вы рискнули ехать на автомобиле ночью, Петр Федорович? Осень, бездорожье...

-- А что оставалось? Дети в беде... чай, родная кровь – не водица. Я бы и раньше прибыл, да мотор забуксовал в яме – ни туда ни сюда. Кругом ни души, жилья не видно. Промчался навстречу серый Форд-Т, но то ли меня не заметил, то ли спешил... в итоге пришлось шлепать несколько верст до деревни, там нанимать мужиков с лошадьми, чтобы вытащили.

-- Далеко отсюда? – сочувственно уточнил Коцебу.

-- Уже после Ельца, в полной глухомани... верстах в шестидесяти от Астапова. Застрял я около пяти, но пока пытался вытолкнуть автомобиль без чужой помощи, пока тащился в деревню, объяснял им, чего хочу... вот и задержался. Ох, Сеня, видела бы тебя твоя мама... горе горем, но не пей много, тебе нельзя. Ты же в нее пошел, не в меня – хрупкий, как фарфор.

-- Лев Николаевич умер, -- простонал Арсений, привалившись к дверце автомобиля.

-- Да будет земля ему пухом, -- ответил ему отец, заводя мотор. -- Всем бы нам столько сделать и так светло завершить свой путь. Но как ты мог бросить больную сестру? Она еще ребенок и нуждается в присмотре.

-- Она под присмотром. Вот он, -- Арсений взглядом указал на адвоката, -- устроил ее на ночлег и взялся лечить. А от меня какой толк? Я не врач.

-- Разбаловал я их, Александр Александрович, -- извиняющимся тоном произнес Кузнецов, уверенно руля в направлении станции. – Сиротами росли, без матери. Дети умные, хорошие, но убеждены, что все должны крутиться вокруг них, и принимают это без тени благодарности.

-- Я благодарности и не ожидаю, -- хмыкнул адвокат. – У меня другие цели.

-- Ожидаете-не ожидаете, но я благодарен вам безмерно. Небось уступили Аське свою постель? Представляю, как сейчас в Астапове трудно с жильем. Будете в Москве – останавливайтесь у меня. Я, правда, целыми днями на работе... но, возможно, вам интересны новые технологии? Я инженер на заводе Брамлея...

-- Изобретатель удачнейшего лафета для трехдюймовки, -- любезно вставил Александр.

Петр Федорович сморщился, словно от боли.

-- Он и впрямь удачнейший. Не потому, что его придумал я, а по техническим характеристикам. Но у нас ведь самые важные решения принимают те, кто думает не о пользе государства, а исключительно о собственной выгоде. Немцы открыто продвигают с помощью взяток свои устарелые проекты, и наши радостно хапают... им дела нет, что в случае войны с Германией враг будет знать о нашем оружии все до мелочей... ох, простите, Александр Александрович! – Кузнецов так побагровел от стыда, что даже веснушки исчезли. – Поверьте, я уважаю немцев...

-- Я русский, -- просто ответил Коцебу. – Но Германия – родина моих предков, а кровь, как вы верно заметили, не водица. Именно поэтому я ненавижу всех, разводящих нас по разные стороны баррикад -- неважно, русских или немцев. Война России и Германии станет катастрофой.

Петр Федорович кивнул.

-- Боюсь, прежде всего – для России. Но есть силы, которым это выгодно, и... – он, осекшись, засмеялся: -- Что мы за люди, а? Даже здесь, в такой день говорим о политике. Куда мне сворачивать?

-- Вон тот дом, -- указал Александр. – Асе не терпится вас увидеть.

Глава девятая,

об особенностях поведения аристократических особ

У Анфимьевны приезжих поджидал сюрприз. На кухне за покрытым белой скатертью столом завтракала неожиданная парочка – Ася и князь Георгий. Князь был поразительно красив: идеально прямая осанка, бледное чело с горящими черными глазами, тонкие пальцы изящно сжимают ножку бокала. Да-да, завтрак запивался не чаем, а красным вином, налитым из бутылки с французской этикеткой. И Ася жадно поглощала вовсе не кашу, а благоухающий благородный сыр.