Евгений, у которого все расплывалось в глазах, заставил себя сосредоточиться. Оказывается, они уже в здании вокзала. Кругом огромное количество народу, все шумят, спорят, кто-то громко рыдает – а Десятников сидит в уголке и увлеченно чиркает в блокноте.

-- Рад вас видеть, Михаил, -- приветственно махнул рукой Коцебу. – А я все никак не успокоюсь после печальных событий. Вы не знаете, где здесь можно выпить? Я угощаю.

-- Это будет страшная гадость, -- оживившись, предупредил художник. – Настоящая деревенская сивуха. Зато забористая – куда там водке! Сам вы не найдете место – там отдельно стоящий двор. Но я вас проведу. Мне тоже не мешает поправить настроение.

Красилову казалось, оно у Михаила и без того прекрасное, однако спорить он не стал. Тем более, адвокат мрачно произнес:

-- А у моего приятеля еще и личная трагедия. Его неожиданно бросила возлюбленная.

-- Да ну? – Десятников с восторгом уставился на Евгения.

-- У другого, -- поспешил внести ясность Коцебу. -- Его зовут Арсений Кузнецов... студент с русыми локонами. Я за него беспокоюсь. Исчез, и никак его не найти.

Художник деловито полистал блокнот.

-- Этот?

Как ни странно, нарисованный парой изогнутых линий юноша был абсолютно узнаваем.

-- Вы его видели? – обрадовался Александр.

-- Да. Ночью, еще до известия о смерти графа. Тут была целая группа студентов. Они обсуждали непостоянство женщин... у кого из нас нет истории, когда его коварно обманули? Женщинам доверять нельзя.

-- Смотря каким, -- не выдержал Евгений. – Моя жена – ангел во плоти.

Художник и адвокат без слов заговорщицки переглянулись – причем художник даже подмигнул.

-- Ваш Арсений с компанией как раз отправился выпить, -- наконец, продолжил он. – Есть шанс, что мы его встретим. Я и сам подумывал к ним присоединиться, да внутренний голос подсказал, что Лев Николаевич вот-вот может умереть, и меня пустят на него посмотреть. Было бы обидно упустить такую возможность.

Красилова покоробило. Смерть великого писателя для него – лишь повод порисовать! Зато каков Александр... прямо-таки вычислил действия пылкого студента. Интересно, со скольки юноша был на виду? Очень хотелось бы снять с него подозрения.

Троица, подгоняемая холодом, торопливо шагала по дороге. Немного посветлело, и Евгению резала глаз окружающая нищета. Облупленные дома, покосившиеся калитки... в памяти всплыли недавние стихи Александра Блока:

«Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые, --

Как слезы первые любви!»

Даже поэт-символист, не выдержав, вместо Прекрасной Дамы стал писать о трагедии родины!

«У меня в Бобровичах все будет иначе, -- с горячностью пообещал себе Красилов. – Я унаследовал их только что и еще не провел преобразования, но обязательно это сделаю. Богатые, благополучные крестьяне, тучные пастбища и довольные стада. Как только приеду в усадьбу, сразу же начну. Хотя раньше лета, увы, не получится – в университете занятия. А летом Катя хотела в Италию – было бы жестоко ей отказать. К тому же в Бобровичах сейчас заправляет тетушка Александра -- она справится с задачей куда лучше меня».

И повеселевший доцент не без снисходительности оглядел убогие хибары.

Уединенно расположенное жилище самогонщика на общем фоне выделялось добротностью. И забор был не покосившийся, а весьма солидный.

Десятников трижды постучал, потом, после паузы, еще раз.

-- Местных они знают, а посторонних пускают с опаской, -- объяснил он. – Это специальный сигнал.

Вскоре ворота отворились. Здоровенный мужик в дубленом тулупе и валенных сапогах, подозрительно оглядев гостей, кивнул и молча двинулся к дому. Художник с гордым видом миссионера, демонстрирующего коллегам еще не приобщенного к христианству туземца, указал рукой:

-- Нам за следом ним. Видите, он нам доверяет! Мы не похожи на шпиков.

Евгений ожидал увидеть что-то вроде дешевого трактира, однако внутри дома обнаружилась обычная, хоть и просторная, комната с некрашеным столом и парой лавок. Похоже, до неожиданного явления в Астапове великого графа хозяин быстренько продавал односельчанам самогон, и те удалялись с добычей к себе. Но сейчас, не устояв против легкой наживы, селянин пошел на риск. На лавках теснились люди отнюдь не деревенского вида, а стол украшали бутыли с подозрительной мутной жидкостью, миски квашеной капусты и тарелки с аппетитным розовым салом.

Увы, Александр ошибся -- Арсения среди посетителей не было. В груди Евгения, помимо огорчения, зашевелилось смутное злорадство. Не то, чтобы он желал другу неудачи, но когда собеседник вечно оказывается прав, начинаешь чувствовать себя убогим.

-- Надеялся встретить здесь знакомца, -- мимоходом сообщил хозяину Коцебу. – Михаил, покажите рисунок. Он к вам не заходил?

Мужик, так и не снявший тулупа, равнодушно мазнул взглядом по блокноту – и глаза его неожиданно загорелись. От флегмы не осталось следа.

-- Значит, должок принесли? – заорал он так громко и радостно, что прикорнувшие было посетители вздрогнули. – Платите денежки и забирайте ваших забастовщиков. Нам тут их не надоть!

Опешив от беспричинных забастовщиков, Красилов наблюдал, как Коцебу, небрежно помахивая возникшей невесть откуда ассигнацией, осведомился:

-- Где он?

Хозяин тяжелой рысцой рванул в дальний угол. За занавеской скрывался проход в тесное помещение без окна, где на широкой деревянной скамье лежали двое – худенький темноволосый юноша в студенческой тужурке и Арсений. Вид обоих был ужасен: бледные до зелени, перепачканные рвотой, они тихо постанывали, не открывая глаз.

-- Остальные сбежали, не заплатив, -- злобно сообщил мужик. – А этих жиденышей я просто так не отпущу!

-- Почему жиденышей? – не выдержав, возмутился Евгений.

-- А то? – пожал плечами хозяин. – Против властей горланят, денег не платят. Жиды и забастовщики. Жид – жить, а мы его – бить!

«Опять Александр прав, -- мрачно подумал Красилов. – Еврейский вопрос стоит в провинции очень остро, и убийство Саломеи Гольдберг ох, как некстати. Надо всеми силами скрывать преступление от газетчиков».

Адвокат между тем ловко сунул хозяину купюру.

-- Плачу за всех – тут хватит с избытком. Во сколько они к вам пришли?

Мужик, моментально став благодушным, наморщил лоб в мыслительном процессе.

-- Посереди ночи. Точнее не скажу – уж извините, ваше благородие. Мы люди простые, нам на часы смотреть ни к чему.

Коцебу кивнул и вдруг без предупреждения громко рявкнул:

-- Арсений, вставать!

Евгений аж подскочил на месте. К счастью, подействовало не только на него.

-- Умираю, -- чуть дрогнув ресницами, пролепетал вернувшийся в этот мир Арсений.

-- Умрете, если не уйдете сей же миг со мной, -- пообещал Александр.

-- Умру, -- покорился приговору студент, вновь смежая веки.

-- Холодной воды, -- коротко потребовал адвокат.

Хозяин, ничуть не удивившись, принес ковш, из которого Коцебу безжалостно окатил несчастных пьянчужек. Оба, взвизгнув, рывком сели.

-- Молодцы. Теперь встаем – и на улицу. На морозце станет легче. Двигайтесь, двигайтесь, да побыстрее.

-- Я не могу, -- жалобно известил Арсений.

Однако Коцебу был непреклонен, и бедняги, с трудом волоча ноги, поплелись к выходу.

У Евгения защемило сердце.

-- Слушай, -- обратился он к другу, -- может, не стоит их мучить? Пускай поспят. А вечером их заберем.

-- Стоит, стоит, -- не без ехидства возразил Александр. – Пускай до конца жизни запомнят, что алкоголь – не лучшее решение проблем. Не волнуйся! Упасть и замерзнуть или захлебнуться рвотой мы им не дадим, а движение в подобной ситуации только полезно. Как ваше имя, юноша?

-- Павел, -- не в силах сопротивляться напору, выдавил темненький студент.

-- Как вы познакомились с Арсением?

-- Его обманула девушка... Саломея Гольдберг...