На стуле сидела Катя, критически осматривая помещение. Напротив в рядок выстроились три служанки.
-- Буфет надо помыть. Смотрите, сколько пыли на завитушках! Учтите, будете лениться – Евгений Павлович наймет вместо вас другую прислугу. В деревне немало трудолюбивых людей, мечтающих об этой работе. Кстати, что это за щербатые тарелки? Унесите и подайте нормальные, из сервиза. И постарайтесь не разбить.
-- Доброе утро, -- радостно поздоровался молодой человек. – Вы здесь. Вы здесь!
Катя очаровательно усмехнулась.
-- Когда я представила, что на завтрак вас ждет хлеб с молоком, мне стало как-то не по себе. Внутренний голос настойчиво твердил, что вам снится горячее и мясное. Проще всего было приготовить курицу. Вы не против?
-- Именно об этом я мечтал всю свою жизнь, -- улыбнулся Евгений.
Пугаясь пошлости, он пытался говорить с налетом иронии, однако твердо знал, что каждое произнесенное слово – чистая правда.
После завтрака – точнее, обеда – молодые люди гуляли в саду, пока не пришла пора отправляться в Осинки.
Кроме Елизаветы Николаевны с Александром, там уже находились Зыкины, Куницыны и Прокофий Васильевич.
Дачники жаловались на пожар.
-- Все-таки глупость русского мужика превосходит всякое разумение! – горячился Станислав Сергеевич. – Не зря я выписал вместе с английской свиньей английского же служителя, чтобы за ней следить. Но у англичан твердые правила – ночью не работать, только днем. Вот и оставили помещение без присмотра. Я был уверен, если хорошенько запереть, беды не случится. Нет, какой-то идиот полез в свинарник с горящей лампой и устроил там пожар. Уму непостижимо – кто, зачем?
-- Она пострадала? – дрожащим голосом осведомился Прокофий Васильевич. – Свинка?
-- Животное живо, однако ценность свою, увы, утратило. На шкуре такие ожоги, что о выставке не может идти и речи. Я вызвал вашего местного врача, но он не помог. Остается пустить свинью на мясо... Если бы вы знали, сколько я за нее отдал, поняли бы, как я сейчас зол.
-- А давайте, я ее у вас куплю, -- вдруг предложил Прокофий Васильевич, хитро прищурившись.
-- Зачем? – удивился Куницын. – Она теперь не представляет ценности.
-- Ничего, неважно. Фросенька все равно красивая.
-- Какая Фросенька?
Собеседник смущенно потупился.
-- Просто мне кажется, так ее зовут – Фросенька. Я куплю ее у вас по цене мяса... – помешкав, Прокофий Васильевич отчаянно добавил: -- Дороже, гораздо дороже. Подлечу бедняжку... я знаю средства. Шрамы, конечно, останутся, но ожоги заживут. Будут они с Жозефиной сладко кушать на пару да жировать, умницы мои. Вам ведь она не нужна, а, Станислав Сергеевич? Зато мне будет отрада.
-- Да пожалуйста, -- пожал плечами изумленный Куницын. – Увозите хоть сегодня.
-- Сегодня, обязательно сегодня, -- торопливо согласился помещик. – Вот прямо из Осинок к вам и помчимся. Георгий Михайлович уже едет – вон его экипаж. Мы ведь только его ждем, да, Елизавета Николаевна? Что-то нам хотите объявить? Вы уж поспешите, ладно? А то Фросенька заждалась. У нее шкурка болит. Я бальзамчиком ее намажу – и станет бедной Фросеньке легче. Животное, оно тоже чувствует.
Евгений в смущении вздохнул. Ведь он презирал этого человека, считая не способным на истинные переживания! Что-то удивительно трогательное было сейчас в толстом, вульгарном старике, мечтательно глядящем в окно. Не зря Прокофий Васильевич – Катина родня. Надо было сразу сообразить, что дядя подобной девушки не может быть совсем уж никудышным.
Тем временем, опоздавший вылез из коляски.
-- Подагра, -- коротко сообщил Георгий Михайлович, заходя в комнату и склоняя голову в изящном приветствии. – Еле встал с постели. Уж извините.
Он и впрямь выглядел изнуренным, не похожим на себя. Что-то в походке, повадке неуловимо резало Евгению глаз.
-- Редко приходится видеть вас без шпаги, -- серьезно заметил Александр. – С самого детства помню – блестящий гвардеец Шувалов-Извицкий, посмеиваясь над своей слабостью, не расстается с наградным оружием. У вас ведь Аннинская шпага?
-- Что вы, юноша, -- высокомерно возразил Георгий Михайлович. – Аннинскую заслужить было гораздо легче. У меня – настоящая золотая.
Коцебу кивнул.
-- Конечно, вам жаль было ее выкинуть. А взять с собой сюда не захотелось – тошно держать при себе оружие, которым убил человека не в честном бою, а со спины, исподтишка. Вы, наверное, думаете, что кровь можно бесследно отмыть. Но вы отстали от жизни. Сейчас двадцатый век, не девятнадцатый. Наука шагнула далеко вперед. Сделав анализ, мы обнаружим и следы крови, и даже частицы плоти Андрея Зыкина. Поверьте, Георгий Михайлович, вину вашу можно наглядно доказать.
Шувалов вздрогнул, затем криво усмехнулся.
-- Что за чушь вы несете, юноша? Я убил Андрея? Зачем? Чем меня мог задеть этот деревенский мальчик? Я, как и все здесь, делал покупки в лавке его отца – вот все, что могло связывать меня, аристократа, и его, плебея.
Лицо Александра было печально, голос звучал глухо.
-- В том-то и дело, что задеть вас он не мог, он был вам безразличен. А вы ему – нет. С самого детства в нем сохранился восторг перед гвардейским офицером, снисходящем к ребенку из лавки. И вы этим воспользовались. Вы убедили его изобразить призрак. Открыть заслонку устройства, при определенном направлении ветра издающего плачущий звук, вы могли и сами – благо, регулярно наезжали в Бобровичи ради игры в винт. А вот лазить ночами по пыльному театру вам не позволяли достоинство и подагра. Да и стыда не оберешься, если вдруг застанут. Нет, для подобных затей куда больше подходит простодушный пылкий мальчик. Напомнив Катиш легенду о Параше, вы не сомневались, что романтическая девушка будет от нее в восторге и тут же поведает Антонине Афанасьевне. Начало испугу старушки будет положено, а вы окажетесь совершенно не при чем. Андрея увлечение Катиш огорчало. Вы внушили ему, что есть верный способ развенчать миф: продемонстрировать публике призрак, а затем объяснить его реальную природу. Тем более, в театре сохранились механизмы, легко позволяющие это сделать. Андрей согласился. Но результат оказался не тот, что вы ожидали. Антонина Афанасьевна полезла на второй этаж и, в панике оттуда убегая, упала на крутой лестнице, сломав себе шею.
-- И на том спасибо, -- язвительно поблагодарил Георгий Михайлович. – Значит, убивать я никого не хотел, а хотел привести в разум милую Катеньку? Знаете ли, юноша, для этого не нужны подобные сложности. Катенька – внушаемая девочка.
-- Ну, конечно, цель в другом. Развенчание мифа – объяснение для Андрея. А вам требовалось хорошенько напугать Антонину Афанасьевну, чтобы она продала-таки Бобровичи. Она была дама упрямая, но впечатлительная. Любая мелочь могла заставить ее изменить решение. Вы надеялись, что толчком послужит призрак. Однако, слыша плач, старушка лишь гордилась причастностью к легендам старинного рода. Требовалось воздействие посильнее. Потому вы и привлекли Андрея, приказав ему спустить на лебедке куклу, которую Антонина Афанасьевна увидела ночью в окно спальни.
Евгений жадно уставился на Шувалова-Извицкого. Тот был собран, напряжен и немного возбужден, словно перед боем.
-- Любопытная идея. Неясно одно – зачем мне Бобровичи? Если бы вы удосужились поинтересоваться у вашей милой тетушки, то узнали бы: они почти не приносили дохода. Антонина Афанасьевна, царствие ей небесное, вечно на это сетовала.
-- Сейчас – да, но речь шла о будущем. Куницыны, вкладывая деньги в обустройство своих земель, волновались, не придется ли потом кое-что разрушить, поскольку через имение могут проложить железную дорогу. Не сомневаюсь, у вас сохранились связи в столице, и вы узнали то же, что и я. Скорее всего, часть железнодорожных путей и впрямь перенесут немного в сторону, и они пройдут через Бобровичи. Государство выкупит участок по той цене, которую назначит владелица... или владелец. А вам катастрофически не хватает денег. Доходы падают, а жить вы привыкли на широкую ногу. И вдруг – такое искушение! Антонина Афанасьевна, все равно не умеющая толком хозяйствовать, продаст вам Бобровичи и вернется в Москву, где ей будет гораздо лучше. Вы же через некоторое время получите солидную компенсацию от государства. Всем хорошо, никто не пострадает. А что старуха упряма, так ее достаточно напугать, и она согласится.