-- Чего не на Снежке? – посмеиваясь над своими недавними упреками в позерстве, улыбнулся Евгений.

Александр хмыкнул.

-- Ну да, рыцарь на белом коне, заметный наблюдателям за три версты. Это только кажется, что все кругом спят. Деревня не город, здесь не скроешься. Нет уж, я лучше незаметно, не давая пищи сплетням.

Они уже ехали в направлении Бобровичей. В голосе Александра слышалась легкая нервозность, он поминутно подгонял лошадь.

Тревога передалась и Евгению. Они влетели в дом так стремительно, словно за ними гнались голодные волки.

Было темно и тихо. Александр ринулся к винтовой лестнице – и резко притормозил. Евгений, чья реакция была куда медленней, привычно врезался ему в спину.

На лестнице лежало тело. Александр нагнулся, пощупал пульс.

-- Мертв, -- с тоскою произнес он. – Мертв. Господи, какой я идиот! Как я мог это допустить? Мне нет прощения.

Казалось, Андрей Зыкин просто сидит на полу, спиной прислонившись к ступенькам. Лицо его было совершенно спокойно.

Только немного запачкано кровью.

Глава седьмая,

в которой выясняется, что убийства совершают отнюдь не призраки.

-- Все в точности, как было с тетушкой, -- с трудом шевеля губами, выдавил Евгений. – Лежит на спине, поскольку в панике спускался по лестнице вниз, упал и сломал себе шею. Кто-то его напугал! Значит, сам Андрей Зыкин ни в чем не виноват, он жертва, а не преступник...

Евгений впервые видел покойника, павшего от руки убийцы. Его подташнивало, к глазам подступали слезы. Но в присутствии Александра стыдно было распускаться.

-- Все не так, как было с тетушкой, а совершенно иначе, -- в ярости процедил Коцебу. – Ты что, слепой?

Резко повернувшись, он вдруг изо всех сил ударил кулаком по перилам. Ветхое дерево, не выдержав, раскололось.

Похоже, это заставило Александра немного прийти в себя.

-- Все совершенно иначе, -- уже спокойнее повторил он, потирая ушибленную руку. – У Антонины Афанасьевны лицо выражало страх, у Зыкина безмятежно. Она лежала ровно там, где упала, а Зыкина сюда приволокли со второго этажа. И, наконец, она сломала шею, а Зыкин убит ударом в затылок.

Евгений вздрогнул. Все оказалось еще хуже, чем он предполагал. Убийство, откровенное убийство, а не несчастный случай! Но кому помешал этот мальчик – горячий, наивный, чистый? С ясными даже после смерти глазами, детскими губами и ямочкой на подбородке. Как у кого-то повернулась рука его ударить?

-- Принеси лампу, -- устало попросил Александр. – Судя по всему, наверху уже никого нет, однако проверить необходимо.

Молодой человек, очнувшись от шока, бросился выполнять приказ. «Летучая мышь» долго отказывалась зажигаться, не слушаясь дрожащих рук. Однако он, наконец, справился.

Взяв фонарь, Александр, осторожно переступив через тело, поднялся по ступенькам. Евгений хотел пойти за ним, но Коцебу его остановил.

-- Подожди здесь – следы затопчешь.

Вернулся он довольно скоро. Несколько секунд молчал – мрачный, постаревший. Потом со вздохом сообщил:

-- Хочешь – не хочешь, придется обратиться к тетушке. Она знает, где тут ближайший врач и полицейский урядник, чтобы официально констатировать смерть, подскажет, как сообщить родителям Андрея. Проблема в том, что она и сама примчится в Бобровичи. Ничего не поделаешь... Она не простит, если я оставлю ее в стороне. Евгений, ничего здесь не трогай, хорошо? И никого сюда не подпускай.

Александр прошел в соседнюю комнату, позвонил в колокольчик. Евгений слушал, как он уверенным тоном, так контрастирующим с недавней подавленностью, раздает распоряжения. Вот уже кто-то послан в Осинки к тетушке, зажжены лампы, началась суета, словно в ожидании гостей. Узнав, что на лестнице лежит тело Зыкина, прислуга заголосила. Коцебу был прав, Андрея здесь не жаловали. Поминали не убитого -- исключительно актерку Парашу, утянувшую на тот свет очередную жертву. А нечего лазить на второй этаж, добрые люди туда не ходят!

Это навело Евгения на размышления. Действительно, как Зыкина занесло в Бобровичи? Что он здесь потерял? Решил навестить их нового хозяина, которого ни разу в жизни не видел? Вряд ли. Явился изображать призрака? Но призраком был не он, а другой – тот, кто ударил беднягу по голове. Кто этот человек? К счастью, не дама – им не под силу крутить лебедку. Не Прокофий Васильевич – тот несколько ночей подряд был у Куницыных, надеясь увидеть породистую английскую свинью. Не Георгий Михайлович, который не мог напугать тетушку, поскольку находился под присмотром слуг с приступом подагры. Не Куницын, мирно почивавший в одной постели с женой. Кто же тогда, кто?

«Посторонний! -- неожиданно сообразил Евгений. – Нищий бродяга».

Он покрутил мысль так и сяк. Она бодрила. Разумеется, Андрея Зыкина было по-прежнему жаль, однако куда легче представить, что его убил чужой, чем кто-то из знакомых. Все, даже противные снобы Куницыны, казались не способными на преступление.

Итак, призрака изображал Андрей, боровшийся таким образом с суевериями. Он не думал пугать тетушку до смерти – это вышло случайно. Гм... А Евгения он вчера стращал тоже случайно? О, ясно. Он действовал из ревности к Катиш, желая, чтобы испуганный наследник поскорее вернулся назад в Москву. Это полностью снимает с юноши вину. Трудно осуждать человека, невзлюбившего соперника. Евгений и сам наломал дров, обвиняя во всех смертных грехах порядочнейшего Коцебу.

Сегодня ночью Зыкин проник на чердак с той же целью – выбить из колеи нового ухажера своей прекрасной дамы. Но по роковой случайности одновременно с ним в дом пробрался вор. Испугавшись, что будет пойман, тот ударил Андрея по голове... гм... а затем расположил беднягу на лестнице ровно так, как лежала намедни тетушка. Что-то здесь не сходится. Да и к чему вору убивать? Сбежать гораздо безопаснее. Надо посоветоваться с Александром – глядишь, он заполнит логические прорехи... ну, или вовсе не оставит от идеи камня на камне, с него станется.

Увы, не поделиться догадкой не удалось. Сперва прибыл врач – сухонький старичок в выцветшем длинном пиджаке-пальмерстоне, каких Евгений не видывал со времен своего детства.

-- Ну, и ночка! – пожаловался он. – Глаз не сомкнул. Я ведь только что от этих... наших дачников. – Врач язвительно скривился.

-- Кто-то заболел? – уточнил Коцебу.

-- Да пожар у них. Только что потушили.

Сердце Евгения забилось где-то высоко в горле. Он вспомнил Прокофия Васильевича с горящей лампой в руке и себя, невольно вызвавшего панику, которая заставила всех рвануть наутек. Если лампа, упав, подожгла поместье, кто виноват? Конечно, тот, из-за кого он произошел – то есть, Евгений. О, как он сейчас понимал Андрея Зыкина!

-- Люди пострадали? – закашлявшись, выдавил несчастный.

-- Исключительно свиньи, -- хихикнул врач. – Вы не подумайте, что я так отзываюсь о наших славных чиновниках – ничего подобного. Представляете – меня, дипломированного специалиста, выпускника Московского университета, вызвали к самой натуральной свинье! Ей, видите ли, шкуру подпалило. Ну, я вежливо ответил, что ни в свиньях, ни в ослах, ни в других подобных животных не разбираюсь, так что в их доме мне делать нечего. Только вернулся, налил себе чайку – гонец от милой нашей Лизаньки. Ну, тут я не мог не откликнуться.

Сперва Евгений решил, что врач с недосыпу перепутал, потом вдруг сообразил: Лизанька – это Елизавета Николаевна. Да, трудно себе представить...

От облегчения, что все остались целы, страшно захотелось есть. В столовой на столе, как обычно, стоял кувшин с молоком, рядом лежал в сухарнице каравай, прикрытый кружевной салфеткой.

-- Будете? – предложил Евгений гостям.

Но врач с Александром, склонившись над телом Андрея Зыкина, увлеченно тарабанили что-то на своем птичьем языке о костях и кровотечениях.

Евгений сел за стол, отломил краюху, налил в кружку молока и принялся жадно есть.