Сыщик вздохнул.

-- Весьма досадно.

-- Почему досадно? – удивилась тетушка.

-- Честно говоря, я ехал сюда в полной убежденности, что знаю, кто устроил всю эту кутерьму с Парашей. Вот мне наказание за косность мышления. Привык, что самое очевидное предположение чаще всего оказывается верным.

-- Это сделала не Катиш! – тут же возопил Евгений.

Александр Александрович окинул его взглядом, каким хороший врач смотрит на хронического больного, тяжело страдающего, однако не поддающегося излечению. Потом, усмехнувшись, произнес:

-- Если вы настаиваете, готов в первую очередь рассмотреть версию с виновностью Кати. Основной довод за – то, что плач Параши впервые был услышан сразу после того, как Катя рассказала Антонине Афанасьевне легенду.

-- Она была в это время на первом этаже, а плач доносился со второго, -- сухо напомнил Евгений. – Разве это не алиби?

-- Разумеется, нет. Не сомневаюсь, что для плача не требуется присутствия злоумышленника в театре или вообще в Бобровичах -- иначе при обыске его бы обнаружили. Тут какое-то хитрое механическое приспособление. Но кто-то должен был его запустить, причем в нужный день! Это могли сделать Георгий Михайлович или Прокофий Васильевич, когда приходили сюда играть в винт. – Сыщик хитро покосился на тетушку, демонстрируя, что ее имя он не назвал. – Могла и Катя, навестившая в тот вечер старушку. Кстати, с чего вдруг она это сделала? Она презирает рядовых обывателей, мы ей скучны.

Евгений, на миг опешивший от этого «мы» (меньше всего Александр Александрович походил на рядового обывателя), объяснил:

-- В душе она совсем не такая, какую изображает. Она добрая и одинокая.

К его удивлению, Коцебу кивнул.

-- Да, и все же ее приход очень уж своевременен. Другое дело, что я стану подозревать дам в самую последнюю очередь.

-- Это еще почему? – с неожиданной обидой вскинулась Елизавета Николаевна. – Думаешь, нам не хватит ума придумать хитрость с механизмом?

-- Трудно с вами, тетушка, -- вздохнул Александр Александрович. – Подозреваешь – обижаетесь. Не подозреваешь – тоже обижаетесь. Вы бы уж определились.

Старуха засмеялась.

-- Загнал меня в угол, не поспоришь. Просто больно уж ты умничаешь – так и хочется иногда возразить, даже понимая, что ты совершенно прав.

-- Да! – вырвалось у Евгения.

-- Да? – искренне изумился сыщик. – Мне казалось, я просто рассуждаю вслух. Обычно я делаю это про себя, поскольку не уверен, можно ли доверять собеседнику. А тут оба вы вне подозрений, оба умные люди. Я решил, будет не лишним поделиться мыслями. Могу и помолчать.

Он глянул на тетушку не без обиды.

-- Прости, -- извинилась Елизавета Николаевна. – Избаловалась я здесь. Привыкла считать себя самой умной и всеми верховодить. И вдруг мальчишка, племянник смеет, видите ли, рассуждать! Хотя за тем тебя и звала. Так почему ты не подозреваешь дам?

-- А вы попробуйте покрутить лебедку.

Елизавета Николаевна подошла к агрегату, стоящему у окна, налегла на ручку.

-- Ого, сила требуется немалая. Мне бы не справиться. Да и Катиш, хоть и молодая, вряд ли. Нужен сильный мужчина. И Георгий Михайлович, и Прокофий Васильевич для своих лет весьма крепкие. Только вот не представляю, чтобы они или, например, дачник Куницын ночами таскали туда-сюда кукол на лебедке. Скорее Андрей Зыкин. Начудил без злого умысла, а теперь опасается признаться.

-- Андрей Зыкин увлечен Катей и вполне мог действовать по ее указке, -- пробормотал Коцебу. – Раз моя версия провалилась, надо начинать с нуля.

-- Какая версия? – воскликнула старуха, опять начиная кипятиться. – Говори толком, не темни.

Однако ясность была не в правилах столичного сыщика.

-- Гду мы сейчас находимся? – зачем-то поинтересовался он.

-- В Бобровичах, -- хмуро буркнула Елизавета Николаевна.

-- А точнее?

-- На втором этаже. В театре.

-- В театре! – оживившись, повторил Александр Александрович. – Именно, тетушка. Это было первое, на что я обратил внимание. Причем театр елизаветинских времен, когда в моде были разнообразные сценические эффекты. Привидения выли и взвивались в воздух, злые духи проваливались в преисподнюю. Лебедка и рваная кукла – часть старинного реквизита. Использовать эту механику для имитации призрака Параши – нет ничего проще. Но... – сыщик сделал эффектную паузу. – Надо знать подробности устройства театра в Бобровичах. Кто знает их лучше всех? Разумеется, бывший хозяин, Георгий Михайлович Шувалов-Извицкий, чьи предки владели имением несколько поколений. Я был совершенно убежден, что призрак – его рук дело. И вдруг вы, милая тетушка, наносите по моему самолюбию такой удар. Я заблуждался, и у Шувалова твердое алиби! Все мои построения рушатся.

Коцебу говорил без малейшей горечи, скорее с любопытством.

Елизавета Николаевна нахмурилась.

-- Погоди, Сашура. Даже если бы у Григория Михайловича не было в те ночи подагры... Зачем он, серьезный человек, станет заниматься подобной чепухой? Не понимаю.

-- У меня была одна идея, -- заметил Александр Александрович. – Скажите, тетушка, доходы с имения наверняка падают не только у нас? У остальных тоже – причем весьма серьезно?

-- Да, -- кивнула старуха. -- Бедная Антонина Афанасьевна вообще еле сводила концы с концами. Думаю, рано или поздно ей пришлось бы продать Бобровичи. Прокофий Васильевич выживает только за счет процента с ценных бумаг. Георгий Михайлович хозяйствует неплохо, но и ему теперь не пожить на широкую ногу, как он привык.

-- Жаль, вы запретили мне говорить о политике, -- хмыкнул Александр Александрович. – Очень хочется высказаться про правительство. Но то, что я о нем думаю, не рассчитанно для дамских ушей.

-- Не надо, -- поспешно остановила его тетушка. – Оттого, что мы сейчас начнем ругать правительство, денег не прибавится. Лучше объясни, что ты там напридумывал про Григория Михайловича.

-- Да ничего особенного, -- пожал плечами сыщик. – Все равно у него алиби -- стоит ли бросать тень на человека, который ни в чем не виноват? Я должен срочно пересмотреть свои выводы. Евгений Павлович, надеюсь, вы позволите навестить вас завтра, при свете дня? Утро вечера мудренее. И еще – позаимствовать у вас на время эту милую игрушку, -- он указал на куклу. – Нечего ей оставаться тут, вводя людей во искушение.

Разумеется, Евгений не возражал. С тем и расстались.

Глава пятая,

в которой выясняется, что призраки все-таки существуют.

Евгений долго не мог заснуть. Неужели еще вчера он был в Москве, вел обычное, спокойное существование, а в Бобровичах находится меньше суток? Казалось, он прожил здесь целую жизнь – удивительную, ни на что не похожую, полную впечатлений. Главным из них стал образ девушки со статной фигурой и гармоничными, уверенными движениями. Она так красиво держала в пальцах ложечку с вишневым вареньем, что хотелось любоваться этим вечно, забыв про все на свете. Казалось, каждый ее жест является единственно правильным, достойным запечатления в работах античных скульпторов – безо всякой заумной бритвы Оккама ее тело выбирало наилучший вариант.

Понравиться подобной девушке трудно, почти невозможно. Самоуверенный Коцебу, как выяснилось, на нее не претендует. Однако рядом еще Андрей Зыкин, с которым Катиш связывают тесные отношения. Он порядочный человек, толстовец, пожертвовавший ради убеждений будущей карьерой и добровольно похоронивший себя в деревне. Зыкина есть, за что уважать. Зачем при таком замечательном друге Катиш понадобится нелепый, скучный и не слишком богатый кавалер, пусть даже по уши влюбленный? Вряд ли ей интересна ритмика «Слова о полку Игореве» или иные вещи, в которых Евгений по-настоящему силен. Зато она не могла не заметить, как он заикался, ронял предметы и вообще проявил себя с худшей стороны. Катиш смеялась над ним – и правильно делала.

Самое удивительное, что все это было совершенно неважно. Главное, он наверняка сможет ее завтра увидеть – вот оно, счастье!