Секретарь доложил Владимиру Ильичу о звонке Подбельского. Это был первый разговор Подбельского с Лениным. Комиссар по делам печати волновался, как школьник перед экзаменатором. Заветной мечтой Подбельского была встреча с Лениным. Он стал мечтать о ней, впервые прочитав работы Ленина еще в Тамбове, в бурные дни 1905 года. И потом постоянно возвращался к своей мечте в годы суровой яренской ссылки, когда читал с товарищами из колонии политических ссыльных только что вышедшую в Петербурге вторым, дополненным изданием книгу Н. Ильина «Развитие капитализма в России». В августе семнадцатого он уже твердо надеялся на встречу с Ильичем на VI съезде партии. Но Владимир Ильич вынужден был скрываться от преследования ищеек Временного правительства — он находился в Разливе и оттуда руководил работой съезда.

И вот сейчас Подбельский говорит с Лениным — правда, говорит по телефону.

Подбельский рассказал Владимиру Ильичу о звонке Троцкого в Московский Совет.

— Ваш вопрос, товарищ Подбельский, — сказал Ленин, — очень важен. Проверенных новых сведений не имею, кроме того, что немцы, вообще говоря, подвигаются вперед, неуклонно, ибо не встречают сопротивления. Я считаю положение чрезвычайно серьезным и малейшее промедление недопустимо с нашей стороны…

Вадим Николаевич слушал Ильича и одновременно записывал его ответ в небольшой блокнот: от него, как от комиссара по делам печати, ждут официального подтверждения или опровержения слухов, и он должен точнее записать ответы руководителя Советского правительства.

— Что касается сообщения о неучастии Австро-Венгрии в войне, — продолжал Владимир Ильич, — то я лично, в отличие от Троцкого, не считаю это сообщение проверенным, говорят, перехватили радио и были телеграммы об этом из Стокгольма, но и таких документов не видал…

Взволнованный разговором с Ильичем, Вадим Николаевич, не медля ни одной минуты, позвонил в Московский Комитет партии. А еще через час в редакцию «Известий» было передано сообщение о беседе комиссара Подбельского с Лениным.

Рабочий день Вадима Николаевича был до предела напряжен. Времени не хватало подчас даже на обед. Анна Андреевна с тревогой замечала следы глубокого утомления на лице мужа.

Особого внимания требовал Комиссариат почты и телеграфа.

Пусть основная масса почтово-телеграфных работников уже твердо поддерживала советскую власть, все еще встречались и саботажники из старых чиновников. Мешали работать эсеры, влияние которых на почте и телеграфе было довольно значительно. Они использовали любой повод, чтобы вызвать недовольство служащих советской властью. Комиссару приходилось вникать во все детали работы, бывать в почтовых отделениях, на телефонной станции, на телеграфе, в мастерских. Предстоящий переезд в Москву Советского правительства прибавил забот. К нему надо было заранее как следует подготовить и людей и оборудование телефона и телеграфа.

Ежедневно с десяти до двух комиссар принимал посетителей в своем кабинете в доме почтово-телеграфного агентства на углу Милютинского и Сретенского переулков. Приемные часы были общими как для посетителей по делам почты и телеграфа, так и для посетителей по делам печати и отделения телеграфного агентства.

Немало времени отнимал Комиссариат по делам печати.

Помимо двухсот газет и журналов, в Москве насчитывалось еще более семидесяти различных издательств. Только за один год эти издательства, по статистическим данным, выпускали более шести тысяч названий книг. Здесь и беллетристика, и книги по медицине, археологии, искусству, большое количество учебников и учебных пособий, отчеты различных учреждений и ведомств. Тираж этих книг доходил до тридцати восьми миллионов экземпляров. А книготорговля? В Москве более двухсот книжных магазинов, одних только букинистических до двадцати. И через издательства и через книжные магазины в город проникает контрреволюционная литература. Всюду нужен глаз, всюду нужен контроль.

…Из петроградской Публичной библиотеки в комиссариат поступила жалоба на московские издательства: они перестали присылать обязательные экземпляры изданий.

Обязать все издательства и редакции газет и журналов, распорядился Подбельский, немедленно представить комиссариату экземпляры всех периодических и непериодических изданий. Кроме того, обязать всех заведующих типографиями под их строгую ответственность представить для пополнения государственных книгохранилищ по восемь экземпляров всех изданий, отпечатанных после 26 октября. Надо восстановить книжный фонд в книгохранилищах.

В последнее время к комиссару по делам печати все чаще являются представители различных профессиональных союзов. Они хотели бы получить согласие на издание отраслевых журналов. И уже состоялось решение о выпуске газеты для военнопленных на чешском, сербо-хорватском, румынском и венгерском языках. С середины апреля должен издаваться журнал «Трудовое казачество».

Но где же взять бумагу на все эти издания?

В Москве и губернии имеется одиннадцать бумажных фабрик. Фабрики эти национализированы, но все они имеют уже договоры с издательствами и газетами на поставку бумаги.

— Придется обязать все типографии, издательства, редакции, бумажные фабрики срочно представить точные сведения о наличии у них запасов бумаги, — решает комиссар. — Срок для представления этих сведений — три дня. Не дадут к этому времени сведений или дадут неправильные, приедем на место и все излишки бумаги конфискуем.

Такое предложение комиссара по делам печати было одобрено Московским Советом и немедленно вступило в силу. А через три дня представители комиссариата свезли на склады комиссариата немало ролевой и флатовой бумаги.

Не было дня, чтобы какая-нибудь московская газета не печатала то или иное клеветническое сообщение. Не всегда оно сразу привлекало внимание читателя. Подчас это была своего рода информация, набранная петитом или даже нонпарелью где-то в конце третьей или четвертой полосы. «Вечерние новости» сообщили о том, что якобы все солдаты, получившие кратковременный отпуск, не подлежат возвращению в свои части. Ясно, что такое «безобидное» сообщение могло вызвать только дезертирство и ослабить революционную армию. Наглой провокацией выглядело выступление газеты «Утро России»: в одном из своих номеров она поместила «Будущую карту Германии», составленную будто бы с ведома официальных представителей советской власти. В этой карте к Германии отходили исконно русские города — Двинск, Барановичи. Совершенно очевидно, что это была грубая фальшивка контрреволюционных сил, стоящих за спиной издателей газеты.

— Нет, решительно нельзя без военной цензуры. Если предоставлена возможность всем оппозиционным партиям в стране издавать свои печатные органы, то это еще вовсе не значит, что им дозволено клеветать на советскую власть, возводить на нее всяческие поклепы, а тем более сеять в народе панику…

Председатель Московского Совета Петр Гермогенович Смидович внимательно выслушал доводы комиссара по делам печати.

— Ну что ж, дорогой Вадим Николаевич, — сказал Смидович. — Пишите проекты двух декретов — о печати и о введении военной цензуры. Декрет о печати должен обязывать всех издателей периодических изданий давать опровержение на каждое клеветническое сообщение, которое будет ими опубликовано. Притом я бы обязал печатать опровержение на том же месте, где накануне напечатана ложь, да еще выделять для него в два раза больше места, чем было отведено самой клевете.

— Надо бы, — вставил комиссар, — и определить меру наказания для виновных в оглашении ложных и клеветнических сообщений.

— Это само собой имеется в виду. Всыпьте им, скажем, штраф тысяч в двадцать пять или месяцев шесть отсидки. Может, это отобьет охоту.

На следующий день, 21 декабря 1918 года, уже был опубликован декрет Московского Совета рабочих и солдатских депутатов о печати и постановление о временном введении военной цензуры. Газеты, журналы и другие периодические издания, которые откажутся представлять военной цензуре для предварительного просмотра материалы, касающиеся жизни армии, взаимоотношений России с другими государствами, работы высших государственных органов, хода гражданской войны в стране, подлежат немедленному закрытию, а ответственные за эти издания лица — передаче суду Революционного трибунала.