— Ах ты, воробей! Сама без хвоста сидишь, а туда же, на помощь отцу приходишь. Ну ладно, не расстраивайся. Может, все уладится.

После ОБХСС Черныш поехал прямо в Институт криминалистики. На несколько минут он заскочил к Захарову. Тот шумно ему обрадовался. Но тотчас же начал говорить о каких-то делах.

— Ладно, ладно, все потом, — отмахнулся Черныш. — Володя, скажи, где мы держим наши фальшивки?

— Как где? — удивился Захаров. — Все там же, в металлическом сейфе.

— Вот здесь?

Черныш внимательно посмотрел на красный шкаф, подвешенный в углу комнаты.

— А часики?

— И часики тоже там. Все материалы по этому делу там.

Черныш приблизился к шкафу и стал его разглядывать.

— Включи верхний свет, — сказал он. — И вообще какого черта ты сидишь без света, ведь облысел весь?

— Заблуждаешься, — ответил Захаров, включая свет. — Как раз ночью-то волосы и растут, а днем вылазят.

— Ладно, ладно, — сказал Черныш, доставая лупу и рассматривая стенку возле шкафа.

— Ты что, рехнулся? — спокойно заметил Захаров. — Что ты там ищешь? Следы преступления? Я тебе дам ключ, можешь открыть и проверить. К чему эти сыщицкие ухватки? В сейфе все в порядке.

— Ты так думаешь? — усмехнулся Черныш.

Захаров оторопело замигал глазами, затем бросился к столу, выдвинул один ящик, другой, начал что-то искать. Бумаги летели на пол, один лист залетел в узкую щель между шкафом и полом, и оттуда его уже, конечно, не извлечь, а наверное, это важная бумага и где-нибудь ее ждут. Захаров рылся торопливо и мучительно медленно. Наконец его худая спина распрямилась. Он нашел ключ и бросился к сейфу, но Черныш остановил его:

— Стой, не торопись, старик!

Захаров молча уставился на него.

— Нужно пригласить Гладунова, — нахмурившись, сказал Черныш.

Захаров позвонил по телефону.

— Срочно. Да, очень срочно. Нет, дело не терпит отлагательств. Здесь Черныш. Да. Хорошо.

— Сейчас они придут, — сказал он и отвернулся.

— А почему, собственно, ты так торопишься? — с недоумением спросил Черныш. — Разве ты?..

— На такое обвинение я отвечаю только действиями, — резко ответил Захаров. Кончик носа у него побелел.

Черныш удивленно вылупил глаза. Потом дико захохотал. Очевидно, до него все же дошло.

— Дорогой! Ты подумал? Я тебя… — Он бросился к Захарову и стал мять его в медвежьих объятиях.

Тот сердито отбивался.

— Отстань, чумной! Мало тебя били! Ведь задавишь, отстань, говорю…

Но уже улыбался, со стыдом и радостью чувствуя, в какое глупое положение попал.

Гладунов застал их веселыми и оживленно разговаривающими.

— Вы за этим звали? — спросил Гладунов. — Хотите показать свое хорошее настроение?

— Нет, нет! — Черныш выступил вперед. — Дело серьезное, Тихон Саввич, очень серьезное.

Все замолчали и насторожились.

— Присядьте, пожалуйста, — предложил Захаров и сел сам.

Гладунов недоверчиво оглядел Черныша.

«Давай, давай, — говорили его чуть близорукие глаза. — Выкладывай, мальчик, что там у тебя есть, а мы посмотрим».

Черныш примерно знал, что думает каждый из них, и это доставляло ему удовольствие. Во всяком случае, инициатива находилась у него в руках.

— Вы помните, Тихон Саввич, что удивительная идентичность фальшивок и часов натолкнула меня на мысль о том, что мы имеем дело не с обычным преступлением, а с загадкой, тайной природы? Вы не согласились со мной. Но в подтверждение своих мыслей я получил новые материалы и сейчас их покажу.

Гладунов пожал плечами. Казалось, его забавляла аффектация Черныша.

Наверное, все же молодежи от жизни нужно нечто большее, чем истина. Им нужны еще и ложь успеха, треск славы, барабаны известности…

— Во-первых, книга. Воспоминания немецкого антифашиста, узника лагеря смерти Заксенхаузен. События, сходные с нашими. Подобные же ситуации уже происходили в определенных условиях. К этой книге прилагается перевод, любезно выполненный сотрудницей Ивана Степановича.

Гладунов взял книгу, посмотрел обложку, сказал:

— Что еще?

— Вам этого мало?!

— Вы сказали, во-первых. Значит, должно быть и во-вторых?

Черныш помолчал.

— Будет и во-вторых, но… здесь есть риск.

— Давай, давай.

— Значит, так, — Черныш подумал. — Я утверждаю, что в Институте криминалистики произошла кража… исчезновение следственных материалов.

— Ты понимаешь, что ты говоришь? — тихо спросил Захаров.

— Погоди, — остановил его Гладунов. — Ты сказал кража, потом исчезновение. Как понимать это?

— Я пошутил, — быстро поправился Черныш. — Речь идет об исчезновении. Только об одном исчезновении.

— Так. — Гладунов прищурился. — О каких материалах идет речь?

Скрывая улыбку, Черныш опустил голову, потом ответил:

— Прошу учесть: я целую неделю отсутствовал и только сейчас первый раз за все это время пришел в институт.

— Учтем. О каких документах идет речь?

— Я говорю о золотых часиках швейцарской фирмы, которые были изъяты из комиссионных магазинов по делу о фальшивых деньгах.

Захаров шагнул вперед и протянул Гладунову ключ.

— Проверьте!

У Гладунова лицо моментально сделалось серым и скучным.

— Вообще-то, — нехотя протянул он, — у нас по таким вопросам существует специальная комиссия, но все же… Ну, хорошо, откройте сейф!

Захаров шагнул вперед деревянно и напряженно, вставил ключ и попытался повернуть. Послышался скрип, но ключ не проворачивался. Анатолий Павлович быстро потерял свою скованность, ожесточенно силясь провернуть ключ.

— Заело что-то, — пробормотал он. Лицо его покраснело от натуги.

Все кинулись помогать. Владевшее ими напряжение исчезло во взаимных столкновениях, толчках, ободрениях и пренебрежительных оценках чужой силы и ловкости.

Гладунов позвонил и вызвал слесаря с электродрелью. Через несколько минут замок был рассверлен. Но никто из присутствующих не решался взяться за ручку сейфа. Сосредоточенно смотрели на металлические опилки, серой горкой пепла усеявшие пол, на израненную дверцу сейфа и молчали.

Черныш молчал, потому что не должен был касаться ручки сейфа.

Захаров молчал, потому что очень не любил новых неожиданных дел и ощущений. Даже когда его жена меняла старое платье на новое, он испытывал скрытую горечь и раздражение. Он отлично видел, что жене идет новое платье, что она лучше в новом, но ничего не мог с собой поделать. Новое вызывало в нем страх.

И еще Захаров молчал, потому что было задето его самолюбие, а это всегда сковывает.

Игру вел Черныш, и оставалось только дожидаться момента, когда его, Захарова, позовут на сцену.

А Гладунов ждал. Сейчас откроют эту дверцу, и в комнату войдет новая жизнь. Какая она, неизвестно. Хорошая, плохая, трудно сказать, но она будет обязательно иной. И они все тоже станут под стать ей, она их обязательно изменит. И он, Гладунов, будет уже не тем, каким был перед вскрытием сейфа и ждал, когда кто-нибудь решится повернуть ручку. Он станет чуть-чуть другим, а может быть, совсем другим. Одним словом, это будет уже Гладунов у открытого сейфа. Он будет что-то знать, и это что-то позволит ему судить людей, вмешиваться в их жизнь. И в его жизнь оно тоже будет вмешиваться, повелевать, указывать, требовать.

А вдруг ничто и не изменится?

— Открывай! — скомандовал он, и Захаров распахнул дверцу сейфа.

В сейфе чернела пустота. Захаров отшатнулся и побледнел.

Внутренность сейфа была черной и покореженной. Темно-синяя краска собралась на стенках в гармошки, повисла рваными клочьями. На задней крышке ящика, словно зарево, горело большое оранжевое пятно.

— Смотрите, следы! — возбужденно прошептал Захаров, указывая на дно сейфа.

Черныш увидел две четкие черные тени. Полукружия часовых браслетов пересекались, словно змеиные кольца.