Физа Фи включила Эрудита.

Ровный, тихий, приятный академический голос начал говорить. На этот раз он не перечислял события, не называл исторические факты, не напоминал даты и имена. Он начал читать повесть старинного писателя Инзижа, знаменитую «Повесть о двух любящих».

Все слушали. Не странно ли, что посредником между эмоциональной мыслью Инзижа и слушателями был автомат, созданный математиками и инженерами? На несколько минут все забыли об этом. Голос Эрудита на этот раз обращался к чувствам, непосредственно к чувствам, отбросив холодную логику.

Голос читал:

«Еще вчера я села писать это письмо вам, Сенаг, как будто письмо способно остановить и удержать его. Я не хочу умирать, мне хочется прожить хотя бы до весны».

Предчувствие чужой смерти и соприкосновение с чужой жизнью захватило всех слушавших в эти дни, когда смерть от всех живущих была бесконечно далеко.

Голос читал. Ощущение чьей-то беды, чьего-то горя, казалось, растрогало даже автоматического чтеца, изменило и преобразило его голос.

«Я прощаюсь с тобой, Сенаг, навсегда. Ты чувствуешь железный необратимый смысл этого слова? Прощай, мой милый. Прощай навсегда».

— Я не могу слышать это, — Физа вскочила и выключила Эрудита.

Ни у кого не хватило ни сил, ни желания включить его снова.

Потом все молча разошлись. Разошлись, полные смятенных чувств. В лаборатории осталась одна Эроя. Сегодня она ждала здесь Арида, которого не видела давно, со дня их совместного путешествия по Дильнее.

Ее желание двоилось, она хотела, чтобы он пришел, и одновременно не хотела. Ощущение смутной тревоги томило ее.

Арид вошел в лабораторию так тихо, что она не слышала его шагов. Да и он ли пришел к ней? Перед ней стоял незнакомец, чем-то чуточку похожий на Арида. Может быть, это был его младший брат, решивший пошутить?

— Это я, — сказал он, — я, Арид! Помолодели только те клетки, которые не ведают памятью. Житейский опыт остался прежним. Мое «я» тоже не изменилось. Узнаете вы меня?

Эроя готова была расплакаться. Перед ней стоял юноша, Она искала в чертах его лица прежнего Арида — зрелого и мудрого дильнейца. Но этот дильнеец исчез. Вместо него здесь стоял юноша-жизнерадостный и охмелевший от избытка сил.

— Это я! Я! Арид! — повторял он все менее и менее уверенным голосом, словно сам сомневаясь в том, что это был он.

— Я! Я! Неужели вы мне не верите?

— Пока еще не очень!

— Я тоже испытал это, когда взглянул на себя в зеркало. Но я знал себя таким. Это было двадцать лет назад. Возвратилось мое прошлое.

— Но зачем? К чему? Я знала вас, а не ваше прошлое. Я ждала вас. Но вместо вас пришел другой. Ваш брат, ваш тезка, но не вы. Неужели вы не понимаете, какое я испытываю сейчас чувство? Я не нуждаюсь в иллюзии, в обмане.

— Это не иллюзия, не обман. Это истина. Моим клеткам пришлось вспомнить то, что было записано в них двадцать лет назад, меня вернули в прошлое.

— Но мне нужно ваше настоящее, а не прошлое. Вы, а не воспоминание о том, каким вы были в юности.

— Я не воспоминание. Я — реальный дильнеец. Поймите!

Он протянул руки, словно трогая ту невидимую абсолютно прозрачную стену, которая разделяла теперь их, его и ее, удивительную стену, превращавшую время в пространство.

— Я — реальный дильнеец! Я не хочу, я не могу быть воспоминанием!

— Но дело же не в том, реальный вы или не реальный. Важно то, что вы уже не тот, а другой. Вы юноша, а я знала зрелого дильнейца. Что осталось от него, кроме имени?

— Но я тот же. Совершенно тот же, каким был, каким вы меня знали.

Помолодели только клетки. Сознание осталось тем же. Личность не изменилась. Я помню все, что помнил до того, как подверг себя эксперименту. С кого-то же надо было начинать. Я решил, что надо начать с самого себя… Разве я поступил неэтично?

— Я не осуждаю вас за это. Я только говорю, что передо мною не тот Арид, которого я знала и ждала. Где мне найти его?

— Его уже нет. Вместо него — я!

— Но между нами время! Разве вы этого не чувствуете? Время! Я осталась такой же, какой была. А вы резко изменились. Вы вернулись в прошлое, в свою юность.

— Но я вернулся в свое прошлое, не в чужое, в свою юность. Почему же вы смотрите на меня так, словно я совершил нехороший поступок?

Эроя не ответила. Пауза длилась, пожалуй, больше, чем следовало.

— Почему вы не отвечаете? Говорите! Говорите! Я вас умоляю. Разве я не имел морального права поступить так с собой, вернуть себе утраченное?

— Но какой ценой!

— Вы не ответили на вопрос — имел ли я право поступить так с собой?

— Но ведь вы поступили так не только с собой, но и со мной. Я потеряла вас в прошлом.

— Вы это тоже можете сделать. Достаточно…

— Я этого не хочу. Я не хочу расставаться со своим возрастом. Не хочу. Я стала стареть. На днях, причесываясь, я увидела седой волос. Я не стала его вырывать. Зачем? Он часть меня, результат моих переживаний. Пятнадцать лет назад я была юной. На моем лице не было морщин. Но я не требую ни от судьбы, ни от науки, чтобы мне вернули прожитое. Оно стало частью моего опыта. Вы утверждаете, что изменились только внешне. Но возможно ли это?

Ведь между внешностью и внутренней жизнью должно быть единство. Хорошо ли, когда за внешностью юноши прячется душа зрелого мужа или старика?

Арид ничего не ответил на ее слова. Он молча вышел.

— Молодеют, — сказал водитель-автомат, открывая дверцу вездехода.

— Кто молодеет? — спросила Эроя.

— Все. Решительно все, кроме вас.

— Ну, не все. Многие. Это верно. Но не все. Не преувеличивай, Кик.

— А почему бы и вам немножко не помолодеть? Хорошее дело.

— Ты в этом убежден. Кик?

Кик не ответил.

— Куда вас доставить? — спросил он.

— К моей приятельнице Заре. Ты же отлично знаешь. Зачем спрашиваешь?

— Она тоже помолодела?

— Не знаю. Кик. Думаю, что нет. На днях я ее видела. Она не из тех, кто слишком торопится расстаться со своим настоящим ради прошлого.

— Ради будущего.

— Юность-то была в прошлом, Кик.

— Но из прошлого она стала настоящим и будущим. Не так ли?

— Откуда, Кик, ты научился так логично рассуждать?

— От вас. С тех пор как мне подарили душу…

— Душу? Душой ты называешь телепатическое устройство, последнее достижение парапсихолога Монеса?

— Не важно, как ее называть, устройством или душой. Но теперь я сопереживаю ваши чувства и настроения. Все эти дни вы гадали о том жизненном парадоксе, который влечет обновление клеточной «памяти»…

— Не так уж важно, о чем я гадала. Кик. Ну-ка, поторопись и поторопи свою старушку машину.

Движение над океаном, под океаном, над лесом, под лесом, над облаками, под облаками и наконец остановка у дверей дома в саду, где жила Зара.

Дверь открылась, еще дверь. А затем еще три сразу, Огромное окно в мир. И возле окнадевочка.

— Где же Зара? — спросила Эроя девочку.

— Зара — это я. Разве ты не узнаешь меня, Эроя?

— Не шути, позови Зару.

— Я — Зара! Зара! Почему ты не узнаешь меня? Я же тебя узнала сразу.

— Но я же не изменилась. А ты поспешила расстаться с собой. Почему же ты девочка, почти ребенок?

— Цитологи сами не могут этого понять. Они объясняют это тем, что «память» моих клеток оказалась более податливой, более восприимчивой, чем они ожидали. «Это единственный случай», — говорят они. Как ты думаешь, Эроя, это действительно единственный случай?

— А как ты чувствуешь себя?

— Удовлетворительно. Ко мне вернулось мое детство. Понимаешь, Эроя?

— Не понимаю! И не хочу понимать.

— Я тоже не все понимаю. Такое чувство, что я переступила черту, попала в другой мир и не могу вернуться туда, где я была раньше.

— А цитологи? Они этого не могут сделать?

— Не знаю. Кажется, не могут. Они ссылаются на твоего брата, говорят, что Эрон-младший открыл какое-то средство, которое способно повернуть физиологическое и молекулярное время, ускорить жизнь клеток. Эроя, попроси своего брата.