- А как вы без лошадок-то к нам? - удивилась хозяйка.

   - Лесом, - мрачно ответил за всех Нэльвё - на редкость искренне.

   - Устали, наверное, - жалостливо продолжила она. - Не одну и не две мили прошли тропами, наверное!

   Я многозначительно промолчал и затронул гораздо более волнующую меня тему.

   - Хозяин, подскажите: можно у вас в деревне лошадей купить?

   - Можно, - нехотя кивнул он, - Только обычные они, рабочие, не для господ.

   - Лишь бы везти могли, и довольно, - заверил я.

   - Да вы кушайте, кушайте, господин! - сгладила воцарившуюся после моих слов паузу хозяйка, заметив, что я не ем, и принявшись меня активно потчевать. - Простите, глупую! Совсем вас заболтала!

   "Вас" кроме меня давно уплетали поздний ужин за обе щеки. Я, по правде сказать, не очень-то любил щи и всеми силами оттягивал неприятную трапезу. За этот удивительно длинный день голод навещали меня столь часто, что я уже свыкся с ним и отгонял, почти не замечая. Он напоминал о себе лишь противной слабостью, ядом растекшись по телу, и я бы, пожалуй, малодушно отказался от ужина, если бы не предстоящий завтра поход. Падение с коня в первый же час дороги не входило в мои планы, поэтому пришлось-таки, скрепя сердце, взяться за ложку.

   Есть, когда столько пар глаз неустанно следят за каждым твоим движением, было страшно неудобно. Хуже всего приходилось Камелии. Она неловко управлялась с непривычной деревянной ложкой и то и дело бросала грустный взгляд на сервированный с деревенской простотой стол. В нем так и читалось острая нехватка салфеток, которыми можно промокнуть губы и обтереть руки. Но леди держалась достойно. Нэльвё приходилось немногим лучше. Более ли менее привычно чувствовал себя только я, не раз и не два присоединявшийся к торговым караванам и просившийся на ночлег в деревнях.

   - Эзра, - окликнула хозяйка, когда ложки заскребли по дну. - Проводи леди в светлицу.

   Девчушка вскочила со скамьи, но Нэльвё жестом остановил ее.

   - Не сейчас. Мы бы хотели переговорить... одни.

   Старшие покинули комнату молча и степенно, ребятня - с галдежом, когда их за уши потянули за порог. Дочки-ровесницы Камелии любопытно сверкали темными глазенками и прожигали матрону, выталкивающую их за дверь, обиженными взглядами.

   Когда дверь все-таки захлопнулась (не переставая, впрочем, многозначительно подрагивать, как будто там усиленно делили места для подслушивания), я, кашлянув, полюбопытствовал:

   - Ты всерьез думаешь, что мы остались наедине?

   Нэльвё молча вскинул руку - и заклинание сорвалось с его пальцев золотой взвесью; прокатилось по комнатке дуновением теплого ветра, нежно огладив кожу.

   - Теперь - остались, - в его голосе звенел металл.

   Я напрягся. Благодушие и сонливость как рукой сняло. В интонациях Нэльвё сквозила тщательно сдерживаемая злость. Я решительно не понимал, чем она вызвана... и что он собирается делать.

   Долго удерживать интригу Нэльвё не стал, разразившись гневной тирадой:

   - С какой такой радости ты - пожри тебя Тьма! - разбрасываешься чужими деньгами, да еще и в таком количестве?! Посчитай-ка, л-леди, сколько нам еще трат предстоит! Лошади, упряжь, телепорты, ночлеги, завтраки, ужины и обеды... этого, по-твоему, мало?! Захотела поиграть в благородную - так швыряй медяки в толпу, мне не жалко! Медяки, а не златы!

   Камелия бледнела, краснела; сжатые в кулачки руки дрожали. Взгляд пылал какой-то отчаянной смесью злости, ненависти... и стыда.

   - Это... мои деньги, - едва слышно прошептала она.

   - Да неужели? Почему, в таком случае, они были в моем кошельке?

   Камелия резко, болезненно выпрямилась, словно под плетью. В голосе, еще мгновение назад слабом и дрожащем, прорезались угрожающе-спокойные нотки.

   - Я взяла деньги с собой. Если Вы изволите пройти в отведенную мне комнату, я с удовольствием верну Вам злат.

   - Глупая девчонка! - рявкнул Нэльвё. К чести леди, она не дрогнула. - Злат! Злат, разорви тебя дракон! На него можно припеваючи жить две недели! Даже я, будучи одним из лучших торлисских лекарей, горбачусь за него десять дней кряду! Десять! А ты разбрасываешься, даже не зная им цену!

   В чем-то Нэльвё был прав. Мелкому служащему за злат нужно работать месяц-полтора, крестьянину и того больше. Избалованной богатой аристократке, платья которой порою стоят и по полсотни золотых, конечно, не понять этого. Но осуждать ее просто смешно.

   - Да и с чего бы тебе знать? Сколько тебе на развлечения выдают, леди? Пять златов в месяц? Десять? Двадцать? - едко продолжил бессмертный.

   - Один.

   - Что? - переспросил Нэльвё, точно ослышался.

   - Один злат, - отчеканила Камелия.

   - Тогда почему?.. - воскликнул я.

   - Потому что, - негромко, но решительно сказала она, поворачиваясь ко мне, - каждый должен платить за свои ошибки. И это - моя плата.

   Камелия развернулась, гордо расправив плечи. Ее шаги срывались в тишину раннего утра, в зыбкий рассветный час.

   Дверь закрылась неслышно, беззвучно, неощутимо, но недвижимость, оцепенение и безвременье развеялись в тот же миг.

   - Ну и что это было?

   - Что? - ощетинился Нэльвё, и я ожегся о его пылающий взгляд.

   Пока я подбирал слова, в приоткрывшуюся дверь сунула любопытный нос хозяйка.

   - Благородные господа, вы закончили? Можно прибирать стол?

   Мы переглянулись. На секунду мне показалось, что он и сам уже не рад своей вспышке, но вслух этого ни за что не признает... Но лишь показалось.

   Продолжать разговор в любом случае было бессмысленно. Я отвернулся.

   Нэльвё приглашающе взмахнул рукой, и заклинание, дикой лозой обвивающей комнату, истаяло. Хозяйка несмело сделала несколько шагов - и замерла, когда Нэльвё легко поклонился:

   - Спасибо за хлеб и кров, хозяйка.

   В устах thas-Elv'inor это простая и искренняя фраза отчетливо отдавала иронией, но женщина все равно зарделась, а вошедший следом хозяин помрачнел и сухо бросил:

   - Вход на чердак в сенях. Тюфяки найдете в углу. Больше предложить нечего.

   Сделав мысленную зарубку особенно не рассчитывать на хозяина и его помощь, я толкнул дверь в прихожую и покрутил головой. Нэльвё первым заприметил прислоненную к стене лесенку и, перехватив ее, бросил:

   - Ты первый.

   Я прищурился:

   - Не доверяешь?

   В повисшей между нами паузе отчетливо слышались стук убираемой посуды, тихие переругивания и детский писк.

   - Нет, - пожал он плечами. - Просто не люблю, когда у меня стоят за спиной. Привычка.

   Я мог бы всласть попрепираться еще пару минут, но после долгожданного ужина меня разморило, и единственное, чего мне хотелось сейчас: спать. Махнув на причуды Отрекшихся, я сноровисто поднялся по любезно придержанной Нэльвё лестнице.

   ...Прогретый за день чердак еще хранил ласку солнца, но от стен уже веяло рассветной прохладой. Я зябко повел плечами - и тут же сдавленно выругался, стукнувшись о низкий потолок.

   "Очень низкий, - мрачно заключил я, задрав голову и почти упершись в него. - Не пройти, даже пригнувшись".

   - Что ты там копаешься? - сварливо пробурчал Нэльвё внизу. Я встрепенулся и, заприметив груду тюфяков в углу, пополз в их направлении на четвереньках.

   Лестница почти сразу деловито запружинила. Шур-шур-шурх... Стук! Неразборчивое (и отчетливо непечатное) шипение сменились шуршанием и мрачным сопением. Я имел глупость обернуться и напоролся на исполненный ненависти взгляд Нэльвё. Если бы им можно было убить, я бы... а, впрочем, ничего бы не изменилось.

   Тюфяки поделили быстро; подушек и одеял гостям не полагалось. Я, привычный и не к такому, тихо радовался отсутствию клопов и возможности наконец-то поспать. Избалованный не меньше Камелии бессмертный кривился, морщился, но молчал - только мрачнел.

   Маленькое чердачное окошко благоразумно заслонили последним, третьим, ничейным тюфяком.