И я распахнул свой болтливый рот. Меньше всего на свете меня беспокоил тот факт, что через пару дней Таонкрахт поймает меня на вранье. Все равно рано или поздно он поймет, что с самого начала ошибался на мой счет, так что лучше всего просто сбежать куда глаза глядят.

– Я должен попытаться исправить твою ошибку, – сказал я. – Есть способ вернуть мне мое настоящее огненное тело и мое могущество. Но я не могу ничего делать в твоем доме. Здесь полно людей, начиная с тебя и заканчивая этим красавчиком, твоим скотником, а чудеса неохотно происходят в людных местах… Кстати о красавчиках, почему мне никто не несет воду? Я пить хочу.

– Сейчас, сейчас. – Таонкрахт поспешно распахнул дверь в коридор и что-то заорал своим невменяемым вассалам.

Вопли возымели действие: он вернулся со здоровенным кувшином, наполненным водой. Я сделал глоток и чуть от счастья не умер.

– Я знаю, что нужно делать, – вдруг сказал Таонкрахт. – Есть одно хорошее место. Гробница моих предков.

– Так, так, так, – оживился я, – гробница предков, говоришь? А откуда у тебя взялись предки, друг мой? Ты же вчера сам говорил…

– Я говорил тебе правду. Разумеется, мои предки похоронены в другой земле, – невозмутимо согласился он. – В той земле, о которой я никогда не стану печалиться… Но мне пришлось построить здесь фамильную гробницу. Считается, что у всех людей есть родители. Не объяснять же местной черни, откуда я тут взялся.

– Разумно, – невольно улыбнулся я. А потом вспомнил еще кое-что, углядел неувязку, которая ускользнула вчера от моих пьяных глаз. Кажется, я действительно возвращался к жизни.

– Между прочим, я хорошо знаю тот Мир, о котором ты вчера рассказывал, – сказал я Таонкрахту. – У тамошних обитателей просто какая-то мания продавать свои души за сущие пустяки!

– Да, это правда, – согласился Таонкрахт. И задумчиво добавил: – Полагаю, для них это единственный способ убедиться в существовании души, в котором они по скудоумию и невежеству своему сомневаются. А если душу кто-то покупает, значит, она все-таки есть.

Я озадаченно покачал головой: вот уж не думал, что он такой мудрый! Но сейчас меня интересовали другие вещи.

– Я все хотел спросить, а почему у вас такие странные имена? Ты – Конм Таонкрахт, а твоего двухголового друга зовут… Черт, как же его зовут?!

– Гальт и Бэтэнбальд Ромрахт, – подсказал он.

– Ага. Но в том Мире, о котором ты мне вчера рассказывал, людей так не называют.

– Разумеется, не называют, – согласился он. – Как-то иначе, а вот как – не помню. Я забыл свое имя, пока блуждал во тьме. И не только я, все забыли… Урги дали нам новые имена, когда мы поселились на этой земле. Во всяком случае, Сох, которые заявились, чтобы назвать наши новые имена, утверждали, что это подарок от самих Ургов. Не знаю, может, врали… Да какая разница, как называться?

Я кивнул, допил воду, попробовал подняться и снова рухнул на кровать.

– Наверное, демоны не могут подолгу жить в человеческих телах, – испуганно предположил Таонкрахт. – Что-то ты совсем плохо выглядишь, Маггот!

– Вот именно! – подтвердил я. – А где он, этот твой склеп? Далеко отсюда?

– Нет, что ты. Неподалеку от замка. Но там никто не ходит: эти дурни всего на свете боятся, – утешил меня он. – К тому же считается, что в склепе живут призраки. Я сам пустил такой слух, а они всему верят.

«Плохо, что этот чертов склеп близко, – подумал я. – Не очень-то и сбежишь! Хотя… Почему бы и нет? Даже если там стоит какая-то дурацкая стража… Плевать, я на них немного порычу, а еще лучше – скажу, что я и есть призрак. Небось поверят. И вообще, сначала надо попробовать».

На ноги я поднялся только к вечеру. Все-таки пойло, которое я умудрился поглотить накануне, оказалось слишком уж термоядерным, да и количество измерялось совершенно фантастическими цифрами.

Таонкрахт не отходил от меня ни на шаг. Его назойливое присутствие достало меня до такой степени, что я с трудом удерживался от желания запустить ему в голову чем-нибудь тяжелым: все-таки мой инстинкт самосохранения – это нечто! Мой приятель порядком нервничал: с одной стороны, не решался меня торопить, с другой – вбил себе в голову, что я должен немедленно отправиться в склеп. Его очень впечатлило предположение, что демоны не живут подолгу в человеческих телах. Все-таки со мной были связаны очень большие надежды.

Когда я понял, что готов отправляться – хоть в склеп, хоть на край света, последнее из солнышек уже скрылось за горизонтом, расчертив стремительно темнеющее небо яркими белоснежными полосами.

– Пошли, – скомандовал я.

Воздух был головокружительно сладок, в небе светили целых две луны, а когда мы вышли за ворота, где-то вдалеке истошно заорало существо, которое вполне могло оказаться птицей. Я решил, что это добрый знак – просто потому, что мне позарез был нужен хоть какой-то добрый знак.

– Как скоро ты сможешь вернуться? – спросил Таонкрахт, останавливаясь у небольшого приземистого сооружения, которое, судя по всему, и было его хваленым фамильным склепом. – Утром?

– Не знаю, – безмятежно отозвался я. – Как получится. Да, только не вздумай сам за мной приходить. Я даже не знаю, что может случиться, если кто-то мне помешает!

Он скушал мою наглую ложь и не поперхнулся. С другой стороны – а что ему еще оставалось?

Примерно полчаса я вовсю наслаждался жизнью: сегодня я не раз с ужасом думал, что теперь до конца дней своих обречен видеть перед собой бордовое лицо своего приятеля Таонкрахта и его блеклые глазищи, выпученные, как у глубоководной рыбы, вытащенной на берег.

Жизнь без Таонкрахта казалась мне почти прекрасной, по крайней мере поначалу. Потом я все испортил: зачем-то в очередной раз попробовал совершить хоть какое-нибудь завалящее чудо – какие только глупости не приходят в похмельную голову.

Разумеется, у меня опять ничего не получилось. Вообще-то я с самого начала предполагал, что фокус не выйдет, но убедившись в этом на практике, утратил жалкие остатки самообладания. В результате, вместо того чтобы действовать, принялся обдумывать свое прискорбное положение. Лучше бы и не начинал! Ничего путного я не придумал, зато с ужасом осознал, что потерял абсолютно все – кроме, разве что, жизни. Впрочем, даже в этом я не был уверен до конца. Такое место, как замок Альтаон, вполне могло оказаться обыкновенной посмертной галлюцинацией. А что, я бы не удивился. Один двухголовый Гальт-Бэтэнбальд чего стоил.

Еще несколько часов я потратил на своеобразный психологический тренинг, в ходе которого убедился, что настоящая тоска доставляет ощутимую физическую боль – не самое приятное открытие! Боль концентрировалась в области желудка и ритмично пульсировала в такт моим отчаянным мыслям.

В конце концов я привык и к этой боли, и к своему отчаянию. Я вообще очень быстро ко всему привыкаю. Ленивые мысли о том, что мне следует покинуть склеп, уйти куда глаза глядят и попробовать как-то жить дальше, больше не вызывали у меня никакого энтузиазма. Мне не хотелось жить дальше, вот в чем беда. Впрочем, умирать тоже не слишком хотелось. Мысли о смерти доставляли мне мучительное неудобство, такое же противное, как давешнее похмелье. А безмолвное, неподвижное пребывание в темноте было почти похоже на смерть – именно то, что требовалось! Я подтянул колени к подбородку, обнял себя и затих. Сначала ушли путаные мысли, потом куда-то подевались мои растрепанные чувства, но что-то от меня все-таки осталось. Оно равнодушно пялилось в темноту и отсчитывало песчинки секунд, неспешно осыпающиеся на земляной пол склепа.

Сие сомнительное удовольствие было прервано появлением нового действующего лица, которое с ходу наградило меня комплиментом.

– Макс – хороший мальчик, – отчетливо сказала взъерошенная птица.

– Без тебя знаю! – огрызнулся я. Только потом подумал, что надо бы удивиться.

Я внимательно посмотрел на это чудо природы. Больше всего на свете птица была похожа на большую ворону, недавно предпринявшую жалкую попытку замаскироваться под попугая.