– Да, излить гнев – дело стоящее! – подтвердил я. – Ладно уж, пошли завтракать, уговорил.
По дороге в главный зал – как я понимаю, Таонкрахт скорее дал бы себя убить, чем согласился принимать пищу в ином помещении – у меня снова случился тяжелый приступ депрессии. Я осознал, что провел здесь уже больше суток. За это время я успел лишь выспаться, вылечить зубы и убедиться, что мой гостеприимный хозяин не собирается отправлять меня домой, по крайней мере не раньше, чем получит от меня могущество и бессмертие.
Но я уже стал закаленным бойцом с собственным настроением. Стиснул облагодетельствованные местной медициной челюсти и сказал себе: «Цыц!» А потом сочувственно добавил: «Теперь это и есть твоя жизнь, дружок».
* * *
За завтраком Таонкрахт осушил несколько кубков какого-то очередного пойла – на сей раз оно было розового цвета и пахло, как хорошие дорогие духи. После этого он окончательно разрумянился и разразился гневной тирадой в адрес загадочных Сох, которых он называл не иначе как «ополоумевшими, зарвавшимися колдунами».
Я отщипнул по кусочку от каждого из многочисленных блюд и равнодушно отметил, что со жратвой под этим небом все в полном порядке. Правда, легче от этого мне не стало.
Наконец на пороге возник очередной слуга. В отличие от своих коллег выглядел он вполне прилично, да и морду имел не просто разумную – хитрющую, как у дюжины старых лисиц. Он сообщил, что хозяина дома ждут важные посетители, и с поклоном скрылся в коридоре. Таонкрахт тут же завернулся в свой роскошный черно-белый плащ, витиевато извинился за то, что лишает меня своего общества – пережить это огорчение, разумеется, было почти невозможно! – и отправился на переговоры.
А я пошел инспектировать его ванную комнату, каковая оказалась очень даже ничего – при условии, что ведра с водой таскает кто-то другой. Если бы у Таонкрахта не было такого количества слуг, на которых можно взвалить эту работу, я бы вряд ли остался ярым блюстителем личной гигиены.
Мне принесли чистую одежду и даже довольно удобное белье из тонкой прохладной ткани, похожей на небеленый шелк. Поначалу я сомневался: надевать все это или нет? Смешно сказать, боялся, что, напялив на себя местные тряпки, я окончательно растворюсь в этой чужой реальности.
В конце концов я махнул на все рукой и надел белье: по крайней мере, в отличие от моего, оно было чистым. Собрался с мужеством и натянул широкие сиреневые штаны. В другое время их покрой показался бы мне чересчур экстравагантным, но сейчас мне было плевать. Надел белоснежную рубашку из тончайшего полотна, а сверху – еще одну длинную, не то рубаху, не то куртку, тоже ослепительно-белую, из плотной ткани, похожей на бархат. Из прежних вещей при мне осталась только обувь. Ее я намеревался хранить как зеницу ока: перед тем как стряслось это безобразие, я собирался на долгую прогулку и надел самые удобные ботинки, какие нашлись в доме. Старые, проверенные дружки.
Переодевшись, я некоторое время прислушивался к своим ощущениям. Вроде бы все было в полном порядке. Я помнил, что меня зовут Макс. Не забыл и великое множество замечательных вещей, которые успели со мной случиться, прежде чем я попал в замок Таонкрахта.
Воспоминания пробудили мою горемычную подружку тоску. Та встрепенулась, залютовала, принялась грызть меня со свежими силами, словно я был спелым яблоком. Я вяло отбивался. В конце концов решил, что мне следует как-то отвлечься от трагического внутреннего монолога. Например, прогуляться по замку.
Я долго бродил наугад по сумрачным коридорам. Местные смерды, завидев меня, смущенно скалились до ушей и шустро разбегались, как тараканы по щелям. Несколько раз я пытался завести с ними интеллектуальную беседу, примерялся к роли студента антропологии, оказавшегося в дикой, экзотической стране. Но мое обаяние не действовало на коренное население Альгана: услышав звуки моего голоса, ребята впадали в ступор, даже ухмылки исчезали.
Наконец я обнаружил выход во двор. Из дверного проема мне в глаза брызнул ослепительный солнечный свет. Я немного поморгал, привыкая к этой перемене, и вышел из помещения.
Воздух, свежий и неописуемо ароматный, заполнил мои легкие. Только теперь я понял, в каком чаду живут, оказывается, обитатели замка. Светлое небо над головой показалось мне восхитительным: его голубизна имела сочный бирюзовый оттенок, и я невольно одобрил художественный вкус местного демиурга. Одно из маленьких солнышек, самое белобрысое, стояло в зените, а два других – янтарно-желтое и тускло-оранжевое – то ли уползали на покой, то ли наоборот – старательно карабкались наверх. Кто их разберет, где тут у них какая сторона света и каков порядок шествия небесных светил?
Теперь, когда количество солнц больше не повергало меня в тошнотворный ужас, я был вынужден признать, что Мир, в котором я оказался, обладает совершенно особенным очарованием. А толку-то! Я хотел только одного: проснуться дома, в собственной постели, и никогда не вспоминать это бирюзовое небо, упоительно свежий воздух и чертова колдуна Таонкрахта, который устроил мне эту поучительную экскурсию.
Местная природа не скупилась на чудеса. Я убедился в этом, как только сделал несколько шагов по крупным неровным камням. Навстречу мне из-за угла выкатилось человеческое существо совершенно неземного вида. Высокое и непомерно широкоплечее, с мощной грудной клеткой и феноменально длинными руками, оно передвигалось на таких коротких ногах, что я восхитился могуществом Создателя, умудрившегося снабдить его нижние конечности коленями: разделить пополам отрезок, длина которого стремится к нулю, – совершенно особое искусство!
Вся эта роскошь была одета в длинную зеленую рубаху, и я почти сразу углядел, что, кроме рубахи, на нем ничего не было. Огромные ступни коротеньких ножек каким-то чудом втиснулись в растоптанные кожаные туфли, которые вполне могли бы стать подходящей обувью для молодого слоненка. Его физиономия была столь же ужасна, как и прочие подробности, но на ней лежал отпечаток неописуемого дебильного добродушия и почти мистического спокойствия. Создавалось впечатление, что ужасающее существо пребывало в полной гармонии с окружающим миром.
– О, Маггот! – осклабился он. – Кудой пышло, Маггот? Пы-пы пышло? Пы-пы – тудом! – Он указал своей чудовищной ручищей в направлении высокой стены, окружающей двор.
Сначала я ничего не понял и просто наслаждался неземными звуками его мощного баса. Потом до меня дошло, что этот лепет – искаженная, но вполне поддающаяся дешифровке версия местного языка. Кажется, существо решило, что мне необходимо «пи‑пи», и предусмотрительно указало мне место, где это следует делать.
– Спасибо, пока не требуется, – вежливо сказал я. – А кто ты?
– Я Тыбака, я здеся самый гламный, – охотно объяснило сие небесное создание.
– А Таонкрахт как же? – удивился я.
Скажу честно: в первое мгновение я ему почти поверил. Мало ли как у них тут все устроено. Вполне могло случиться, что пучеглазый чернокнижник Таонкрахт – всего лишь заместитель этого голозадого красавчика, который, в свою очередь, является главным местным святым или даже царем, которого избирают на год, чтобы потом торжественно принести в жертву каким-нибудь кровожадным покровителям урожая.
– Иде Таонкрахт? – переполошилось существо. – Кудом пышло? Меня здеся нету! – С этими словами оно поспешно засеменило своими коротенькими ножками и скрылось за тем же углом, откуда только что вынырнуло. Я озадаченно смотрел ему вслед.
– О, да ты решил прогуляться, – одобрительно сказал Таонкрахт из-за моей спины.
– Тут только что бегало такое чудное создание в зеленой рубахе на коротеньких ножках, – сообщил я. – Говорило, что оно «здеся» самое «гламное». Что это было?
– А, это Тыбака, мой скотник, – Таонкрахт расплылся в улыбке. – Самое глупое существо, которое когда-либо рождалось на этой земле, щедрой на дураков. Настолько глупое, что это меня забавляет, а не злит. И ты на него не гневайся. Он – ёлба[13], да еще и муммайх[14] всех ёлб Альгана. Думаю, этим все сказано!