Отлично! Надо же умудриться так попасть! Сергей почувствовал, как по хребту ползет страх. Он отлично помнил те видения, которые хлынули на него, стоило лишь открыть рунную дверь. Помнил страдания и ужас, навсегда пропитавшие эти стены. Неужели ему суждено стать следующим в череде жертв, сгинувших под ножом неведомого садиста?

Сергей с трудом приподнял гудящую голову. По камере, подволакивая одну ногу, ходил человек в длинном кожаном плаще. Плащ больше подошел бы огородному пугалу – драный, с кучей заплаток и бахромой рукавов. Лица человека не видно. Длинные седые волосы разметались по спине всклоченными космами.

Рядом с креслом, к которому привязан Сергей, стоял небольшой, металлический же столик. На столешнице, поверх чистой тряпицы, разложены хитроумные инструменты больше подошедшие бы хирургу. Начищенные до блеска, опасно поблескивающие острыми краями лезвий. Рядом с тряпицей стояла транспортная призма и небольшой сосуд из глины.

Сергей не стал окликать хромого незнакомца, а просто ударил его привычным потоком уплотненного воздуха. Вернее сказать, хотел ударить. На деле не получилось ровным счетом ничего. Ни дуновения ветра. Человек даже не обернулся, продолжая что‑то раскладывать на полу.

Неожиданный поворот дел!

Что случилось?

Сергей представил, как собственные руки окутываются языками пламени. Как оно разрастается, набирает силу. И снова поражение. Еще несколько попыток закончились с тем же результатом: он отлично помнил сам процесс, который приводил к реализации заклинаний, но результата нет. Сила бушует к груди, разливается по венам, но не может вырваться наружу, скованная незримыми путами.

Интересная информация: оказывается маги не столь уж и всемогущи, не столь опасны, если знать к ним подход. Сергей уставился на красный камень, венчающий торчащую в груди иглу. Не эта ли штука всему помехой?

Наконец незнакомец выпрямился, тяжко вздохнул и развернулся к Сергею лицом. Бледный, с глубокими морщинами и грустными, словно у побитого щенка, глазами. Рот человека больше походил на рот какого‑нибудь моллюска – безгубый, кривится, точно вдыхает кислород из воды.

— Ты кто? — спросил Сергей.

Смысла притворяться бессознательным бревном он не видел. По всему выходило, что незнакомец готовит тот самый ритуал, который должен вернуть сознание господина Вятича в родное тело, а его, Сергея, отправит… домой? Если домой – это еще половина беды. Но отчего‑то в голову лезли совсем другие мысли.

Незнакомец уставился на очнувшуюся жертву, склонил голову набок. Затем подошел к металлическому столику, взял в руку нечто, напоминающее скальпель, проверил остроту лезвия на собственном пальце. Лезвие оказалось достаточно острым, чтобы на коже тут незнакомца тут же выступила капля крови. Человек опустил лезвие в глиняный сосуд: на блестящем металле остались густые черный потеки.

Сергей заерзал на кресле.

— Ы–ы–ы, — протянул незнакомец и сделал шаг к жертве. Уверенным движением он воткнул сталь в область ключицы Сергея, повел разрез наискось, через всю грудь.

Сергей закричал от вспоровшей тело боли. Он напрягся, кулаки сжались – биться в стягивающих путах, пытаться вырваться из цепкой хватки смерти. Все тщетно. Боль затмевает сознание. Боль лишает способности мыслить. Крик разрывает горло.

— Не надо! — вопреки желанию сорвалось с губ.

Казалось, время ползет раненой черепахой. Свет перед глазами то становился алым, то сгущался почти до черного. Потом вспыхивал разноцветными кругами.

Когда незнакомец оторвал скальпель от груди Сергея, последний дышал часто и порывисто. Тело била дрожь, а на коже выступили бисерины холодного пота. Но на этом пытка не закончилась. Длинноволосый садист погрузил лезвие скальпеля в другую ключицу и снова повел его через всю грудь. Теперь время остановилось.

Цепи лениво качались перед глазами. Они расплывались, двоились, изгибались, точно были живыми. Монотонный звон успокаивал, убаюкивал. В голове стоял плотный туман, сквозь который не пробиться мыслям. Тело казалось огромной грудой неповоротливой плоти – целая гора бесполезного мяса. В груди пульсировала тупая боль – ерунда, ничто по сравнению с тем, что было минуту назад. Или час… или день… Впрочем, вряд ли прошло так много времени. Вон и длинноволосый ублюдок все еще здесь. Отошел, больше не мучит злым железом.

Кровь, должно быть, залила весь пол. Огромная лужа. Но к чему эти мучения? Неужели Вятич добровольно подвергался им, когда впервые проводил ритуал, в результате которого сознание Сергея и оказалось в новом для себя мире и теле?

Хорошо – мысли уже ворочаются. Значит, не все так плохо. Но стоит ожидать, что будет еще хуже.

Сергей перевел взгляд на красный камень, венчающий иглу в своей груди. Казалось бы: протяни руку, смахни безделушку. Пустячное дело, практически не требующее усилий. Но не сегодня. Лежать неподвижным бревном и терпеливо сносить мучения – это ли все, что ему осталось?

Длинноволосый садист бросил на беспомощную жертву равнодушный взгляд. И где только Вятич откопал такого урода? Если ли в его голове что‑то человеческое? Глаза, полные невинного непонимания, и руки, с которых капает свежая кровь. Мясник в обличии праведника. Он продолжал что‑то раскладывать на полу, что‑то вымерял, высчитывал. Наверняка выстраивает какую‑то хитроумную фигуру или знак. Вот закончит – и все, о боли можно забыть. А заодно и о жизни.

И снова внимание на камень. Грудь исполосована крестом, но крови удивительно немного. Порезы не выглядят глубокими и опасными. Всего лишь рассечена кожа. Но тогда откуда такая боль? Или все дело в черной дряни, в которой длинноволосый измазал лезвие скальпеля? Но сейчас на длинноволосого плевать! Он делает то, что считает нужным, и, похоже, переубедить его в чем‑либо не получится. Остается всего одна возможность: не хочешь отправиться к предкам – справляйся с магическим блоком.

Сергей уставился на спицу. Мысленно толкнул ее потоком воздуха. Ничего. Прикрыл глаза, выдохнул. Снова взгляд на спицу. Сосредоточиться. Сконцентрироваться. Ему удавалось манипулировать куда более крупными объектами, так неужели не справиться с маленькой иголкой? Толкнуть, хотя бы покачнуть. Без толку. Но сдаваться нельзя.

Между тем длинноволосый закончил приготовления. Он выкатил металлический столик с инструментами и транспортной призмой в ноги Сергея, а сам зашел его за голову. Что‑то неразборчиво забубнил. Даже, скорее, замычал. Тусклый свет на мгновение померк, потом вспыхнул ослепительной белизной. Но ненадолго. От покачивающихся под потолком цепей заклубился дым. Чернильный, густой. Металл словно испарялся, переходил в состояние мельчайшей взвеси, но при этом сами звенья цепи оставались неизменными.

Сергей стиснул зубы.

«Покачнись, покачнись…» – методично произносил про себя. Взгляд прикован к красному камню. Легкий порыв воздуха. Ну, пожалуйста. Хотя бы колебание.

Голос длинноволосого стал громче. Черный дым расплылся тонким облаком под самым потолком и начал медленно опускаться.

В ушах Сергея оглушительным гвалтом взорвался нестройный хор человеческих голосов. Кричали и просили о помощи и пощаде многие несчастные, расставшиеся с жизнью в разное время, но в этом же изоляторе. Сергей хотел бы заткнуть уши руками, только чтобы не слышал отчаянной мольбы и предсмертных проклятий. Они сбивали, мешали сосредоточиться. Они пугали. Перед глазами вновь появились кровавые видения. Люди, умирающие прикованными к стене. Люди, насаженные на крючья или выпотрошенные на столе. Кровь и боль. Отчаяние и безумие в сознании приговоренных к смерти. Зачастую медленной – и оттого еще более мучительной.

Чем ниже опускалось черное облако, тем отчетливее разгоралась транспортная призма. Свет родился где‑то внутри ее граней – и теперь расползался по ребрам, вырываясь из них рассеянными лучами.

Сергей чувствовал напряжение в теле. Чувствовал дрожь в руках. Со лба скатывались соленые капли пота, выедали глаза.

— Тебе не успеть! Тебе не суметь! — вторил гвалт голосов.